Газета День Литературы - Газета День Литературы # 132 (2007 8)
Спасибо, милостивые государи. Но Михаил Юрьевич Лермонтов не нуждается решительно ни в каком "осовременивании", он и так созвучен нашему времени, в этом его величие, выдержавшее более чем полуторавековое испытание.
И сейчас, как и в лермонтовскую эпоху, по российской земле бродят не сотни – тысячи и миллионы "лишних" людей, не нужных России, и которые не понимают, что Россия нужна им, людей талантливых, энергичных, ищущих себе применение во внезаконной деятельности "за бугром". Так сказать, байронизм навыворот, по рыночным котировкам с учётом инфляции.
Никто не покушается на свободу творчества, но зачем же проходиться топором по самому светлому из наследия – уже не нашего, а детей и внуков? Разве мало мы их обделили, прожрав, проспав, износив и перегнав на Запад их долю национального богатства? И что – теперь будем отнимать у них ещё и великую русскую культуру? А "Герой нашего времени" – вечное драгоценное достояние русской литературы" (Белинский).
Если можете, или по крайней мере, пока на вас действует ещё виагра, создайте что-нибудь своё. Но к шедеврам нашей литературы необходим бережный, даже благоговейный подход. Ведь были ж схватки боевые, да говорят, ещё какие – были блистательные экранизации произведений Пушкина, Толстого, Достоевского, того же Лермонтова, воспитывавшее гражданские чувства и гордость за своё прошлое. Неужели творческим людям неинтересно создать то, что останется в памяти людской надолго, а не скоропортящийся образец "колониальной культуры"?
Слышен чей-то здравомыслящий голос: "А рентабельность, а прибыль? У нас рынок всё-таки, капитализм сиречь". Право, господа, вы как будто быстрорастворимые макароны на промышленном клее КМЦ делаете, а не продукцию искусства. Вспомните, какие аудитории собирали великие экранизации классиков, вспомните, наконец, их заоблачную кассовость! Между прочим, "неосовремененность" постановки им ничуть не мешала.
Опять здравомыслящей оппонент возражает: "Не поймут-с, им только бандитов и проституток подавай. Пипл только это хавает". Врёте, господа! Да, освинели мы порядком, чего уж скрывать. Но неужели люди, у которых духовность в генетическом коде (пусть даже это рецессивный признак), не проспятся, не протрезвеют, не поймут высокого искусства?
Единственная задача культуры – возвышать человека, делать из "пипла" народ, а не пригибать к густо унавоженной СМИ земле. И не надо хитрить, мол, не нравится – не смотри, переключи кнопку: это от лукавого. Историческое и культурное беспамятство трансформирует человека в манкурта. И тогда – катастрофа.
Марина Струкова НА ТОМ БЕРЕГУ
Король контркультурной прозы Чак Поланик родился 21 февраля 1962 года в Америке. Его предки – украинцы. Роман "Бойцовский клуб", принесший славу молодому автору, написан в тридцать два года.
В его книгах интересны не лица и обстоятельства, а отношение к ним автора, его философия. Культовый "Бойцовский клуб", влюбивший меня в творчество Поланика, задевает ненавистью к болезненной реальности, которая может предложить лишь стандартный паёк маленького человека в глобальном лагере капитализма.
Как правило, персонаж Поланика молод и несчастлив вне зависимости от финансового преуспевания. Всегда одержимо желая что-то изменить к лучшему, он не имеет ни чёткого представления о цели, ни знания о том, как достичь её.
"У вас есть класс молодых мужчин и женщин, и они хотят посвятить свою жизнь чему-то. Реклама заставила этих людей купить машины и одежду, которая им не нужна. Поколения работали на работах, которые они ненавидели, чтобы иметь возможность приобрести то, что им на самом деле не нужно.
У нашего поколения нет великой войны или великой депрессии, но что у нас есть, это великая война духа. У нас есть великая революция против культуры."
Упрямые попытки разглядеть человека, выделить из пёстрой свалки мегаполиса, спровоцировать бунт винтика против асфальтового катка социума – таков Поланик. От хулиганства персонаж "БК" переходит к терроризму, готов взорвать небоскрёбы с тысячами офисов. Чак вставил в текст рецепты изготовления взрывчатки, но испуганный издатель настоял, чтобы он изменил часть ингридиентов, и информация превратилась в "прикол".
"Уцелевший" – вторая по значимости книга Поланика. Повествование о молодом представителе тоталитарной секты, которого направили в город на заработки денег для организации. Пока парень "пахал" в домах избалованных буржуа, сектанты массово покончили с собой. Он остаётся один в абсолютно чуждом мире потребления, где его трагедию как брэнд используют фирмы и организаторы шоу, и он поначалу включается в игру как марионетка. Кстати, секта не была ничем лучше – там царила диктатура, которая казалась одураченным людям естественной. Достойным выходом из безнадёжности существования он счёл захват "Боинга", на котором намеревался разбиться в пустыне.
В "Удушье" – герой делает вывод: для того, чтобы тебя заметили в бездушной толпе, надо умереть. И он периодически изображает приступы искусственного удушья на публике…
При чтении "БК", "Уцелевшего", "Удушья" иногда возникает ощущение, что являешься свидетелем своеобразных подвигов, хотя перед тобой ряд совершенно негероических событий, наверное, потому что мыслящему человеку оставаться жить сейчас – это совершать каждодневный подвиг, преодолевая презрение и отвращение к Системе и толпе.
Чуть менее зажигательны "Невидимки" – о фотомодели, изуродовавшей себя, чтобы сбежать от надоевшего ей "гламурного" существования и тотально изменить обстановку; её друзья тоже избрали рецептом счастья бегство от прошлого или негативных обстоятельств…
Почему я прощаю шокирующие подробности Поланику и ненавижу Сорокина? Потому что Поланик искренне и отчаянно расшифровывает смысл жизни и смерти. Хулиган, враг современной цивилизации он может растрогать до слёз. А Сорокин не мыслитель, он коллекционер дерьма, который регулярно являет читателям обновления своей "коллекции".
"Колыбельная" – ужастик а ля Стивен Кинг о древней африканской песне, которую пели над смертельно ранеными воинами, чтобы приблизить вечный сон. Она попадает в детскую книгу, дети начинают умирать, услышав её от родителей. Молодой журналист, поняв это, сам подпадает под власть чар – теперь может убивать, просто напев колыбельную тому, кто его раздражает. Он безуспешно пытается бороться с самим собой…
Поланик чем-то напоминает Мисиму: наверное, интересом к душевному надлому, стремлением углубиться в характеры, где девять кругов ада за банальным набором "общечеловеческих" ценностей, трагической эстетикой страданий, падений, обречённости.
Осмысливая его пренебрежение нормами и печальный цинизм, не могу назвать литературный мятеж Поланика нарочито эпатирующим и декоративным, это честная анархия по-американски – восстание добровольного изгоя-одиночки. О бездне сознания с виду обычного человека и идёт речь – о том, что любой не так уж и прост, способен быть как ниспровергателем общественных основ и морали, так и осознающим своё несовершенство. Везде видны мучительные попытки понять замысел Творца: "…твой отец для тебя – модель Бога. А если ты не знал своего отца, если твой отец в тюрьме, или умер, или никогда не бывает дома, что ты тогда будешь думать о Боге?", "Что ты должен принять, это что Бог, возможно, тебя не любит. Возможно, Бог ненавидит тебя. Это не худшее, что может случиться. Привлечь внимание Бога плохими делами – это лучше, чем не получить внимания совсем. Может, потому, что ненависть Бога – это лучше, чем Его безразличие. Чем ниже ты падаешь, тем выше взлетишь. Чем дальше ты убегаешь, тем больше Бог хочет тебя вернуть".
Автор не предлагает никаких решений, кроме индивидуального стихийного бунта, который порой причудлив и дик.
Может быть, в этом зерно истины. В конце концов, перестаёшь верить, что какая-то из популярных идей или религий является панацеей от всех личных и глобальных катастроф…
И ещё фирменный вопрос от Поланика: "Что бы вы хотели сделать до того, как умрёте?"
Алексей Татаринов ДВА ОБРАЗА (Вадим Кожинов и Сергей Аверинцев в современной христианской философии)
В серьёзных статьях и необязательных разговорах приходится сталкиваться с противопоставлением Вадима Кожинова и Сергея Аверинцева как филологов и мыслителей, представляющих два конфликтных полюса русского гуманитарного сознания: Кожинов – славянофил, Аверинцев – западник, один – сторонник русского тоталитаризма и агрессивного православия, другой – европеец-экуменист с католическим уклоном, Кожинов – новый Леонтьев, Аверинцев – новый Соловьев. В том, что они – разные мыслители, в том, что у каждого свой взгляд на христианство и его судьбу в мире, – есть правда, но мы хотим сделать акцент на другом: на необходимости Вадима Кожинова и Сергея Аверинцева для современной России в целом, для отечественного гуманитарного знания в частности.
