Газета День Литературы - Газета День Литературы # 77 (2003 1)
"Оказалось, что "преодолеть" постмодернизм легче всего, обращаясь к наиболее мрачным модернистским сюжетам, главнейший из которых — сочинение "шинельных од", воспевание всевозможных тоталитарных режимов" (Дмитрий Ольшанский). Суждение интересное и, что важно, вполне укладывающееся в русло известной концепции "русского фашизма". Однако дело в том, что "Бом-бом", в отличие от "Укуса ангела", оказался практически свободен от неоязыческих, а тем более — сугубо фашистских идей, и "воспевание тоталитарного режима" к нему при всем желании не "пришьешь". То есть Павел Крусанов не "преодолел" постмодернизм по хорошо известному и проработанному на Западе выходу в неоязычество (фашизм), а действительно преодолел его, высказав (со всеми погрешностями, о которых здесь речи нет) "антитезис" созданному ранее образу "некитаевской Империи", а "незаметный герой" Андрей Норушкин выглядит в художественном отношении гораздо убедительнее, чем "великий император" Иван Некитаев по прозвищу Чума.
Вот в этом обстоятельстве и заключается, на мой взгляд, уклонение Павла Крусанова с определенной для него орбиты воспевателя "сокрушительных сапог" Империи — то самое уклонение, из-за которого "Бом-бом" получил в целом гораздо меньший резонанс, чем "Укус ангела". Россию давно и упорно толкают в тупик фашизма, чтобы там впоследствии проделать над нашим народом операцию, подобную той, которая была проделана после 1945 года с немцами на территории ФРГ. Иными словами, лишить его собственной сущности. Но для этого нужно, чтобы наш народ сначала сам от нее отказался — в пользу неоязыческого фантома фашизма. Здесь самый важный и труднодостижимый для операторов данного уровня момент. Сколько ни говорят русскому Ивану: "фашистская свинья!", — Иван в ответ всё равно не хрюкает. Тот же Дмитрий Ольшанский, рецензируя "Укус ангела", специально, едва ли не на уровне детского сада ("А вот и не ударишь!"), провоцировал Павла Крусанова на пресловутый "антисемитизм": "У создателя гордых этнических типов остались некие смутные подозрения о том, какие печальные последствия может иметь критика евреев... Такие тексты пишутся обыкновенно обиженными людьми в "обиженных" псевдовеликих державах — наподобие Германии 1933 года или современной России..."
Создается впечатление, что очень многим в современной России хочется, чтобы она стала похожей именно на Германию 1933 года — в этой связи достаточно вспомнить нашумевшее телешоу министра культуры Михаила Швыдкого с участием Бориса Немцова и Глеба Павловского "Русский фашизм хуже немецкого". Извините, необходимо уточнение: хуже — для кого? Для немцев, для евреев или для русских? Или для всех сразу?
"По глянцевой беллетристике можно прочертить структуру молодой языческой религии, кажется, начинающей овладевать бывшим христианским миром..." (Валерий Шубинский). Господа, да что вы так торопитесь выдать желаемое вами за действительное?!
В образе Лёни Циприса, сына аптекаря и социалиста, в спорах с ним одного из рода Норушкиных, Ильи, звучит весьма аристократическая и православная нота: "Да мне, если хочешь знать, само понятие "гуманизм" как результат отрицания всего сверхчеловеческого и, значит, в первую очередь Бога не только чуждо, но и глубоко противно". Фашизм? Тоталитаризм? Но ведь убийцей и революционным комиссаром в романе становится вовсе не "антигуманист" Норушкин, а "гуманист" Циприс.
Такие вот и еще более интересные "приключения идей и людей" разворачиваются на страницах "Бом-бома". Именно они, а вовсе не постмодернистские атавизмы или исторические вольности крусановской прозы определяют значение этого романа для современной русской литературы, хотя критики, не затрагивая главное, предпочитают говорить именно о них.
"Хороша ерническая фраза о заезжих миссионерах, чей Христос "творит чудеса, легко превращая кока-колу в пепси-колу..." (Василий Владимирский). Фильм Квентина Тарантино "Криминальное чтиво" — эта сентенция оттуда.
"Если в "Укусе ангела" миру грозили хаос и погибель от впущенных в него "псов Гекаты", то в этом романе ход к "колоколу гнева" заливается бетоном. Так как-то спокойнее" (Александр Чанцев). Где уважаемый критик это вычитал? И так далее...
Что же касается заявленных в заголовке данной статьи отношений между феноменами героя, императора и царя, то Крусанов понимает сущность первого и правильно называет некоторые свойства второго. Для писателя это уже немало.
P.S.
В Оргкомитет премии "Национальный бестселлер"
Пользуясь любезно предоставленной Вами возможностью выдвинуть изданное в 2002 году либо известное мне в рукописи художественное произведение на суд Большого жюри премии "Национальный бестселлер", настоящим сообщаю, что моим номинантом является роман Павла Васильевича Крусанова "Бом-бом" (СПб.: "Амфора", 2002).
Владимир ВИННИКОВ
01 января 2003 года
г.Москва
С.Никаноров ПРОЛЕТЕЛ ЛИ АНГЕЛ? (Читая Александра Проханова)
"Ангел пролетел", но это только начало, нужно много ангелов
Никакие научные открытия, этические учения, политические идеи не могут быть осуществлены без совершенных организаций. Это — именно тот узел, в котором сходятся все нити жизни.
Надо отдавать себе отчет в том, что политические перемены являются только следствием возрастающей способности "сделать что-то", т.е. организовать.
Мир изменялся с наступлением века пара, века электричества, века атома. С каждым таким веком возникала новая индустрия. Но с появлением индустрии организаций возникло нечто качественно новое, что уместно назвать индустрией индустрии.
Но что же художественная литература, на что направлено ее незаменимое могущество? Ведь только она способна в одном слове заключить целый мир: Д'Артаньян, Обломов, Рахметов. Ассоль, Аэлита, Ихтиандр. Миры Ефремова, Лема, Толкиена.
Казалось бы, что радикальное изменение способа, каким живет мир, столкновения старых и новых форм, колоссальные масштабы назревающих сдвигов, цена, которую придется за них заплатить, отдельный человек, единица, одновременно гений и жертва должно было бы быть в центре внимания всех жанров литературы, и прозы, и поэзии. Увы, за исключением "Гидроцентрали" Мариэтты Шагинян, "Колеса" и "Аэропорта" Артура Хейли, эссе А.И. Смирнова-Черкезова художественная литература не сфокусировала внимание на этих темах. Она как бы переживает и переживает вчерашнее и позавчерашнее.
Могут сказать, что область организационных форм и их преобразований — это скучно, не драматично, в этой области нет героев. Но одно только распространение и освоение систем сетевого планирования и управления в СССР могло бы быть предметом нескольких блестящих романов и драматургических произведений. А судьба СОФЭ -знаменитой системы оптимального функционирования экономики и ее творцов, или драма академика Виктора Михайловича Глушкова. В конце концов, можно же было в начале прошлого века создать образ "стальных машин, в ком дышит интеграл".
На этом фоне внезапно появился роман, повествующий о драматической борьбе, сопровождавшей попытку использования на строительстве атомной электростанции системы организационного управления, которая была способна, образно говоря, превратить организацию, ведущую строительство, из обезьяны в человека.
Ну как, читатель, ты можешь поверить, что нашелся писатель, который об этом написал?
Это был роман Александра Андреевича Проханова "Ангел пролетел", вышедший в 1994 году.
Как сказано в аннотации, страницы романа "наполнены борьбой технократов, экологистов, левых, правых, либералов, задеты волнующие читателя вопросы любви, дружбы, морали". Изобретателя системы зовут Николай Савельевич Фотиев, т.е. "светлый", систему — "Вектор", сокращение от Века Торжество. Защитники "Вектора" — безымянные рабочие, которые всей душой приняли систему, буквально преобразившую их и их работу; Антонина Ивановна Знаменская, член профкома, возлюбленная Фотиева; зам. начальника треста Анатолий Никанорович Накипелов, душа, ум и мотор "Вектора"; помощник Фотиева расконвоированный неосторожник Тихонин; неназванные "московские великаны", идеологи и теоретики организационного управления, высшие авторитеты для Фотиева, обосновавшие и поддержавшие его систему. Враг "Вектора" — зам. начальника строительства Лев Дмитриевич Горностаев, который, боясь "Вектора", стремится прекратить его использование, настраивает против Фотиева главного инженера Виктора Андреевича Лазарева и зам. начальника управления Валентина Кирилловича Менько, натравливает на Фотиева опустившихся рабочих, которые едва не убивают его, бульдозерами разгоняет возмущенных строителей.
