С. Муратов - ТВ-эволюция нетерпимости
Находясь в толпе, свидетельствуют психологи, человек спускается на несколько ступенек по лестнице цивилизации. Мы не только узнаем себя в этих толпах революционных манифестаций и негодующих шествий, демонстрируемых экраном, но и — что печальней — угадываем толпу в себе. Она — в нашей страсти к готовым формулам, рожденным еще до того, как мы успели подумать или вместо того, чтобы думать, в нашей уверенности, что переубедить собеседника — это значит перекричать его /"довод слаб — повысить голос"/.
Люди с митинговым мышлением невосприимчивы к аргументам. Для многих мегафонное поведение становится единственно возможным способом самовыражения. «Чего вам страну, перестали гулять на свободе и заскрипел сук над их головой», — мечтал о счастье Александр Проханов. «Не хватает народа — поднимать некого», — сожалела Валерия Новодворская. Депутатам меньше времени, чем представителям правительства». Телекритики прохронометрировали передачу. Оказалось, что больше всего эфирного времени заняла в выпуске именно оппозиция, а из всех участников дольше всех говорил сам Павлов.
«Вам не кажется, что существо, десятки лет обитавшее в клетке соцзоопарка, было больше похоже на человека, чем мы сейчас? — примерно такой вопрос был задан в передаче «Без ретуши» правозащитнику С. Ковалеву. — Если наделить демократическими свободами стадо обезьян, — продолжал участник пресс-конференции, — они не станут вести себя человечнее. Разрушение клетки — еще не гарантия превращения обезьяны в человека. Вы не разочарованы, наблюдая за тем, что получается из нашей свободы?». — «Свобода нам дана таким, какие мы есть, — ответил С. Ковалев. — Отобрать ее снова?. Но тогда мы будем жить в той же клетке».
Политизация, разбудившая общество, оборачивалась все чаще синонимом конфронтации. В подобной атмосфере резко обозначалось то, что поначалу ускользало от наших взглядов. Обретая в митинговых баталиях навыки гражданской непримиримости, ведущие демонстрировали эти качества на своих собеседниках.
В пресс-конференции «Без ретуши», одной из лучших программ эфира, каждый журналист получал три минуты для диалога с гостем, после чего наступало наиболее интересное — интервью в цейтноте. И все же для многих газетчиков в передаче главным было не ответы приглашенного, а их собственные вопросы, сплошь и рядом превращавшиеся в тирады на две с половиной минуты. В результате до «самого интересного» дело так и не доходило /«Сегодня нам, как всегда не хватило времени»/.
Нередко экранные встречи напоминали комиссию по расследованию антидемократической деятельности, вызывая у зрителей сочувствие к жертвам расспросов. В «Красном квадрате» двое ведущих то и дело перебивали своих гостей, в том числе из Ближнего зарубежья, чьи изображения возникали на мониторе в студии. Едва эксперт из Киева или Кишинева успевал произнести несколько фраз, как его отключали, лишая возможности высказать даже в контексте передачи, что он думает об услышанном. Очевидно, что участников приглашали не ради их аргументов, а ради коротких реплик, чтобы показать, насколько эти реплики справедливы, когда совпадают с мнением комментатора, и насколько не убедительны, если не совпадают. Ведущие словно вознамерилась доказать, что любая дискуссия — не борьба мнений, а борьба самомнений.
Персонализация пропаганды
Митинговая нетерпимость, все чаще проникавшая на экран, с очевидностью подчеркнула новое явление отечественной документалистики — персонализацию пропаганды. Наиболее ярким примером неистового пропагандиста стал Александр Невзоров, дебютировавший еще в конце 1987 года своими «600 секундами». Воспринятая как вызов «Времени», непарадная и сенсационная передача заполнила несуществующую тогда еще нишу криминальной хроники.
Каждый выпуск включал в себя с десяток невероятных сюжетов. Мчаться на лошади, участвовать в оперативных рейдах милиции в самый момент захвата, открывать ногой двери кабинетов чиновников было излюбленным поведением репортера. «Один мой день мог бы послужить человеку воспоминанием на всю жизнь, а у меня такой день — каждый день».[15] До того ведущий стремился испытывать себя в разных ситуациях — был каскадером и даже певчим в церковном хоре. «Певчим я был кошмарным… Считал, что хор — это место, где должно быть слышно меня. Все мои силы уходили на то, чтобы переорать тех пятьдесят человек, что стояли рядом со мной».
Невзоров сравнивал себя по призванию с флибустьером, пиратом, разбойником /«у меня разбойничья профессия»/. Гордился — применительно к себе — высоким понятием» «авантюрьер». Обожал лошадей и оружие /«особенно холодное — я на нем помешан»/. Объяснял, что в живописи любит батальные полотна, где изображены все те же лошади и оружие. «А все эти пикассы, кошмарные эти кандинские, есть еще Малевич какой-то, говорят, да? Вообще мрак собачий, этот Малевич ваш».[16]
Для него, человека действия, деликатность относилась к понятиям реликтовым. В одном из сюжетов пожилые женщины, купив торт, обнаружили в нем презервативы. И напрасно директор кондитерской фабрики оправдывался в последствии, что это резиновые «напальчники» — презервативы выглядели куда скандальнее.
«Гениальным негодяем» назвал его Урмас Отт, которого тот считал своим другом. Авантюрьер, по мнению Невзорова, — человек, способный во имя чего-то сильно рисковать и побеждать. Но все же — рисковать во имя чего?
От выпуска к выпуску становилось все очевиднее — улики для ведущего значили куда больше, чем факты, которые уступали место режиссерским конструкциям. Откровенные инсценировки, спектакли под документ с использованием пиротехники и статистов подменяли собой живую реальность.
«Мы не имеем права быть идеалистами и исповедывать кодекс чести российских дворян. У нас нет ни кодекса, ни чести, ни дворянства — вообще ничего», считал Невзоров, полагая, что «секунды» так любимы и популярны, потому что это не просто разговор — это акция. «Это голос ненависти народа, ненависти ко всему, что происходит».
«Сначала вездесущий репортер, затем — публицист-резонер, потом — народный мститель, бросивший вызов всем и вся, — писал телекритик. — Самая важная новость в «600 секундах» он сам — Александр Невзоров». «Ненавидя советскую власть, Невзоров, как и весь советский народ, продолжает быть тем самым «красным совком», каким его сделали семья и школа, наука и жизнь, клуб и художественная самодеятельность, — соглашался В. Туровский. — Сдирая с себя «совковую» кожу, он лишь обнажает «совковые» нервы… Считает себя просто обязанным быть на переднем крае, вперед паровоза, поверх барьеров.
Его должны окружать свита и скандал. Без свиты и скандала жизнь для него теряет всякий смысл».[17] Что опаснее, спрашивали газеты, — Невзоров, ежевечерне заражающий подверженных симптомом «толпы» людей, или сама эта толпа с портретами Невзорова над головами, зловещая и сметающая все на своем пути?
Трагическим события в Вильнюсе автор "600 секунд" посвятил свой выпуск под грифом «Наши», безоговорочно встав на сторону десантников, захвативших телебашню и приведших ситуацию к жертвам. «Не верьте!» — публично обратились к аудитории от лица Союза кинематографисты известные документалисты. Для профессионального глаза режиссера, оператора, репортера совершенно очевидно, что репортаж Невзорова из Вильнюса — инсценированная фальшивка. «Наших бьют!» — говорят нам сегодня, — комментировал этот выпуск в «Комсомольской правде» писатель В. Дудинцев. — И мы снова протягиваем «руку помощи». Как протягивали в свое время и Польше, и Венгрии, и Чехословакии, и Афганистану».[18]
Наутро после показа по ленинградскому телевидению передача вызвала бурное обсуждение на Верховном Совете. В тот же день выпуск Невзорова был дважды показан по ЦТ /в то время, как журналисты «ТСН за попытку рассказать о событиях в Вильнюсе вскоре лишились работы/. «У каждого народа есть свои ястребы, — писал В. Дудинцев. — Есть они, увы, и у нас, у русских. Они тоже наши».
Весной того же года в Московском театре восковых фигур появилась скульптура Невзорова в десантном костюме в обществе Григория Распутина и Екатерины II, у которой он берет интервью. «Нашизм» как способ подхода к реальности, не принимающий в расчет никакие жертвы, очень быстро нашел сторонников. Нетерпимость заставляет такого ведущего забывать, что аудитория состоит не только из людей, разделяющих его взгляды и его отношение к окружающим.
Как-то собкор «Комсомольской правды» в Японии предложил своей газете репортаж из женской тюрьмы. Согласие газеты было получено, как и разрешение от властей — посетить любую из четырех женских тюрем. Разрешение при одном условии: корреспондент не должен иметь фотоаппарат или даже блокнот, куда бы он мог записать фамилию хотя бы одной заключенной. Потому что, когда те окажутся на свободе, ничто не должно помешать им начать новую жизнь и напомнить о драме прошлого. Для отечественных документалистов типа Невзорова такие условия неприемлемы. Журналистская биография «Железного Шурика» — хронология бесчисленных судебных процессов, возбужденных по искам оскорбленным им участников в программах «600 секунд», «Паноптикум», «Дикое поле».
