Борис Кравцов - Бегство из гетто: Заметки по поводу рукописи, оставленной в ОВИРе
Такая откровенность объяснялась просто: пару месяцев назад транзитом через Вену в Израиль проследовал один из моих знакомых, участник „борьбы за права евреев“ В. Файнберг, он и рассказал Коэну обо мне. Этим я, наверное, обязан и откровенности супруги г-на Коэна, присутствовавшей при нашей беседе. „Вам, я думаю, Израиль не понравится, — как бы невзначай заметила она. — Он очень маленький и бедный… Впрочем, вам это не повредит. Получив израильское гражданство, вы сможете жить и работать в любой стране мира. Вы ведь теперь свободный человек…“
Через два дня я познакомился с Израилем „маленьким“, через два месяца — с Израилем „бедным“, а через некоторое время в Израиле и, по иронии судьбы именно здесь, в Вене, мне довелось на себе испытать подлинное отношение Израиля к свободе его граждан…
Подробное анкетирование, какая-то тревожная, нервозная) обстановка, настороженность и подозрительность в поведении и взглядах служащих, охранников…
Многие из обитателей лагеря сразу же послали телеграммы в Израиль с просьбой встретить их в аэропорту, дал свою телеграмму и я. Из Вены в Лод отправляется несколько самолетов ежедневно — днем и ночью. Но иммигранты прибывают в Израиль только ночью — это обычная тактика „Сохнута“. Люди, которые только вот недавно оторвались от всех корней, перенесли таинственные процедуры оформления документов, впервые в жизни услышали язык иврит и, конечно же, испытывающие сложный комплекс чувств и ощущений; перед встречей с чужой страной, такие люди очень хотели бы; какой-то поддержки в первый момент прибытия в Израиль… Поддержки, совета, помощи в выборе места поселения. Но именно последнее является острым вопросом проекции внешней политики Израиля на его политику внутреннюю. И в этой политике нет никаких сантиментов, выбор момента встречи и ее условий разработаны опытными психологами…
Люди ждут встречи, но их никто не встречает, они еще и еще раз просят справиться, но никто не идет им на помощь… Долгое ожидание в скупо освещенном зале заканчивается процедурой прохождения вдоль столов, где вперемежку сидят чиновники полиции и „Сохнута“. Уставшие и физически и морально люди ночью много покорнее и податливее. „Сох-нуту“ не нужны ни лишние свидетели этого процесса, ни активные волнения в аэропорту, ни возникающие время от времени скандалы вокруг мест поселения…“
История имеет дело с фактами, и они давно уже развенчали сионистский миф об извечной тяге евреев на „землю обетованную“, в Палестину. Причины и пути рассеяния евреев по многим странам и континентам, создания там еврейских общин достаточно исследованы, и об этом не стоит здесь говорить, хотя Шполянский и посвятил этому вопросу немало страниц. Сошлюсь лишь на свидетельство философа и историка эпохи эллинизма Филона Александрийского.
„…Несмотря на то, что священный город (Иерусалим. — Б. К.), где стоит священный храм самого высокого бога, евреи считали материнским логовом, — писал он, — те города, где они родились (то есть за пределами Палестины. — Б. К.), где родились их отцы, деды и прадеды… были, по их убеждению, родиной, отечеством…“
Между прочим, слова эти принадлежат свидетелю и очевидцу процесса „рассеяния“, кстати, человеку еврейского происхождения, и написаны они были еще в I веке нашей эры, когда, казалось бы, тяга евреев на „землю праотцев“, с которой их только-только „изгнали“, должно была, по идее, быть более сильной, чем 1800 лет спустя, когда о Сионе „вспомнил“ Герцль, или нынче, когда к „исходу“ в Израиль истошно призывают сионисты.
Можно сослаться и на другие, как более ранние, так и более поздние, источники. Не позднее чем в 538 году до н. э., пишет советский историк Ю. С. Иванов, Кир, властелин Персидской империи, завоевавший Вавилон, стремясь в собственных целях укрепить Палестину, издал указ, разрешающий евреям вернуться в Иерусалим. И что же? Как отмечает главный раввин Великобритании (1917 год), „Кир издал указ, но основная масса еврейского народа осталась в Вавилонии“. „Трудно было ожидать, — писал американский историк А. Т. Олмстед, — что уже разбогатевшие евреи (а именно утилитарные потребности, коммерция, а не изгнания и „увод в пленение“, были, как свидетельствуют неопровержимые исторические факты, причиной „рассеяния“ евреев по разным странам мира. — Б. К.) оставят плодородную Вавилонию ради голых холмов Иудеи“.
„Мы не ждем возвращения в Палестину… Америка — наш Сион“, — заявляли в 1885 году представители иудейской церкви в Питтсбурге. „Штутгарт — вот наш Иерусалим!“ — провозглашали лидеры иудаизма в Германии.
И еще одна цитата. Она не только подтверждает все сказанное выше, но и является убедительным ответом на выдуманный сионистами тезис о „единой еврейской нации“, одержимой единым стремлением возвратиться на „землю предков“: „Нет другой страны, которой мы были бы преданы, как этой… Мы не иммигрировали в Германию, мы здесь родились. Поэтому либо мы — немцы, либо — бездомные люди. Существует лишь одно посвящение в национальность — кровь, пролитая в совместной борьбе за свободу своего отечества“, — эти слова прозвучали в конце прошлого века как вызов прусским антисемитам.!
Сион, Иерусалим, Палестина были символом, ностальгической мечтой о лучшей жизни, усиленно подогреваемой иудейскими священнослужителями; точно так же христианские проповедники, призывая к смирению на земле, кормили и кормят свою паству обещаниями неминуемого счастья в загробной жизни. Палестина, писал еще в 1925 году Леонард Штейн, которого не упрекнешь в антисионизме, для подавляющего большинства евреев уже „давно перестала быть Палестиной реальности. О ее географическом расположении или физическом бытии они знали мало или совсем ничего. Они не были связаны с этой страной узами личной привязанности, их не преследовали видения ее ландшафтов… собирание изгнанных оставалось для них в буквальном смысле слова собиранием изгнанных. Но это — не дело человека, это сделает бог в необозримом будущем, тогда, когда придет мессия“.
И Палестина была отнюдь не единственным „историческим“ выбором сионистов для места будущего еврейского государства, антинародный теократический характер которого они и не очень скрывали. „Богатым евреям, — писал Герцль, — вынужденным теперь прятать свои сокровища и пировать при опущенных шторах, можно будет в своем государстве свободно наслаждаться жизнью“.
Богатые евреи, политическим и идеологическим детищем которых и явился сионизм, и вели торг с сильными мира сего — империалистическими державами за право „в своем государстве свободно наслаждаться жизнью“, не отказываясь, конечно, деньги для этого „зарабатывать“ в любых других частях мира. Ведь, как писал Карл Маркс, „деньги — это ревнивый бог Израиля, пред лицом которого не должно быть никакого другого бога“.
В ход шло все — от тонкой лести христианскому миру — мол, когда евреи уйдут, христиане смогут переселиться в оставленные ими места, до грубых упреков в „патологическом антисемитизме“, от предложений выгадать на переселении евреев в „личном плане“ до обещания создать „заслон Европе против дикой Азии“. Чтобы не быть голословным, цитирую.
Герцль — кайзеру Вильгельму:
„Если немецкие евреи эмигрируют, следствием этого будет возвращение из Соединенных Штатов немецких эмигрантов. В результате вы приобретете истинных сыном нации, предотвратите взрыв, который будет трудно ограничить какими-либо рамками, ослабите социализм, к которому обратились преследуемые евреи, изгнанные другими партиями, и выиграете время для решения социальных проблем… Мы будем нуждаться в каком-либо протекторате; германский импонировал бы нам больше всего“.
Герцль — Плеве, царскому министру внутренних дел, антисемиту, организатору еврейских погромов: Поселение евреев в Палестине позволит „освободить“ Россию от „еврейских революционных элементов“.
Как записал потом в своем дневнике Герцль, Плеве ему заявил: „Мы симпатизируем вашему сионистскому движению“.
Герцль — из книги „Еврейское государство“: „Если бы турецкий султан отдал нам Палестину, мы могли бы взять на себя обязательство привести в порядок финансы Турции. По отношению к Европе мы служили бы валом, ограждающим ее от Азии. Мы представляли бы форпост цивилизации против варварства“.
Кстати, султан принял Герцля, который обещал ему не только субсидии еврейских банкиров, но и помощь еврейских колонистов в борьбе с непокорными арабами.
Итак, кайзеровская Германия, где как раз в это время не только родился сам термин антисемитизм, но и получил, так сказать, официальную поддержку, царская Россия, Турция, Франция, Великобритания… В качестве территории для „еврейского государства“ назывались Палестина, Кипр, Сирия, Кения, Уганда, даже Аргентина… Шел беззастенчивый торг за „национальный еврейский очаг“… Выбор Палестины диктовался не только и не столько религиозными соображениями, сколько интересами и соперничеством империалистических держав, на котором, кстати, искусно играли сионисты, и интересами еврейских толстосумов. И заметьте: куда бы и к кому бы ни обращались сионисты, они везде обещали стать „заслоном“ против революционного движения, против социализма. И первая колонизация Палестины, находившейся тогда под британским владычеством и служившей британскому лозунгу „Разделяй и властвуй“, была задумана и осуществлена как своеобразный барьер против растущего национально-освободительного движения в этом регионе.
