Елена Прудникова - Катынь. Ложь, ставшая историей
Ещё один свидетель — полковник Дональд Б. Стюарт, попавший в плен 15 февраля 1943 г. и оказавшийся в числе пленных американцев, которых немцы привезли в Козьи Горы. 11 октября 1951 г. он рассказывал комиссии Мэддена об увиденном:
«Каждый из нас отдельно пытался определить, сколько трупов находилось в могилах… Поскольку одна из могил была раскрыта до нижнего слоя трупов, мы могли подсчитать, сколько было слоёв; т. о. мы подсчитали число трупов в каждом ряду. Каждый из нас отдельно подсчитал число слоёв и число рядов. Позднее, когда мы посовещались и когда проверили друг у друга подсчёты, мы обнаружили, что насчитали около 10 000 трупов».
Интересно, как в американской армии с арифметикой? Даже по немецким данным, в самой глубокой могиле было около 3 тысяч тел, в остальных — меньше. А всего, как мы уже показывали, не больше 4–5 тысяч.
«Когда мы подошли к той могиле, то не немцы нам указали, а каждый из четырёх офицеров сам заметил, что эти люди были очень хорошо одеты. На них были сапоги. Чёрные сапоги из очень хорошей кожи… На них были кожаные каблуки, которые не были изношены; каблуки были в хорошем состоянии. Большинство из них было в бриджах из эластичного материала… Материал был очень хорошего качества и почти не изношен…
…Мы пришли к выводу, что эти офицеры не могли быть очень долго в плену к моменту своей смерти… Сапоги были совершенно не изношены…»
Всё очень мило, но вот что пишет в своей книге «Катынь» Юзеф Мацкевич, который, несомненно, посещал раскопки:
«В большинстве случаев мундиры были в хорошем состоянии, можно было распознать даже, из какой материи они сшиты, — только обесцветились. Все кожаные изделия, в том числе и сапоги, выглядели резиновыми».
Интересно, как свидетель смог увидеть «чёрные сапоги из очень хорошей кожи» и понять, что бриджи были сшиты из хорошего материала? Или ему показали какие-то специально подобранные трупы? Что касается не изношенных каблуков, то не знаем, как в Америке, а в России существовала такая профессия — сапожник. Этот человек ставил набойки, а при необходимости мог заменить изношенный каблук. Услуги сапожника стоили недорого и были вполне по карману даже пленным. Интересно, правда?
«В нескольких местах ямы были выкопаны глубоко, и немцы показали нам на дне их и вокруг них лежащие там белеющие кости и несколько чёрных резиновых галош…»
Это, по-видимому, опять загадочные русские могилы. Похоже, советские галоши производили на всех «западников» такое же неизгладимое впечатление, как на Чуковского Крокодила. Галоши с мистическим постоянством вылезают при эксгумациях и в свидетельских показаниях — от той, которую царапали румыны на свалке в Одессе, до найденных поляками под Харьковом в 1995 году.
Сделаны были комиссией и любопытные географические открытия.
«Вопрос. Вам известно на основании того, что вы слышали и читали, что в 1940 году русские владели той частью Польши?
Стюарт. Да, сэр. Русские владели той частью Польши…»
Это какой частью Польши — Смоленском? Конечно, члены комиссии наверняка долго и плодотворно общались с лондонскими поляками, но даже Пилсудский, кажется, не претендовал на Смоленск. Или претендовал?
И вот, наконец:
«Немцы, например, рассказали нам, где находились лагеря военнопленных, из которых прибыли эти люди… и они сказали нам, что нашли железнодорожные билеты для поездки домой с указанными на них именами этих людей».
Че-го?! Вы можете представить себе военнопленных, которые ностальгически хранят давно просроченные проездные билеты? Они ведь даже на самокрутки не годны… Скорее уж приходят в голову парни из ведомства Геббельса, обшаривающие кладовки варшавских ведомств в поисках того, что можно засунуть в катынские могилы. Впрочем, каким образом эти билеты могут свидетельствовать о том, что поляков расстрелял НКВД, всё равно неясно…
Глава 17
Перья из хвоста кометы
Любая уважающая себя комета должна обзавестись хвостом. Не стало исключением и «катынское дело». Его «хвост» — это множество мелких свидетельств, возникших уже постфактум. Большая часть — откровенная фантастика, придуманная иногда в развитие провокации, иногда из чистой любви к творчеству, а иной раз самозародившаяся в системе ОГГ — один (одна) гражданин(ка) говорил(а).
К первому можно отнести, например, вытащенный польским исследователем Ежи Лоеком за ушко на солнышко документ о «ликвидации» лагерей в Козельске, Старобельске и Осташкове. Как явствует из этой бумаги, в Смоленске работали части минского НКВД под прикрытием 190-го пехотного[146] полка. Из четырёх сотрудников, руководивших расстрелами, троих звали: Лев Рыбак, Хаим Финберг и Абрам Борисович[147]. Правда, эти фамилии сразу же заставляют искать в сенсации следы ведомства доктора Геббельса — это ведь у него как чекист, так непременно и еврей! Ну и, конечно же, выясняется, что документ был найден и опубликован немцами. Они много чего «нашли» и опубликовали, в 90-е годы перестроечные «историки» им помогли — а мы теперь разбирайся, какой приказ изначально был составлен на русском языке, а какой — на немецком и на русский переведён лишь потом[148].
Похоже, что из чистой любви к творчеству возникло знаменитое «письмо Пыха», которое пришло в советский МИД в 1953 году. Его автор долго и подробно рассказывает, как приехал в Катынь в качестве секретного сотрудника НКВД, как потом пришли немцы, его вместе с другими поляками расстреляли, и он выбрался из общей могилы. Всё бы ничего, но, во-первых, не вяжется по фактам и датам, во-вторых, в дальнейшем рассказе автора, залетевшего потом в армию Андерса, фигурируют уже тысячи человек, умерших от голода в лагерях польской армии под Красноводском (что не подтверждается ни одним документом), а в-третьих… Одному из авторов в своё время пришлось иметь дело с газетой «Новый Петербург», которая помимо прочего специализировалась на защите «жертв террора психиатров». И намётанный глаз сразу уловил в тексте письма, точнее в его стиле, некий до боли знакомый дух, и если по ходу чтения появится психиатрическая больница… Появилась! Ну что ж… Возможно, Пых и вправду был в Катыни — но в данной ситуации его свидетельство нам ничем помочь не может.
По сетям ОГГ распространялось множество самой разной информации — например, что семь тысяч поляков были погружены на две (!) баржи и утоплены в Баренцевом море. Без утонувшей баржи в рассказах о пленных, попавших в лапы революционеров, обойтись нельзя в принципе, это постоянный элемент фольклора ещё со времён французской революции. В данном случае мы имеем дело с вариантом «Титаник суперплюс» (учитывая размеры утопленных корыт) — а так всё то же самое.
Тех, кто любит возиться с подобными фактами и свидетельствами, отсылаем к книге Владислава Шведа «Тайна Катыни» — там этого много, сытно и вкусно. У нас — задача другая: проследить развитие провокации. И всё же о некоторых моментах, выявившихся позднее, следовало бы рассказать.
Путаница «катынских списков». Сразу же, ещё в 1943 году, немцы начали публиковать в польских газетах списки людей, которых будто бы удалось опознать. Проверял ли их кто-нибудь «на местности», то есть в Польше, неизвестно[149]. Однако некоторые факты пришли к историкам и журналистам «самотёком», а некоторые выявились по ходу изучения советских данных.
Так, например, немцы занимались банальными приписками, причём по мелочам. В списках эксгумированных пропускались номера. По подсчётам российского учёного Валентина Сахарова, пропущенных номеров было 124. Выявлено 59 случаев, когда вместо трупов регистрировались документы или предметы. Существовали в списках и «двойники» — когда под двумя номерами значился один и тот же человек. Таких случаев было немного, но они позволили немцам перейти заветную грань в четыре тысячи человек — по сравнению с заявленным числом в десять тысяч три выглядит как-то уж совсем несолидно.
Но есть находки и поважнее. В «катынских списках», когда в них начали разбираться, оказалось некоторое количество людей, которые содержались в Старобельском и Осташковском лагерях (хотя, как следует из документов, в Смоленск отправляли только пленных из Козельска). Таковых, по данным российского историка Юрия Зори — 543, а по польским данным — 230 человек. Откуда они там взялись?
Первая версия — банальные ошибки. Сличение этих списков, судя по тому, как они составлялись — занятие чрезвычайно увлекательное. В тех, что были напечатаны в 1943 году[150], польские фамилии записывались по-немецки, а потом снова переводились на польский язык. Вторые, советские лагерные — те же польские фамилии переводились уже на русский. Но всё же так можно перепутать пару десятков человек — однако не пять же сотен, двадцать процентов всех идентифицированных! Это ведь надо, чтобы в другом лагере имелся ещё и человек с созвучной фамилией…
