Газета День Литературы - Газета День Литературы # 77 (2004 1)
Если эта логика верна, то в ближайшей перспективе должен бы состояться и третий акт действия, а именно заливание всё той же бочки некой иной субстанцией — скажем, водой. Крусанов подобной возможности вовсе не отрицает. "Есть, частично уже исполненный, замысел двух следующих романов, которые вкупе с "Укусом ангела" составят своего рода трилогию, не связанную ни сюжетно, ни сквозными персонажами. В идеале должна сложиться этакая гегелевская триада: тезис, антитезис и синтез. Если, конечно, Господь попустит" (из интервью Владимиру Ларионову и Сергею Соболеву, "Питерbook").
Итак, разница восприятия двух крусановских романов и реакции на них может быть — хотя бы отчасти — объяснена тем, что "Бом-бом" был воспринят как не слишком удачный "ремикс" "Укуса ангела". А что происходит, если вдруг, как в моем невольном случае, абстрагироваться от их реальных литературно-исторических отношений?
Происходит, между прочим, вот что. "Укус ангела" после прочтения романа "Бом-бом" воспринимается как произведение, в гораздо меньшей степени последовательное идейно и завершенное эстетически. То есть Крусановым вольно или невольно сделан если не серьезный шаг вперед, то серьезный поворот во всяком случае. Однако поворот этот не воспринят в должной мере нашим "критическим сообществом", всё еще находящимся под впечатлением от "Укуса ангела".
А это впечатление, чего греха таить, во многом было вызвано "феноменом Путина", который меньше чем за год из политического небытия на волне имитации "державного патриотизма" ("мочить в сортире") вознесся — пусть и формально — к вершинам российской власти.
"В России всё чрезвычайно быстро и лихо меняется. Прошло всего несколько месяцев: тональность средств массовой информации преобразилась до неузнаваемости. Все построились в шеренгу, втянули животы, посуровели, подняли подбородки и повернули их направо..." (Василий Пригодич, 25 июня 2001 года).
Иными словами, "призрак бродит по России, призрак Империи", сгущаясь то в образ Путина, то в образ главного героя крусановского "Укуса ангела", "сакрального императора, великого варвара-воина Ивана Никитовича Некитаева". А уж поскольку и Путин, и Крусанов вышли из Санкт-Петербурга, единственной истинной столицы Российской империи, то литературно-политические параллели напрашивались сами собой.
"Империя показана здесь не такой, какой ее хотелось бы видеть нашим мечтателям, а такой, какова она на самом деле. Не как противоположность хаоса, а как его продолжение — локализованный и персонифицированный хаос... Роман Крусанова наносит мощный удар по так называемой "нео-имперской" литературе, воспевающей мощную поступь Империи, ее объединяющую силу и красоту иерархической пирамиды, увенчанной сияющей персоной богоданного Императора..." (Василий Владимирский).
"Расценивать книгу как "мощный удар по так называемой "нео-имперской" литературе" может только очень неумный человек ибо это никакой не удар, а мощное подстрекательство" (Алексей Борисов).
"Роман создавался явно до невероятного возвышения В.В.Путина, но как это "подверстывается" самой русской жизнью к личности и судьбе Президента России. О, как поразительно предугадал художник сегодняшнее состояние России: люди устали от тяжкого бремени безграничной свободы, постоянного произвольного выбора, шеи тянутся под ярмо, со всех сторон слышатся просительные крики: "Владимир, владей нами, мы — твои холопы неразумные". Молчит, молчит Владимир Владимирович, но что-то он скажет: нация требует" (Василий Пригодич).
"Павел Крусанов и его книга "Укус ангела" — первая проба ценителей имперских сапог в области изящной словесности.
Первое, что нужно заметить по поводу сочинения Крусанова, — в отличие от большинства своих предшественников, данный автор явно опасается порывать всякие связи с безопасной постмодернистской механикой, весь пафос книги, выстраивающей вполне определенную идеологию ("ожидание Вождя"), в любой момент может быть объявлен очередной интертекстуальной игрой (если вдруг произойдет ошибка в угадывании конъюнктуры), для чего текст обильно усеян разнообразными цитатами, а также ироническими ходами а-ля Виктор Пелевин. Подобная авторская тактика напоминает поведение деревенского деда из "Белой гвардии", в запасе у которого всегда были припасены и "уси побигли до Петлюры", и "виноват, ваше Высокопревосходительство" (Дмитрий Ольшанский).
Вот в таком приблизительно диапазоне мнений. Несомненно, Крусанов, будучи исходно по художественной природе своей ярко выраженным постмодернистом, играет. Но — играет по своим правилам, и правила эти, судя по всему, действительно меняются в сторону от присущей постмодерну толерантности. Достаточно сопоставить два следующих высказывания автора, разнесенных во времени приблизительно на год.
"Писатель ничем не отличается от человека, который делает из спичек кораблики, например... Это прикладное занятие, и смотреть на слово писателя как на прогноз или руководство к действию совершенно нелепо. Всё это — игра и организация досуга, ничуть не более того..." (из интервью Алле Борисовой).
"Тот строй духа, о котором идет речь, вожделеет Небесной Империи — она еще тщетно ждет своего создателя. Вместе с тем носитель духа, конечно же, осознает, что Небесная Империя, как и всякий трансцендентный объект, скорее всего недостижима. В этом смысле я "имперец" леонтьевского, что ли, толка, потому что в первую очередь меня привлекает не порядок, не могущество, не "железная рука", а эстетика Империи..." (из интервью Владимиру Ларионову и Сергею Соболеву).
Казалось бы, вот он, вектор развития крусановского творчества: от постмодернистской игры к имперской эстетике. Однако всё не так просто, "игра в Империю" идет на тончайшей грани, где путинской политической игре в "державность" вполне аккомпанирует (и пародирует ее) культурно-политическая игра в "державную литературу", осуществляемая кругом литераторов, в которую входит и Павел Крусанов.
"Мы разыгрались до того, что опубликовали Открытое письмо Президенту..." (из интервью Алле Борисовой). Это "неоязыческое имперское письмо", в котором заявлялась необходимость "расширить границы империи" (имелись в виду, разумеется, "духовные границы"), вызвало полное недоумение в либерально-постмодернистских кругах. "Меня поразило открытое письмо моих друзей Александра Секацкого и Павла Крусанова — письмо к президенту с призывами вроде того, чтобы он обратил внимание на литературу, а уж литература государству послужит. Мне это кажется дико странным. Если это шутка, то она не кажется мне удачной…" (Елена Фанайлова, "НЛО"). Ладно поэтесса Елена Фанайлова, но и гораздо менее простодушные либеральные критики весьма всерьез восприняли такие, например, пассажи "носителей коллективной беззаветной санкции Объединенного петербургского могущества": "Империя, озабоченная лишь чечевичной похлебкой, обречена на поражение" (из открытого письма Владимиру Путину)? То есть игра Крусанова очевидно вышла за принятые в либеральных кругах рамки политкорректности, хотя кому еще брать идеологическое "шефство" над нынешним российским президентом, как не развеселой и разудалой "манежной" компании, состоящей из олицетворенных Марса, Бахуса, Эроса и Логоса? Что ж, "какой демос, такая и кратия".
Хорошо высказался Дмитрий Ольшанский: "помести Крусанов свою эпопею в очередное "междуземье", половина претензий к его творению была бы снята". Добавлю в том же духе: произносись Павлом Крусановым гордая фраза "Я — имперец" всерьез, за ней бы непременно, в той или иной форме, последовало разъяснение, какой конкретно подразумевается "перец" и кому это "им". Не случайно в упомянутом уже "имперском" интервью Павла Крусанова с особенной гордостью звучит следующая фраза: "Каждое четвертое издание ("Амфоры".— В.В.) становится интеллектуально-игровым бестселлером".
"Эстетический вклад Лимонова в "банк" толерантной и многополюсной современной русской культуры перевешивает и его политические амбиции, и его идеологический радикализм",— это цитата из открытого письма президенту РФ В.Путину в защиту Э.Лимонова. Среди его подписантов значится и фамилия Крусанова. То есть Крусанов предельно последователен в своем постмодернизме, только не политически, а культурно-эстетически, — последователен до выхода за общепринятые границы "постмодерна". Это и вызывает сомнения.
"Отличительной особенностью Павла Крусанова так и остается строгое умение удерживать свою прозу на том поп-уровне культуры (или уровне поп-культуры), на котором самого автора не относят к "попсе", но заботливо окружают "резонансом" (Евгений Иz). Как говорится, есть и такой момент, но он далеко не главенствующий.
