Борис Вишневский - Аркадий и Борис Стругацкие: двойная звезда
То, что удалось, – это без сомнения. Совершенно ничего от упомянутой «идиотической проповеди ликующего превосходства» в СБТ нет и не предвидится. Да, собственно, и чудес-то не слишком много – разве что фотонная ракета, так и не созданная до сей поры. Между прочим, полет «Хиуса» к Венере должен был, по расчетам нижегородского исследователя творчества АБС Сергея Лифанова (любовно составленная им историография повестей АБС о XXI веке была опубликована во владимирском сборнике «Галактические новости» в 1991 году), происходить в период с июня по сентябрь 1991 года. Ну а сейчас Урановая Голконда должна была уже давно превратиться в рядовой советский космодром, ведь еще в 1999-м Крутиков, Дауге, Юрковский и Быков должны были сходить к Урану на «Хиусе-8» и исследовать «аморфное поле» на его северном полюсе, а в 2002-м году в Конакри должен будет состояться четвертый Всемирный конгресс планетологов, с которого Юрковский привезет упомянутый в «Стажерах» роскошный бювар с золотой пластиной… Но увы: абсолютного отражателя, «покрытого пятью слоями сверхстойкого мезовещества», нет и поныне, самого мезовещества – тоже, в свете чего красивая идея фотонной ракеты остается столь же красивой мечтой, как и сорок лет назад. Однако на наше восприятие СБТ это решительно не влияет. Потому что главное в этой книге – отнюдь не фотонный привод и не секрет его «зеркала». Главное – команда Анатолия Ермакова, которая платит страшную цену за покорение Венеры.
Комментарий БНС:
В процессе редакционной подготовки СБТ переписывалась весьма основательно по крайней мере дважды. Нас заставили переменить практически все фамилии. (До сих пор не понимаю, зачем и кому это понадобилось.) Из нас душу вынули, требуя, чтобы мы «не вторгались на всенародный праздник (по поводу запуска очередной ракеты) с предсказаниями о похоронах». «Уберите хотя бы часть трупов!» – требовали детгизовские начальники. Книга зависала над пропастью.
Из писем АН начала 1959 года:
«„…Безнадежно. Понимаешь, совершенно безнадежно. Дело не в трупах, не в деталях, а в тоне и колорите“. „…Повторяю: чего они хотят – я не знаю, ты не знаешь, они тоже-таки не знают. Они хотят „смягчить“, „не выпячивать“, „светлее сделать“, „не так трагично“. Конкретно? Простите, товарищи, мы не авторы. Конкретные пути ищите сами…“. А когда авторы, стеная и скрежеща, переписали-таки полкниги заново, от них по высочайшему повелению потребовали убрать какие-либо упоминания о военных в космосе: „…ни одной папахи, ни одной пары погон быть не должно, даже упоминание о них нежелательно“, – и танкист Быков „двумя-тремя смелыми мазками“ был превращен в БЫВШЕГО капитана, а ныне зампотеха при геологах…»
«Тайна личности» Алексея Быкова, кстати, осталась практически незамеченной подавляющим большинством читателей СБТ – в том числе и мной. До тех пор пока в бюллетене «Понедельник», многие годы самоотверженно издаваемом Владимиром Борисовым из Абакана (этот бюллетень, как и вышеуказанный Борисов, будет цитироваться еще неоднократно), в мае 1992 года не было напечатано эссе Марата Исангазина, неопровержимо доказывающее офицерское происхождение Алексея Петровича. Действительно, кем еще может быть человек, реагирующий на «вводные» начальства (Краюхина или Ермакова) словами «Я!» или «Никак нет», одергивающий гимнастерку перед входом к руководству, знакомый с лучевыми пистолетами и атомными минами и с первого взгляда определяющий карабины-автоматы образца 1975 года? Так что «гобийская экспедиционная база», где служит (еще одна фрейдистская оговорка – не работает, а именно служит) Быков, – еще та мирная советская территория…
Из комментария БНС:
За два года, пока шла баталия вокруг СБТ, мы написали добрую полудюжину различных рассказов и многое поняли о себе, о фантастике, о литературе вообще. Так что эта злосчастная, заредактированная, нелюбимая своими родителями повесть стала, по сути, неким полигоном для отработки новых представлений. Поэтому, наверное, повесть получилась непривычная и свежая, хорошая даже, пожалуй, по тем временам, хотя и безнадежно дурная, дидактично-назидательная, восторженно казенная – если смотреть на нее с позиций времен последующих, а тем более нынешних. По единодушному мнению авторов, она умерла, едва родившись, – уже «Путь на Амальтею»перечеркнул все ее невеликие достоинства…
А вот тут авторы решительно и всерьез неправы! Вовсе «Путь на Амальтею» ничего не перечеркнул – напротив, мне, например, ПНА нравится куда меньше, чем СБТ, и не мне одному. Лучше, чем СБТ, из продолжения «быковско-жилинского» цикла не оказались ни ПНА, ни «Стажеры» (с их вызывающими ныне лишь грустную улыбку предсказаниями грядущей победы коммунизма в экономическом соревновании с капитализмом и рассуждениями о том, что, мол, именно мещанин оказался для коммунизма главным врагом), ни «Хищные вещи века». Так что и братья Стругацкие иногда ошибаются…
«Возвращение. Полдень, XXII век» (1960)
Особое место «Полудня» в творчестве АБС несомненно: в нем авторы изобразили именно тот мир, в котором они хотели бы жить.
Вот что говорит об этом сам БНС:
«Мысль написать утопию – с одной стороны, вполне в духе Ефремова, но в то же время как бы и в противопоставление геометрически-холодному, совершенному ефремовскому миру, – мысль эта возникла у нас самым естественным путем. Нам казалось чрезвычайно заманчивым и даже, пожалуй, необходимым изобразить МИР, В КОТОРОМ БЫЛО БЫ УЮТНО И ИНТЕРЕСНО ЖИТЬ – не вообще кому угодно, а именно нам, сегодняшним.
Мы тогда еще не уяснили для себя, что возможны лишь три литературно-художественные концепции будущего: Будущее, в котором хочется жить; Будущее, в котором жить невозможно; и Будущее, Недоступное Пониманию, то есть расположенное по «ту сторону» сегодняшней морали.
Мы понимали, однако, что Ефремов создал мир, в котором живут и действуют люди специфические, небывалые еще люди, которыми мы все станем (может быть) через множество и множество веков, а значит, и нелюди вовсе – модели людей, идеальные схемы, образцы для подражания в лучшем случае. Мы ясно понимали, что Ефремов создал, собственно, классическую утопию – Мир, каким он ДОЛЖЕН БЫТЬ. Нам же хотелось совсем другого, мы отнюдь не стремились выходить за пределы художественной литературы, наоборот, нам нравилось писать о людях и о человеческих судьбах, о приключениях человеков в Природе и Обществе. Кроме того, мы были уверены, что уже сегодня, сейчас, здесь, вокруг нас живут и трудятся люди, способные заполнить собой Светлый, Чистый, Интересный Мир, в котором не будет (или почти не будет) никаких „свинцовых мерзостей жизни“».
«Мир Полудня» получился именно таким – Светлым, Чистым и Интересным.
Название для романа, как вспоминает БНС, придумал Аркадий Натанович, после того как прочел (мне, к сожалению, неизвестный – Прим. авт.) роман Эндрю Нортон «Рассвет – 2250 от Р.Х.» – роман о Земле, кое-как оживающей после катастрофы, уничтожившей нашу цивилизацию.
Комментарий БНС:
«Полдень, ХХП век» – это было точно, это было в стиле самого романа, и здесь, кроме всего прочего, был элемент полемики, очень для нас, тогдашних, важный. Братья Стругацкие принимали посильное участие в идеологической борьбе. Сражались, так сказать, в меру своих возможностей на идеологическом фронте. (Господи! Ведь мы тогда и в самом деле верили в необходимость противопоставить мрачному, апокалиптическому, махрово-реакционному взгляду на будущее наш – советский, оптимистический, прогрессивный, краснознаменный и единственно верный!)
Однако парочку-другую «лакейских» абзацев мне таки пришлось из «Полудня» выбросить, готовя его к изданию 90-х годов. И первой жертвой чистки стала многометровая статуя Ленина, установленная над Свердловском XXII века по настоятельной просьбе высшего редакционного начальства – таким образом начальство хотело установить преемственность между сегодняшним и завтрашним днем. Мы, помнится, покривились, но вставку сделали. Кривились мы не потому, что имели что-нибудь против вождя мировой революции, наоборот, мы были о нем самого высокого мнения. Но от всех этих статуй, лозунгов и развевающихся знамен несло такой розовой залепухой, таким идеологическим подхалимажем, что естественное наше чувство литературного вкуса было покороблено и оскорблено.
Внимательному читателю надлежит иметь в виду, что, подготавливая это издание, я выбросил из старого «советского» текста все то, что мы оказались ВЫНУЖДЕНЫ вписать, но оставил в неприкосновенности все идеологические благоглупости, которые вставлены были авторами добровольно, так сказать, по зову сердца. Как-никак, а мы были вполне человеками своего времени, наверное, не самыми глупыми, но уж отнюдь и не самыми умными среди своих современников. Слова «коммунизм», «коммунист», «коммунары» – многое значили для нас тогда. В частности, они означали светлую цель и чистоту помыслов. Нам понадобился добрый десяток лет, чтобы понять суть дела. Понять, что «наш» коммунизм и коммунизм товарища Суслова – не имеют между собой ничего общего. Что коммунист и член КПСС – понятия, как правило, несовместимые. Что между советским коммунистом и коммунизмом в нашем понимании общего не больше, чем между очковой змеей и очкастой интеллигенцией, впрочем, все это было еще впереди. А тогда, в самом начале 60-х, слово «коммунизм» было для нас словом прозрачным, сверкающим, АБСОЛЮТНЫМ, и обозначало оно МИР, В КОТОРОМ ХОЧЕТСЯ ЖИТЬ И РАБОТАТЬ.
