Михаил Берг - The bad еврей
Ибо если сравнить опросы общественного мнения по всей Америке и по русской Америке, то они отличаются, как сторонники «Яблока» отличаются от сторонников ЛДПР начала незабвенных 90-х. То есть если сегодня, когда к власти пришел Обама, американское общественное мнение более всего похоже на мысли вслух Григория Алексеевича Явлинского, то вот русская Америка лежит в объятиях с генералом Макашовым и еще постоянно ворчит: что-то ты, старый хрен, совсем слабоват стал, только воздух портить горазд, а как ручки приложить, так идти к покойному Лебедю на поклон, так, что ли?
Для мракобесия русского ТВ в Америке нет аналогов. Что там «Нью-Йорк пост» с карикатурами на застреленную обезьяну, которая в республиканском раже олицетворяла того же Обаму, ведь газетке после этого надо было извиняться, извиняться и еще раз извиняться. На русском же экране за откровенно расистский базар никто не отвечает.
При этом самое главное, Володя Козловский – наш человек. Думаете, у меня веко дергается, и я так на пятый пункт намекаю? Ничуть. Володя Козловский из нашей второкультурной среды, я знаю его близких приятелей по андеграунду, я тридцать лет назад читал его замечательные письма, в которых он описывал первые впечатления от Амерички – круто, умно, вставляет. До сих пор помню, как он изобретательно интерпретировал ситуацию с незакрывающимися в Америке дверями: мол, лежит он как-то днем, типа читает во время сиесты, вдруг открывается дверь, и молча входит какой-то пидор угрюмый и небритый, который начинает ходить по комнатам, вроде что-то ищет. И герой думает, эти мысли как бы рассказаны, а спросить ему что-то у пидора или не спросить, а вдруг у него резьба уже слетела, и он за ножницы начнет хвататься? Короче, решил продолжить читать. Тот еще минут пятнадцать побродил какой-то отрешенный, что-то сделал в ванной, кажется, вода льется, пошелестел на кухне, пошептал что-то себе под нос явно не по-русски, а потом подходит к двери, и со словами «Ну, я пошел», уходит. Я потерял графику, описывая картинку, но в воспоминаниях она есть: жирная и тонкая, штриховая и пуантелистская. И то, что автор превратился в мракобеса, увы, не столько его беда, сколько проблема среды. С волками жить, и козленок по-волчьи завоет.
Надо ли говорить, что человечество пока не изобрело противоядия против вируса национализма. Или, что почти то же самое – имперского или какого-либо другого патриотизма. И на месте немцев могли оказаться (да и оказываются) кто угодно, хоть русский, хоть еврей, хоть друг степей калмык. Понятно, что уровень интеллекта и культурной вменяемости кое-что, подчас много, дает, эдакая дамба на пути половодья, потому что эта морковка, прежде всего, для слабых духом (как там еще – ленивых и нелюбопытных) и придумана. Но все равно даже самый крепкий ум здесь – тоже не гондон от СПИДа. Так, противозачаточная пилюля с кончившимся сроком хранения, которая может сработать, а можно и в полный сайз залететь. Хотя примеры (о нашем несчастном Володе Козловском по неубедительности калибра можно забыть) таких изощренных вроде бы умов, как тот же Хайдеггер, если говорить о расовом телячьем восторге, или, скажем, Пастернак, если о подростковой жажде единения с силой большинства, являются грустным напоминанием. Слаб человек и беззащитен перед обаянием утопии.
Конечно, можно представить самый радикальный пример и сказать, что только идеализм – есть естественная среда для всяческих символических, в том числе национальных или имперских обольщений. Да, материалиста, конечно, заарканить идеей символического превосходства над Другим (Эдварду Саиду мой пламенный привет) куда сложнее, и вроде бы так и просится сказать, что лучшим противоядием является марксизм. Кабы не история, которая убедительно показала, что самый что ни есть марксизм (хоть ничего марксистского в СССР не было, кроме сисек в частушках и имени автора на корешках его книг) может получить любое утопическое истолкование, и стать столь же тоталитарным, как то же почвенничество или расизм.
А вот от идеализма спасения уже нет. То бишь есть, конечно, но это такая болезненная процедура, когда из сознания изгоняется все иллюзорное, что представить себе человечество, состоящее хоть из немцев, хотя из казаков Запорожской сечи, живущих без доли самообмана, это все та же утопия. Прожить без обмана другого еще можно, не обманывая себя – запаришься занозы из души таскать.
Главка двенадцатая
Нужно сказать, что я к проблемам Израиля долгое время относился как-то несерьезно. То есть примерно так, как большинство интеллигентных людей на одной шестой. Как историческая родина, он меня не занимал, сама мысль оказаться среди толпы евреев приводила меня в чувство, более всего близкое к чувству духоты, что ли. Слишком отчетливо я видел эту удивительную адаптивность моих соплеменников, и вероятность, что на исторической родине безудержного приспособленчества будет меньше, представлялась мне ничтожной. Да и вообще государство, образованное по национальному признаку, утопическая затея.
Но относительно права Израиля на существование сомнений вроде никаких не было. Также, собственно говоря, как и относительно самого арабо-израильского конфликта. Мол, да, образовали государство в результате геноцида евреев в Европе, образовали на историческом месте, где каждый камень Библии еврея почти в лицо знает и очень хорошо помнит. Образовали, добились ярких успехов в социальном строительстве, все-таки евреи, головой работать могут. А то, что постоянно воюют с арабами, то это представлялось не столько национальным, сколько социальным конфликтом. Вот, мол, вполне интеллигентные евреи хотят тихо и спокойно жить, а куда менее интеллигентные арабы, а на самом деле – варвары, застрявшие в средневековье – чем могут им мешают. Просто из вредности и скудоумия. Тем более что на стороне арабов была советская власть. А я просто не мог не считать, что если советская власть – за, значит, я - против; потому что советская власть – короче понятно, почему она не может поддерживать ничего пристойного в принципе.
И это, надо сказать, был мощный аргумент, и его силу я чувствую до сих пор. Помню, на втором или третьем курсе поехал на шашлыки со студенческой группой жены и там поговорил с одним палестинцем, который уверял, что Израиль все равно будет стерт с лица земли, что по числу людей с высшим образованием палестинцы превосходят евреев и так далее. Должен признаться, палестинец вызвал у меня крайне негативную реакцию. Его мнение вполне укладывалось в представление о конфликте евреев с арабами, как конфликте нормальных людей с фанатиками.
Также, уже после перестройки, помню какую-то недолгую беседу с Изей Шамиром, переводчиком Гомера, корреспондентом газеты «Завтра» и борцом за право палестинцев на свое государство. В это время я уже занимался «Вестником новой литературы», то, что говорил Изя, показалось мне не очень интересным и мало убедительным соединением провокативных парадоксов, и никакого впечатления не произвело. Хотя я читал достаточное число современных израильских авторов, и те, кто с симпатией описывал арабов, чаще казался мне, по меньшей мере, культурно вменяемей.
Патриотическая пропаганда, без относительности ее принадлежности, была мне всегда отвратительна. То есть в самом общем виде проблема, оставаясь в той области, которая отвечала за малозначительные впечатления, раскрывалась так: евреи вообще упертые, увы, трусоватые и очень часто не столь уж щепетильные ребята, поэтому они впереди планеты всей и в комсомоле, и в партии, и в космосе; но их еврейское государство – их проблема, и они имеют право решать ее так, как они ее решают. Меня это не касается.
Ситуация изменилась, когда я тормознулся в Америке. Для начала я увидел эту публику в количестве, превышающем разумное воображение. Нового ничего не скажу – обыкновенные провинциальные жлобы, я таких концентрированных типажей просто никогда в жизни не видел. И никакая это не Одесса, потому что в типе, называемом одесским, таится не только анекдотическая провинциальность акцента и обезоруживающая простота реакций, но и определенное обаяние почти природного, не испорченного интеллектом сознания. Жлоб – это совсем другое. Это: я не уважаю то, чего не понимаю и о чем не имею представления. Увы, я очень хорошо знал этот тип, но не в еврейском, а в русском изложении. У нас он называется хамом, часто интеллигентный хам, то есть человек с верхним техническим, ничего толком не знающий, кроме того, что слышал по ящику, но свое мнение, причем категорическое, обо всем в наличии. Конечно, нью-йоркские или бостонские евреи были еще хуже, потому что провинциальнее и амбициознее. Как же – получили экономическую независимость, сидят на шее у американского государства и не сомневаются, что это признание их достоинств.
Но самое главное – одним из наиболее ярких проявлений их жлобства оказался яростный произраильский патриотизм, который поверг меня в полное изумление и заставил задуматься. Если эти ребята всем кагалом за, то что-то здесь нечисто.
![Карочка - [email protected] - Наследники](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
![[email protected] - Unknown](/uploads/posts/books/250681/250681.jpg)
