Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6589 ( № 10 2017)
– Вы несколько лет проучились в Строгановке, а потом ушли в армию. Считаете ли вы службу необходимой частью биографии молодого мужчины?
– Ответ на этот вопрос я бы начал так: «Москва слезам не верит». В 17 лет я приехал сюда вундеркиндом. Провожая меня, мои друзья несли на вокзал несколько гигантских папок с моими работами.
Но Строгановская школа уже как бы начала вибрировать, ломаться. Я приехал с Кориным, Нестеровым, Врубелем, а здесь уже Шагал! Меня всё же оставили на двухгодичном отделении подготовки мастеров по керамике. На практике я готовил глину для пяти курсов: сидел в подвале и крутил машину. Я овладел гипсомодельным делом, и это мне пригодилось: я, работая у Цаплина и Ватагина, формовал их зверей.
Но Москва меня угнетала: зимой вечная сырость, не то что в Сибири, где нет никаких оттепелей. Да и отношения с некоторыми педагогами не сложились: были такие, с бабочками, приехавшие только что из-за границы. Они мне что-то показывали с придыханием, а я смеялся.
И вот наступило лето. Мне не дали поступать в Строгановку, и я был вынужден подать документы в Суриковский, Полиграф, Текстильный – везде недобрал. И я пошёл в военкомат.
Я делал огромные плакаты, а дембельский аккорд – оформление Ленинских комнат и аллеи героев.
Если юноша здоров, служить, конечно, нужно. Почему за него должен служить кто-то другой?
Ещё раз я соприкоснулся с армией в Афганистане, где мне дважды довелось побывать в начале 1980-х годов. Мы в Кабуле делали для Дома дружбы фонтаны и мозаику. Не то чтобы я так уж рвался туда, но многие художники и архитекторы заболели и не поехали. Когда улетали из Москвы, «Голос Америки» передавал: «В Кабуле разбомбили советское посольство».
Прилетели в Кабул – маленький аэропортик такой. Чистейший воздух, замечательные виды гор, но обстановка напряжённая, везде солдаты с автоматами. Обедать поехали в наше посольство. Врал «Голос Америки»!
Ездили в окрестности Кабула – кругом горы, на перекрестье дорог стоит наш парень, х/б на нём такой белизны, выжженное солнцем! И сам светловолосый, в панаме. Возникали мысли: «Что он тут делает?»
Ведь и я был обработан диссидентской пропагандой, но такого отношения к армии, как у Шендеровича, у меня никогда не было. А дело было так: уже после выставки моих афганских картин в редакции журнала «Юность» ко мне в мастерскую пришёл и Шендерович. И начал: в армии все тупые, «сапоги» и «валенки». Я хотел ему по физиономии дать, думал: «Ну что ты такие гадости говоришь!» Нет там ни «сапогов», ни тупых старшин, все нормальные люди. Просто там другой мир, другая этика, другие отношения.
– В будущем году горькая дата – 25 лет расстрела Белого дома, очевидцем и летописцем этих событий вы стали. Выставку «Русский пожар», вдохновителем и организатором которой были вы, посмотрело немало зрителей. Правда о чёрном октябре 93-го раскрыта не вся...
– В 1993 году моя мастерская была рядом с Белым домом. Я каждый день до расстрела ходил туда. После расстрела Белого дома было такое состояние, которое требовало какого-то выхода. Я помчался в филиал Музея современной истории: «Смотрите, ведь это всё не должно быть забыто!» Но мне отказали.
Я в конце концов решил делать выставку у себя в мастерской, в подвале. Собрал фотографии, сделал портреты, мои друзья написали картины. В центре экспозиции была карта России, её границу мы с Андреем Фефеловым сделали из колючей проволоки, спирали Бруно, все руки у нас были в крови.
Кристофер на псарне СНГ. 1996 год
– Вы, Геннадий Васильевич, многолетний художник газеты «Завтра», главный редактор которой Александр Проханов назвал вас охотником за временем...
– Для меня это счастье – 23 года работы в настоящем коллективе. То, что я делаю, можно назвать визуальным дневником нашего времени. Каждую неделю, в пятницу, начинаются муки: мозги постоянно кружатся, пытаясь понять, что же было главным в течение недели? Бывают недели пустые, бывают яркие, когда трудно вместить в одну газетную картинку все события.
Но я повторяю: это моё счастье, которого лишены многие коллеги-художники. Они, не имея прямого заказчика, мучаются, впадают в депрессию, повторяются. Кто-то уходит в историю, в прошлое. Я свидетельствую о современности, но я не хочу быть бесстрастным. Что-то душа моя принимает, а что-то нет. Моё отношение к тому или иному событию очевидно. Это происходит благодаря нашему редакционному коллективу, очень страстному и точному в оценках.
– Не могу не спросить о преподавательской деятельности, работе в вузе, со студентами. Это отнимает много сил. На живопись время остаётся? Или после занятий к мольберту не тянет?
– Учить я начал со студенческой скамьи. Потом преподавал в художественной школе, затем в МАРХИ, позже в своей студии, и вот уже почти 20 лет в РГГУ. Когда я шёл первый раз на первое занятие, я мучительно думал, что я буду делать? Хватит ли у меня наглости подходить кого-то править, советовать? И я решил просто поставить перед учениками мольберт и рисовать.
Но современные студенты уткнулись в свои планшеты. Они перестали видеть несветящийся экран. Наш вуз обладает прекрасным музеем изобразительных искусств, который собирал ещё Цветаев в 1910-е годы, так они не видят скульптуры, не любят ходить туда.
Насчёт живописи – моя мечта вернуться к тому, с чего я начал. Я хочу сделать цикл больших портретов моих любимых друзей и в конце лета или осенью показать всё на большой выставке.
– Интерес к работам классиков – Серова, Айвазовского – в последние годы просто фантастический. А картины современных художников такого ажиотажа, на мой взгляд, не вызывают.
– Здесь несколько факторов. Во-первых, появился некий социальный жирок. В 90-е годы музеи, в том числе и классические, были пусты, а сейчас у людей есть досуг.
Во-вторых, достаточно удачная пиар-кампания новых директоров Третьяковки и Пушкинского музея.
И, в-третьих, ещё Врубель говорил, что он готов поджечь все музеи, потому что и тогда публика была не очень внимательна к современникам. Любят ушедших.
Почему полюбили Айвазовского? Он позволяет человеку, утомлённому современными проблемами, углубиться в эти бесконечные морские пространства. Любят Левитана, его тихие заводи. А я предпочёл бы сделать большую персональную выставку Шишкина – это могучая живопись, где много восторга и восхищения природой России.
Но и современное искусство, если оно отвечает глубинным потребностям человека, может заинтересовать публику.
– Вы оптимист?
– Я прожил 70 лет, разве это не основание для оптимизма?
Чужой беды не бывает
Чужой беды не бывает
Литература / Литература / Слово изначальное
Торжественная церемония награждения победителей и призёров конкурса «Просвещение через книгу»
Теги: Патриаршая литературная премия «Просвещение через книгу» , Митрополит Калужский и Боровский Климент
О книгах лауреатов Патриаршей литературной премии
Митрополит Калужский и Боровский Климент
В нашей Церкви есть два крупных ежегодных литературных события, которые интересны и авторам, и издателям, и читателям. Это избрание и награждение лауреатов Патриаршей литературной премии имени святых равноапостольных Кирилла и Мефодия и лауреатов и призёров конкурса «Просвещение через книгу».
Среди лауреатов Патриаршей литературной премии есть те, кто также является лауреатом или призёром конкурса «Просвещение через книгу». Отмечу, что лауреатом премии святых Кирилла и Мефодия писатель становится один раз, а лауреатом или призёром конкурса может становиться неоднократно, так как на конкурс могут подаваться всё новые и новые книги.
Так, осенью прошлого года на конкурсе «Просвещение через книгу» экспертами и конкурсной комиссией была отмечена книга лауреата Патриаршей литературной премии 2012 года Олеси Николаевой «Грузинская рапсодия». А Борис Петрович Екимов в прошлом году одержал две литературные победы: он стал лауреатом Патриаршей литературной премии (вместе с иереем Николаем Блохиным и Борисом Николаевичем Тарасовым), а его книга «Осень в Задонье» получила первое место на конкурсе «Просвещение через книгу».
Когда я читал «Грузинскую рапсодию», подумал, сколько всего глубинного прячется за тем, что на первый взгляд воспринимаешь как обычаи, привычки народа. Здесь можно вспомнить и то, как радуются жители Грузии гостям, как стараются их накормить, напоить, оказать внимание, хорошо провести с ними время, даже если уже поздний час или ещё ранний. Особенно мне запомнился эпизод, в котором состоятельный человек оплачивает украшение ресторана, множество изысканных блюд, чтобы отметить день рождения дочери. Ожидается множество гостей, но при этом праздник не будет закрытым, т.е. нет никого и ничего, что закрыло бы доступ туда другим людям. И когда появляются случайные гости, среди которых и рассказчица, они попадают в эту атмосферу, пробуют предложенные угощения, не понимая, что происходит. Они осматриваются по сторонам, чтобы выяснить, кому и как нужно заплатить, а человек, заказавший всё это для дочери и гостей, подходит к ним и просит их разделить с его семьёй праздник, разделить радость.
