Марк Курлански - 1968. Год, который встряхнул мир.
В апреле 1968 года Дубчек дал интервью французской коммунистической газете «Юманите»: «Я не знаю, почему социализм, который основывается на четком функционировании всех демократических принципов и полного права человека на выражение своих взглядов, является чем-то ущербным. Напротив, я глубоко убежден, что атмосфера демократии в партийной и общественной жизни приведет к укреплению единства нашего социалистического общества и мы склоним к активному сотрудничеству всех одаренных и талантливых граждан нашей страны».
Дубчек, бюрократ с приятной улыбкой, являл собой смесь противоречий, способную сбить с толку. В ходе всей своей карьеры он был винтиком в машине тоталитаризма, а когда достиг вершины власти, то объявил себя демократом. Он был прагматиком и мечтателем одновременно. Он умел искусно маневрировать в причудливом лабиринте коммунистической политики. Но в конце даже он признал, что мог быть и невероятно наивным.
К концу 1968 года Советы ощущали обеспокоенность, однако все еще не понимали, сколько они потеряли, разрушив иллюзии Пражской весны. Дубчек попытался отступить тем же путем, что Гомулка в 1956-м, обуздав великие стремления, снизив уровень ожиданий народа, поладив с Москвой. Но Дубчек не был Гомулкой. По крайней мере такой вывод сделала Москва, в то время как народ Чехословакии по-прежнему гадал, кто же он такой. Часто забывают, что в 1968 году Александр Дубчек был противником войны, отказавшимся от решения проблемы военным путем даже ценой собственного спасения. Этот лидер никому не дал ни запугать себя, ни купить, никогда не играл в «холодную войну», никогда не обращался к капиталистам, никогда не нарушал договора и даже своего слова — и стоял у власти (причем его власть была подлинной) лишь 220 восхитительных дней. То были дни, когда невозможное казалось возможным, как было написано в лозунге на одной из парижских стен в мае: «Будь реалистом, проси о невозможном». После его смерти никто не мог с уверенностью сказать, что знал его по-настоящему.
Вторжение советских войск в Чехословакию 20 августа 1968 года ознаменовало начало конца Советского Союза. Финал же наступил спустя более чем 20 лет, и Запад был потрясен: он уже забыл о том, что произошло тогда. Но во время вторжения даже журнал «Тайм» предсказывал конец. То был конец героической Советской России: страны, которой очень многие восхищались, поскольку она отважилась в одиночку выстоять и построить первое социалистическое общество, поскольку она играла роль могучего защитника в братстве социалистических стран, поскольку она пожертвовала миллионами жизней, чтобы освободить Европу от фашизма. Ее более не считали доброй. После падения Советского Союза Дубчек написал, что СССР был обречен из-за одного существенного порока: «Эта система запрещала изменения».
Падение длилось дольше, нежели предсказывало большинство. В 2002 году Михаил Горбачев, последний советский лидер, говорил своему давнему другу, бывшему сотруднику правительства Дубчека Зденеку Млынаржу: «Подавление Пражской весны, которая была попыткой прийти к новому пониманию социализма, также породило очень резкую реакцию в
Советском Союзе, что привело к фронтальному подавлению всех форм свободомыслия. Государственный аппарат, обладавший идеологической и политической властью, действовал решительно и бескомпромиссно. Это оказало воздействие на всю внутреннюю и внешнюю политику и на развитие советского общества как такового: оно впало в состояние глубокого застоя».
Мечта Дубчека — путь, который так и не был найден, — весьма отличалась от произошедшего, то есть от коллапса коммунизма. Он и многие другие коммунисты всегда верили, что злоупотребления советской системы можно устранить с помощью реформ, что коммунизм можно заставить работать. После вторжения советских войск никто не мог больше поверить в это, а после того, как эта вера была утеряна, верить было уже почти не во что.
Без этой мечты коммунисты, думавшие о реформах, не имели другого выбора, кроме как обратиться к капитализму, в котором они находили неприемлемые недостатки. Они сделали ту же ошибку, что и в 1968 году: капитализм можно изменить, и тогда он приобретет человеческое лицо.
В Польше студенты и интеллектуалы 1968 года в 80-е наконец-то сумели привлечь рабочих на свою сторону и избавились от коммунизма. Яцек Куронь, давая интервью в 2001 году, чуть не плача, говорил о новой системе: «Я хотел создать демократию, но я как следует не продумал, каким образом. И вот доказательство: я думал, что капитализм может реформировать сам себя, все необходимое, например самоуправление рабочих, может быть достигнуто позднее. Но затем оказалось, что уже слишком поздно. Вот доказательство моей слепоты...
Проблема коммунизма состоит в том, что централизация приводит к диктатуре центра, и нет никаких способов изменить это. Капитализм же представляет собой диктатуру богатых. Я не знаю, что делать. Контроль центра бессилен остановить ее. Единственное, о чем я сожалею, — это о своем участии в первом правительстве (посткоммунистическом. — Авт.), Мое участие помогло людям принять капитализм.
Я думал, что капитализм в состоянии реформировать сам себя. Но это не так. Здесь, как в России, контроль осуществляет маленькая группа, поскольку капитализм нуждается в капиталах. Теперь здесь (в Польше) половина населения находится на грани голода, а другая преуспевает».
Давая интервью в конце года, Сэмюел Элиот Морисон, один из самых уважаемых американских историков, которому тогда был восемьдесят один год, сказал: «Нам и прежде приходилось переживать периоды отклонения от нормы, когда царили беспорядок и насилие, казавшиеся угрожающими и неразрешимыми в тот момент. И все же мы сохранили себя как нация. Сущность нашей демократии состоит в том, что в ней есть место компромиссу — у нас есть способность устанавливать равновесие между властью и свободой. И я убежден, что и в этот раз мы установим новое равновесие и в ходе этого процесса у нашего народа выработается новое представление об отношениях между людьми».
Для всего мира оказалось справедливо то, что увидел в Польше Яцек Куронь: изменения в мире оказались весьма далеки от того, чего хотели люди, стремившиеся изменить мир. Но это не значит, что 1968 год не изменил мир. Активисты антивоенного движения не положили конец войне Америки за гегемонию, но благодаря их усилиям она стала вестись по-иному и ее иначе стали преподносить публике. Оказывая противодействие призыву, активисты антивоенного движения научили генералов, что им следует делать для продолжения войны.
С точки зрения истории увязывание фундаментальных сдвигов с каким-то конкретным моментом всегда грешит неточностью. Ведь были и 1967-й, и 1969-й, и предшествовавшие годы, сделавшие 1968-й тем, чем он был. Но 1968-й был эпицентром сдвига, фундаментальных изменений, рождения нашего современного общества, в котором главенствующее положение занимают средства массовой информации. Вот почему популярная музыка того времени — главное выражение поп-культуры — осталась значимой для последующих поколений молодежи.
То было начало конца «холодной войны» и зарождение нового геополитического порядка. В рамках этого порядка произошло изменение самой природы политики и лидеров. Закрепился подход Трюдо к лидерству, когда известным становится стиль, а не сущность той или иной фигуры. Маршалл Маклу-ан, великий пророк шестидесятых, предсказывал: «Политик будет только счастлив — и даже слишком счастлив — отречься от себя в пользу своего имиджа, поскольку имидж станет играть столь важную роль, сколь возможно». Политические лидеры поколения 1968 года, пришедшие к власти, такие как Билл Клинтон в США или Тони Блэр в Великобритании, продемонстрировали интуитивное согласие с этим представлением о лидерстве.
В 1968-м «истеблишмент» часто с надеждой высказывал мысль о том, что действия всей этой радикально настроенной молодежи являются следствием ее молодости. Когда эти люди повзрослеют, они, несомненно, «успокоятся» и займутся зарабатыванием денег. Сила капитализма, подобно мексиканской ИРП, заключается в его безграничной вере в свою способность купить любого человека. Но в действительности это поколение осталось поколением активистов. Опросы общественного мнения, проводимые в Соединенных Штатах, показывают, что именно молодежь, особенно в возрасте от восемнадцати до двадцати одного года, получившая право голосования благодаря деятельности активистов в 1968 году, наименее заинтересована в том, чтобы участвовать в выборах.
«Назад, к нормальному состоянию». Плакат парижских студентов 1968 года.В октябре 1968 года, когда Том Хейден давал показания перед Национальной комиссией по вопросам насилия и его предотвращения, судья А. Лион Хиггинботам спросил его, верит ли он вто, что, если наделить восемнадцатилетних правом голосовать, это поможет молодежи преодолеть разочарование. Хейден предупредил, что, если они лишат избирательного права всех, их собственное разочарование будет еще сильнее. Большинство лидеров 1968 года либо продолжали активно участвовать в политике, подобно Даниэлю Кон-Бенди и Тому Хейдену, либо стали журналистами или преподавателями. Таковы наиболее очевидные пути попыток изменить мир. Адам Михник, ставший редактором газеты, имеющей наибольший тираж в Центральной Европе (он никогда не думал, что ему уготована такая судьба), часто встречается с теми, кого во Франции называют людьми шестьдесят восьмого. «Я могу в один миг распознать человека шестьдесят восьмого года, — говорил он. — Дело не в политике, а в способе мышления. Я встречался с Биллом Клинтоном и убедился, что он именно таков».
