Михаил Меньшиков - ПИСЬМА К РУССКОЙ НАЦИИ
23 августа
СВИНЬИ И БЕСЫ
Из растений Христос проклял только одно - бесплодную смоковницу. Из животных погубил плодовитых свиней, разрешив в них вселиться бесам. Из людей Христос предал проклятию только книжников, которые совмещают в себе бесплодие сухой смоковницы с почти механической производительностью свиней. "Горе вам, книжники!" - это сказано по адресу не народа и не аристократии, а тогдашней интеллигенции, того класса, что зарылся в священных книгах, поработился букве и в гипнозе слов утратил здравый человеческий смысл. Интеллигенцией еврейской тогда были фарисеи. Именно у них Христос отметил пороки книжной переначитанности: противное лицемерие прежде всего, предвзятость, мелочность, "оцеживание комара", соединенное с сумасшедшей надменностью.
Недаром наш пророк-писатель взял из Евангелия тему для своего знаменитого романа. Наша интеллигенция, современная Достоевскому, казалась ему стадом свиней, в которое по Божьему попущению вселились бесы. Следствием этой казни, согласно пророческой легенде, должно быть падение всего стада в море. Если настаивать на сближениях, то провал России под Цусимой напоминает до известной степени евангельское событие. На сцене Малого театра в Петербурге сейчас поставлена переделка "Бесов", ряд сценических иллюстраций, которые как бы напоминают еще раз, что у нас есть уже великое предсказание о русской жизни, но нет ушей, которые слушали бы его.
О переделке романа говорить излишне. Едва ли возможно переложить статую на музыку или музыку передать кистью художника. Хотя всякий роман по существу своему представляет драму, как бы рассказанную со стороны (например, хором в греческих трагедиях), но все-таки нечто существенное утрачивается и что-то чуждое привносится при переделке. Тем не менее пользу переделок нельзя отрицать, как нельзя отрицать значения исторических картин. Переделки выдвигают характерные стороны романа, подчеркивают их, дают стереоскопическую выпуклость типам. Воссозданные актерским талантом, герои Достоевского оживают на сцене. Попробуйте забыть капитана Лебядкина в превосходном исполнении г-на Михайлова. Театр заставляет плохих читателей доглядеть и дослушать то, что они пропустили в книге, заставляет не только познакомиться с великой вещью, но и заучить ее наизусть. Поглядев "Бесов" на сцене, тянет вновь перечитать это огромное произведение, а перечитать его значит вновь передать целое событие своей молодости, волнующее, заставлявшее когда-то сильно чувствовать и много думать.
Откуда бесы? Откуда умственное состояние, делающее неуравновешенных людей, особенно молодежь, такими несчастными, отравленными, озлобленными, преступными? Что заставляет этих студентов, гимназистов, интеллигентов всякого звания вести себя так плоско-глупо и так цинически-жестоко? Люди разного безумия, они действительно точно одержимы бесами. Они только носят человеческие обличья, на самом деле они - живые бесы, все эти Ставрогины, Шатовы, Кириловы, - бесы страдающие, как бы палимые адским пламенем. Сквозь иную ангельскую наружность, как у молодого Верховенского (г-н Глаголин), сквозит черный дьявол, но дьявол недавний, вселившийся вместе с какой-то книгой. Бесовский сомнамбулизм есть следствие нашептыванья, наговора, которым завораживают людей немые бумажные создания. Книги внушают редко нечто великое - ибо великое вообще редкость, - чаще же низкое и преступное, чем природа человеческая так богата.
Внедрение бесов в русское общество начинается в эпоху наиболее яркого развития свинства - в эпоху Тараса Скотинина и Простаковой. Это было в веке Екатерины, когда дворянство было освобождено от исторической службы своей и от многовековой трудовой дисциплины. Почитайте записки Болотова [5]. До Петра III, раскрепостившего служилый класс, крепостного права почти не существовало: оно было общим. И дворянин, и пахарь, и царь, по замыслу Петра Великого, были скованы до гроба государственной работой. Никому не разрешалось ничего не делать, никто - под страхом тяжелых кар - не мог быть паразитом общества. Более или менее просвещенные люди, как и глубокие невежды, были поставлены в одинаковые условия трудовой, деловой, производительной жизни, каждый по своей части. Что касается дворянства, то суровая служба в казармах начиная с солдатских чинов, непрерывная муштровка, экспедиции, походы, необходимость содержать войска в блестящем виде - ибо век был строгий - все это требовало от дворян большой работы. Кроме работы нужны была забота, внимание, тревога, а в случае войны требовался героизм, доходивший до смертных мук. Войны были частые, походы затяжные, многолетние. При скудости поместий даже недоросли и инвалиды не сидели праздными - приходилось добывать хлеб, то есть опять-таки работать. Мне кажется, это рабочее положение облагораживало тогда всех. При отсутствии тесной связи с соседним просвещением русскому обществу приходилось волей-неволей оригинально мыслить, приводить в действие собственный здравый смысл. Великое дело - думать творчески, и именно тогда складывался самостоятельный, национальный наш разум, сказавшийся в великой литературной школе. Но вторжение иноземцев все испортило. Петр III раскрепостил дворян, позабыв при этом раскрепостить народ. Коренному немцу хотелось видеть вокруг себя феодалов, и вот сто тысяч дворян были посажены на готовые хлеба. Тогда именно, мне кажется, и началось свинство русской жизни, подготовившее нашествие бесов.
В биологии есть закон: посадите на готовое питание жизнедеятельный организм, и он чрезвычайно быстро примет паразитный тип. Рабочие органы, как ненужные, атрофируются. Постепенно отмирают органы чувств и разума, уменьшается - до полного исчезновения - головной мозг, и организм в конце концов превращается в сочетание желудка и половых желез. Раскрепощение дворян и раздача им государственных богатств сделали обеспеченным тот класс, который для блага нации должен бы быть впереди всякого труда, в напряжении таланта и совершенства. Мне кажется, именно тогда подалась наша стародавняя культура. В "Бригадире" вы уже читаете, с каким презрением молодежь, понюхавшая Европы, относится к своей родине. Тут момент величайшего перелома в истории: аристократы, защитники страны, герои по профессии, каким-то колдовством начинают питать презрение к святыне, служение которой до этого составляло смысл их жизни.
Откуда пошло презрение к своей стране? Мне кажется, оно пошло от упадка своей собственной национальной культуры. Она была у нас, но погибла, задавленная новым ужасным для всякой культуры условием - паразитизмом аристократии. Все было недурно, пока работали вместе, пока страдали, верили, молились, пока в трагедии тяжелой национальной жизни упражняли дух свой до богатырской выносливости и отваги.
Господа СкотининыТарас Скотинин, Митрофанушка - сразу два поколения свино-человеков, занятых только желудочными, только половыми вопросами. Пусть наряду с ними еще возможны благородные типы: накопленная сила духа тратится не тотчас, - но уже значительная, может быть, преобладающая часть дворянства пала со своей служилой высоты. Чуть послужив, дождавшись чина поручика или корнета, дворяне выходили в отставку, ехали в родовые усадьбы, опускались в перины и пуховые подушки, толстели, брюхатели среди дворовых гаремов. От лютой скуки пили, ели, спали, зевали, кутили, доходили до беспробудного пьянства и непотребства. Ведь в самом деле все это было. Старики это еще помнят из живых воспоминаний, молодежь может прочесть миллион свидетельств, не оставляющих сомнения. Разве только огромные таланты вроде Пушкина и его школы не поддавались растлевающему влиянию крепостного свинства. Талант, как золото, не окисляется, не ржавеет в щелочах. Но огромное большинство посредственных, освобожденных от труда людей вырождались в известные гоголевские типы. Из них Тентетников, как немного позже Обломов, были еще самыми симпатичными. Вглядитесь пристально в этот класс: какая колоссальная в нем совершилась перемена! В петровские, героические времена гербом аристократии мог служить национальный герб - орел. Грозное, сильное, зоркое, подвижное животное, наблюдавшее с высоты за двумя материками и как бы двухголовое, - таков был старый русский аристократ, отстаивавший Россию. Но хищная птица в эпоху Екатерины как будто начала перерождаться в толстое четвероногое, которому только бы есть да спать. Как в том толстокожем, что наказал Христос, у многих обеспеченных людей высшая жизнь замерла, свелась к жратве. В широких кругах полупросвещенной буржуазии нашей, неправильно именуемой дворянством, в Скотинине, в Обломове погасло мужество, поникла вера, поблекло истинное благородство. Что касается Обломова, то он - подобно несравненному г-ну Верховенскому-отцу - кончает ролью содержанца у сердобольной женщины.
