Борис Акунин - Дети луны(Смерть на брудершафт. Фильма четвёртая)
- Ты тут один, морковкин хвост? - спросил старший филёр. - Федя, подержи его. Посмотрю, нет ли ещё кого.
Козловский кряхтел, надевая штиблеты. С крючка свисала куртка, в которой Аспид был в клубе. На всякий случай Романов ощупал карманы и подкладку.
За его спиной Штурм надевал на задержанного наручники.
- Вперёд и вместе, - сказал он, очевидно, имея в виду руки. - А-а-а-а!!!
Вопль был судорожный, полный ужаса. Обернувшись, Алексей увидел, что мим держит перед собой сведённые запястья, перед самым носом у филёра, а из рукава пижамы высовывается чёрно-красная змея. Бедный Штурм (надо было его предупредить!) шарахнулся назад, стукнувшись спиной о стену. Воспользовавшись этим, Аспид ударил служивого кулаком в лоб, перепрыгнул через сидящего на корточках ротмистра - и оказался на лестнице.
- Какого?! - взревел князь. Его усатая физиономия перекосилась.
- Виноват, сызмальства змей боюсь! - задушенно выдохнул филёр.
А прапорщика в коридоре уже не было - бросился в погоню.
- Лёша, не упусти! - орал вслед ротмистр, скача в одном ботинке и от этого хромая вдвое против обычного. - Поймай его, поймай!
Лёгкий, как кузнечик, Аспид взлетел вверх по лестнице, толкнул дверь чердака и, пригнувшись, скрылся в пыльной тьме, пахнущей мышами и голубиным помётом.
Поди такого поймай.
Небо свинцового цвета. Кирпичные трубы, матовая жесть выстроившихся вдоль улицы крыш - не сплошная, а разделённая чёрными расщелинами. Волглый ветер с залива.
Пароходный гудок. Треск вышибленного с мясом чердачного оконца. Оглушительный грохот металлических листов под ногами.
Это Аспид верно рассудил - что вниз по лестнице бежать не стоит. И около подъезда, и вокруг дома Козловский поставил людей, мимо них даже человеку-змее было бы не проскользнуть.
- Стой! Ногу прострелю! - крикнул Романов, вылезая за циркачом на крышу.
На самом деле палить он не рискнул бы. Инструктор по дисциплине “Силовой захват” поручик фон Ре-дерер учил курсантов: “Никогда не стреляйте бегущему по ногам, если нет полной уверенности, что попадёте ниже колена. Иначе имеете шанс арестовать покойника. Пуля разорвёт бедренную артерию - и готово”.
Уверенности у Алексея не было. Проклятый Аспид нёсся огромными прыжками, высоко подскакивая. Целиться - лишь время терять. Промажешь - плохо. Попадёшь не туда, куда нужно, - вообще беда.
А главное, некуда ему особенно деться. Крыша кончается, а до следующей сажени две, если не три.
Но беглеца это не испугало. Не снижая скорости - наоборот, разогнавшись ещё пуще, он оттолкнулся ногой и перемахнул на соседнюю крышу. Приземлился шумно, но ловко, на корточки. Выпрямился, загрохотал дальше.
- Уходит! Через соседний дом уходит! -что было мочи завопил Романов.
Из оконца к нему лезли Саранцев и Козловский. Проштрафившийся Штурм, очевидно, был оставлен в квартире.
- Прыгать надо. - Ротмистр прикинул на взгляд расстояние и топнул с досады. - Проклятая нога! Саранцев, давай ты!
Старший филёр почесал затылок:
- Ваше благородие, у меня ноги короткие. Детей четверо…
У прапорщика Романова ноги были длинные, детьми обзавестись он не успел, но и ему прыгать через чёрную расщелину ужасно не хотелось. Был бы высокий этаж, куда ни шло. Расшибёшься в лепёшку, и со святыми упокой. А с третьего упасть, поди, ещё намучаешься перед смертью. Или останешься навечно калекой.
- Крикните вниз, пусть не упустят, если что, - сказал Алексей.
И, согласно науке о психологическом трейнинге (английское слово, означает “предуготовление”), настроил нервно-импульсную систему на подходящий ситуации лад: вообразил себя легкокрылой птицей или взлетающим аэропланом.
Разбежался, скакнул, мысленно толкая тело вперёд, вперёд, вперёд.
И сработало!
Правда, бухнулся на жесть коленями и грудью, больно, но это были пустяки.
- Молодец, Лешка, герой! - донеслось сзади. - За ним!
А куда “за ним”? Аспида впереди видно не было.
Больше всего Романов боялся, что гнусный трюкач так и пойдёт сигать с дома на дом. Но на дальнем краю крыши гибкого силуэта видно не было. Значит, шмыгнул вон в то окошко, хочет спуститься через чердак.
Повеселев, прапорщик бросился вдогонку. По земле бегать - это вам не по небу летать.
Лестница, на которую Романов попал с крыши, была ещё грязней, чем в соседнем доме. Видно, здесь проживала совсем незамысловатая публика. Пахло бедностью: вечными щами, стиркой, плесенью. На ступеньках валялись окурки и картофельные очистки. Освещение отсутствовало вовсе, и если б не чахлые потуги пробивавшегося рассвета, бежать было бы невозможно. И так-то приходилось держаться за перила, чтоб не поскользнуться на какой-нибудь дряни.
А вот человек-змея, кажется, видел в темноте не хуже филина. Он нёсся, прыгая через три ступеньки. Прапорщик ещё не одолел первый пролёт, а мим уже достиг двери.
Он выскочил из подъезда с треском и пружинным визгом, как чёртик из шкатулки - маленький, стремительный, почти невидимый в своей чёрной пижаме.
Но один из саранцевских ребят подоспел вовремя. Своё дело агент знал на ять: не торчал на тротуаре, а спрятался за афишной тумбой. Раньше времени себя не обнаружил, не стал орать попусту “Стой!” (ясно было, что неугомонный циркач всё равно не остановится) - просто, когда Аспид пробегал мимо, подставил ему ножку.
И живчик грохнулся наземь с хорошего разбега, растянулся во весь свой небольшой рост. А филёр упал ему на спину, прижал к булыжникам и торжествующе прорычал в самое ухо:
- Побегал, будя!
Вопреки всем законам анатомии и физиологии Аспид развернул голову чуть не на 180 градусов, будто держалась она не на позвонках, а на шарнирах, и с хрустом вцепился агенту зубами в нос. От неожиданности и боли филёр ослабил хватку и в следующее мгновение был сброшен.
Перекатившись по мостовой, человек-змея оказался на корточках. Изготовился взять новый разбег, но тут налетел запыхавшийся Романов и приложил упрямца рукояткой револьвера по затылку. Удар получился знатный: точный, экономичный, не слишком сильный. Инструктор фон Редерер остался бы доволен.
Когда, полминуты спустя, подбежали остальные, Аспид уже начинал приходить в себя, помаргивал ресницами. Он лежал на животе. Правым коленом Романов жал арестованному на спину, левой рукой выкручивал запястье, дуло вдавил в висок - рисунок из методического пособия, да и только. Рядом шмыгал прокушенным носом грустный филёр. Переживал, что упустил хорошую возможность отличиться.
Последним прихромал Козловский. Он был полностью обут, помахивал стеком. Шёл солидно, не спеша, как и подобает начальнику. Официально поздравил:
- Молодцом, прапорщик. Задание исполнили отлично. Мотайте на ус, пентюхи. Вот что значит наука.
Остановился над поверженным врагом.
- Где, говорите, у него рептилия спрятана?
- В правом рукаве, ваше благородие, - ответил сконфуженный агент Штурм.
Князь ударил лежащего тросточкой по руке. Из пижамы, обиженно шипя, выструилась чёрно-красная ленточка.
С размаху Козловский ударил, не попал. Замахнулся снова.
- Не убивайте! Что она вам сделала? - попросил Аспид. - Она не ядовитая. Ужик это, девочка. Я её кисточкой раскрашиваю.
Неожиданная находка
Голая, неуютная комната, в которой всё перевёрнуто вверх дном. Единственное украшение, цирковые афиши, и те сняты со стен. Аляповатые тигры, щерящие пасть, кони на задних копытах, танцующий медведь в юбке и платочке валяются на полу. В комнате заканчивается обыск. За окном уже наступило белесое пасмурное утро.
Проворного арестанта на всякий случай приковали к кровати. Он сидел беспокойно, всё ёрзал на месте. Помилованная Жалейка мирно спала у хозяина за пазухой, высунув свою размалёванную головку.
Осмотрено было уже всё, кроме книг, которые занимали несколько вместительных полок. Преобладали два вида чтения: книги про животных и дешёвые приключенческие библиотеки - про Шерлока Холмса, Ната Пинкертона, Ника Картера.
Саранцев педантично, том за томом, перелистывал Брэма. Алексей проглядывал детективы в цветастых обложках. Двое рядовых филёров стояли над Аспидом, не сводя с него глаз. Один Козловский сидел на стуле нога на ногу и курил папиросу за папиросой.
Он попробовал побудить арестованного к чистосердечному признанию и сотрудничеству, не преуспел и теперь ждал результатов обыска.
Время от времени говорил миму: “Найдём пластину сами - пеняйте на себя”, тот в очередной раз отвечал, что не понимает, о какой пластине речь, и на том разговор прерывался.
- Ваше благородие, кажись, что-то есть!
Саранцев держал в руках предпоследний том “Жизни животных”. Раскрыл, показал: вся серёдка аккуратно вырезана, в выемке - прямоугольный свёрток.
Циркач уныло вздохнул, повесил голову.
- Я вас предупреждал, Вольф. Теперь отвертеться от виселицы будет трудненько. Придётся очень-очень поусердствовать.
