Игорь Пыхалов - Великий оболганный Вождь. Ложь и правда о Сталине
В январе 1918 года в том же трибунале было рассмотрено дело бывшего депутата Государственной думы, одного из лидеров черносотенцев В. М. Пуришкевича и других членов созданной им контрреволюционной монархической организации. Трибунал ограничился тем, что приговорил Пуришкевича к принудительным работам на четыре года условно. Остальные члены его организации были осуждены к ещё более мягким мерам наказания[118]. Получив свободу, благодарный Пуришкевич немедленно бежал к белым на Юг. Так же поступила и графиня Панина.
Однако у всякого милосердия есть пределы. Понятно, что сажать своих политических противников в неохраняемые тюрьмы большевики не могли. Вскоре после Октябрьской революции параллельно старой тюремной системе были созданы тюрьмы ВЧК[119]. После начала полномасштабной гражданской войны для размещения пленных стали использоваться освобождающиеся лагеря военнопленных 1-й мировой войны[120]. Осенью 1918 года начинают создаваться трудовые концентрационные лагеря, подведомственные губернским ЧК[121].
Тем, кто сегодня бьётся в истерике по поводу большевистских концлагерей, не мешает вспомнить, что в ходе гражданской войны первыми создали концлагеря не большевики, а их противники. После того, как в бывшем Великом княжестве Финляндском к началу мая 1918 года победили белые, победители развязали массовый террор. 8, 3 тыс. человек были казнены, около 12 тыс. умерли в концентрационных лагерях летом 1918 года[122]. Следует подчеркнуть, что это официальные данные, озвученные официозным финским историком. Действительное число жертв белого террора в Финляндии, по-видимому, было больше. Общее количество брошенных в тюрьмы и концлагеря достигало 90 тысяч[123]. Для сравнения: в ходе боевых действий белые потеряли 3178 человек, красные — 3463[124].
На 1 января 1921 года в лагерях Главного управления принудительных работ находилось 51 158 человек (в том числе 24 400 военнопленных гражданской войны), в учреждениях Центрального карательного отдела наркомата юстиции — 55 422. В местах заключения системы ВЧК к концу 1921 года содержалось около 50 тысяч человек[125]. Таким образом, к окончанию гражданской войны во всех местах заключения находилось порядка 150 тысяч заключённых, включая уголовников.
В течение 1923 года лагеря принудительных работ и концентрационные лагеря были ликвидированы в соответствии с требованиями принятых в 1922 году уголовного и уголовно-процессуального кодексов[126]. Что же касается «невинных жертв незаконных репрессий», то для их содержания в системе ОГПУ в этот период имелись несколько тюрем, именовавшихся политизоляторами, а также Управление Соловецкого лагеря принудительных работ особого назначения[127].
Численность заключённых в Соловецком лагере, в среднем за квартал:[128] 1923 1924 1925 1926 1927 1928 I квартал — 3531 5872 8289 10 943 12 909 II квартал — 3741 6369 8741 11 831 — III квартал — 4145 7093 9578 13 326 — IV квартал 2557 5044 7727 10 682 14 810 —
С 1 октября 1926 года по 1 октября 1927 года в Соловецком лагере умерло 728 человек[129]. Таким образом, смертность заключённых за этот год составила 6,22 %.
Обличители тоталитаризма любят выдвигать тезис, будто злокозненный Сталин создал лагеря ГУЛАГа для использования рабской силы заключённых или просто, чтобы истребить побольше народу, а затем начал специально сажать невинных людей, чтобы их заполнить. Между тем документы свидетельствуют прямо противоположное: исправительно-трудовые лагеря были созданы, потому что было некуда девать заключённых.
Пришедшие к власти большевики питали множество необоснованных и вредных иллюзий. От некоторых из них они впоследствии избавились, некоторые так и остались до самого конца СССР. В частности, «кремлёвские мечтатели» полагали, будто при новом справедливом строе преступность существенно сократится, а затем и полностью исчезнет.
Увы, грубая проза жизни состояла в том, что по сравнению с царским временем преступность неизбежно должна была резко возрасти. Разрушение привычного уклада жизни не прошло даром. На руках у населения скопилось огромное количество оружия. Да и сами люди стали другими. Вот характерные цитаты из бесед солдат-фронтовиков в 1915–1916 гг.:
«Я не только человека, курицу не мог зарезать. А теперь насмотрелся»[130].
«Я такой глупый был, что спать ложился, а руки на груди крестом складывал… На случай, что во сне преставлюсь… А теперь ни бога, ни чёрта не боюсь… Как всадил с рукою штык в брюхо, словно сняло с меня что-то»[131].
«Жёнка пишет, купец наш до того обижает, просто жить невозможно. Я так решил: мы за себя не заступники были, с нами, бывало, что хошь, то и делай. Л теперь повыучились. Я каждый день под смертью хожу, да чтобы моей бабе крупы не дали, да на грех… Нет, я так решил, вернусь и нож: Онуфрию в брюхо… Выучены, не страшно»[132].
А ведь это были ещё «цветочки». Вскоре созрели и «ягодки», когда наша страна прошла через горнило братоубийственной гражданской войны.
Между тем оказавшиеся у кормила власти идеалисты были всерьёз убеждены, будто преступников надо не карать, а непременно «перевоспитывать». Как справедливо отмечалось в одной из тогдашних публикаций:
«Необходимо, прежде всего, разобраться в теоретической установке некоторых товарищей пенитенциарных работников (работников системы мест заключения. — И.П.) в том, что наши законы всегда держат курс на исправление любого осуждённого, посмотрим, так ли оно на самом деле. Статья 9 Уголовного Кодекса говорит о трёх целях мер социальной защиты, которые применяются для: а) предупреждения новых преступлений со стороны лиц, совершивших их, б) воздействия на других неустойчивых членов общества и в) приспособления совершивших преступные действия к условиям общежития государства трудящихся.
Исправительно-Трудовой Кодекс говорит о тех же трёх целях нашей карательной политики, так что теория исправления всех и вся в нашей, советской расшифровке этого понятия, т. е. „приспособления совершивших преступные действия к условиям общежития государства трудящихся“ является либеральной дребеденью, чуждой нашему законодательству»[133].
Между тем число уголовников росло, тюрьмы были переполнены. В результате уголовным преступникам выносились необоснованно мягкие приговоры. Фактически, судей заставляли применять наказания, не связанные с лишением свободы:
«Надо решить в корне проблему „нагрузки“ тюрем, надо прибегать к безусловному лишению свободы только тогда, когда всякая иная мера соц. защиты абсолютно неприменима, и тогда ни о каких „разгрузках“ не будет и речи, вопрос сам собой отпадает»[134].
«Корни широкого применения безусловного лишения свободы должны быть подрезаны по-иному: нужно сделать реальными принудительные работы без лишения свободы, надо ввести в обиход судьи целую систему мер, заменяющих лишение свободы, как-то: штрафы, частичную конфискацию имущества, запрещение занимать определённые должности, лишение некоторых прав, ограничение свободы передвижения и т. д.»[135].
В постановлении ВЦИК и Совнаркома РСФСР от 26 марта 1928 года «О карательной политике и состоянии мест заключения» среди «отрицательных явлений и крупных недочётов в деятельности судов и в постановке карательной и исправительно-трудовой системы» первым пунктом был указан:
«…чрезвычайный рост числа осуждённых, в особенности, значительное увеличение за последние годы числа осуждённых к лишению свободы на короткие сроки; недостаточное, в связи с этим применение судами иных мер социальной защиты вместо лишения свободы»[136].
