Александр Жигарев - Анна Герман
"И как он это обнаружил? - подумала Анна. - Ведь я почти все время молчу".
- Мне кажется, что я знаю вас всю жизнь, - медленно, взвешивая каждое слово, произнесла Анна, - знаю и люблю. Вы так хорошо поете. Я мечтала бы так петь.
- Не преувеличивайте, - устало махнув рукой, ответил Бернес. - И еще: постарайтесь не огорчаться, если сможете. И уж коль вы решили стать певицей, то цветов не ждите, вернее, ждите не только цветов, а больше шипов, неприятностей, огорчений.
- Ну-ну, Марк, - прервал его Ежи, - чему ты учишь молодежь? Скажи-ка, положа руку на сердце, если бы тебе пришлось родиться заново...
Марк остановил его жестом, глаза его улыбались.
- Да ну тебя, загоняешь прямо в угол. Конечно бы, пел. Пел и снимался в кино. Читал бы разгромные рецензии и спорил до хрипоты на худсоветах... - Он помолчал и заговорил снова, обращаясь к Анне: - Во время войны и мы и песни были солдатами... Это очень важно для артиста - знать, о чем ты поешь и для кого... А вот о чем будете петь вы? Только о любви? Но этого мало...
На следующий день Аня пришла на концерт в Дом советской культуры. Зал был переполнен. Анна узнавала знаменитых артистов, музыкантов, писателей. Бернес вышел на сцену, улыбнулся, дал знак аккомпаниатору и запел - без надрыва, просто и искренне. Он пел и хорошо знакомые песни из фильма "Два бойца" и новые: "Хотят ли русские войны..." и одну, особенно тронувшую Анну, - "С чего начинается Родина...". Анна смотрела на сцену не отрываясь. И как будто видела на сцене не одинокую, сутуловатую фигуру певца, а разрывы артиллерийских снарядов, падающих в атаке солдат, вновь встающих и бегущих вперед, навстречу граду свинцовых пуль... В памяти возникли слова Марка: "А вот о чем будете петь вы?" Она еще не могла ответить на этот вопрос, но уже ясно понимала, как важно найти свою тему в искусстве. И вместе с тем определиться - петь о вещах, нужных и понятных молодежи, чтобы та в свою очередь смогла бы найти в ее песнях отражение своих переживаний, надежд, радостей и разочарований...
Она возвращалась из Варшавы во Вроцлав в каком-то радостном, приподнятом настроении. Ею овладела спокойная уверенность в будущем, осознанность цели, по сравнению с которыми неудача на экзамене выглядела просто житейской неприятностью. Ей казалось, что случайный ужин в Старом Городе, слова Бернеса, его концерт поставили все точки над "и": нужны лишь работа, сила воли и упорство, чтобы идти к ясно обозначившейся цели.
Дома ее ждало заказное письмо. На конверте адрес отправителя: Юлиан Кшивка, Жешувская эстрада, город Жешув. Имя Кшивки было хорошо известно в творческих кругах. О нем говорили не только как о превосходном актере и педагоге, но и как о "ловце талантов", умеющем быстро определить, чего стоит актер, имеет ли смысл с ним "возиться", есть ли у него реальные перспективы. Во всяком случае, если кто-либо из молодых артистов, сидя за столиком кафе, сообщал друзьям: "Знаете, меня пригласил к себе пан Кшивка из Жешува!" - все смотрели на счастливчика как на восходящую звезду.
Письмо было лаконичным. Кшивка предлагал ей работу в Жешувской эстраде. Он слышал ее во время одного из концертов и считает, что ей удастся интересно исполнить африканские зонги в его музыкальном спектакле "Рассвет над Африкой".
Когда Скомпский узнал о письме своего коллеги из Жешува, он лишь беспомощно развел руками: "Не смею задерживать! Значит, судьба: выходишь на орбиту! Станешь звездой - не забывай старых друзей..."
Звездой?! Анне показалось, что это слово он произнес с насмешкой...
- Когда едешь? - спросил Скомпский.
Аня пожала плечами. Но в Жешув она поехала довольно скоро, до улаживания всех формальностей с переходом на другое место работы. Она надеялась, что встреча с известным мастером может существенно и резко изменить ее судьбу.
Кшивка встретил ее приветливо.
- Очень, очень рад, что вы так быстро собрались. Слышал, слышал вас, нахожу вас весьма способной, но надо работать. Только постоянный труд способен принести успех.
Выслушав историю Анны о неудачном экзамене в Варшаве, он весело подмигнул ей:
- Не огорчайтесь, все уладится! Главное - талант, помноженный на труд. Тогда не то что комиссии - крепости рухнут!
Однако гастроли ансамбля Юлиана Кшивки не многим отличались от выступлений артистов Вроцлавской эстрады. Правда, автобус поновее. Но маршруты примерно те же - сельские клубы, дома офицеров, небольшие помещения в провинциальных городках.
Аня пела негритянские песни по-английски, ничуть не копируя манеру исполнения джазовых звезд Дорис Дай и Эллы Фицджералд. Пела по-своему мягко, прозрачно, без хрипа. Кшивка отнесся к ее манере осторожно: он опасался, что зрители не примут такое пение. И действительно! Анна уходила со сцены под жидкие аплодисменты. Но спустя несколько концертов, как говорится, "распелась" и теперь часто бисировала. На репетиции художественный руководитель постоянно хвалил ее, ставил в пример другим артистам.
- Берите пример с новенькой, - повторял он, - талантлива необыкновенно, голос удивительный, а какая работоспособность!
Анне нравилось, оставшись одной в номере провинциальной гостиницы, негромко напевать знакомые мелодии, отыскивая новые, неожиданные повороты. Однажды, когда Анна после обеда по привычке раскладывала ноты на тумбочке, в дверь постучали. На пороге стояла молодая женщина, на вид ровесница Ани, с большими живыми глазами, носом с горбинкой и длинными вьющимися волосами.
- Извините, пани, - сказала она, - я, наверное, помешала вашему отдыху?
- Да нет, - прервала ее Анна, - я и не думала отдыхать... А в чем, собственно, дело?
- Дело в том, - твердо заявила незнакомка, - что у меня для вас есть песня... Да, - остановилась она, - я забыла представиться. Меня зовут Катажина... Катажина Гертнер, вот уже несколько месяцев я работаю аккомпаниатором в Варшавской эстраде. Пишу песенки. К сожалению, правда, пока без особого успеха. Но я верю в свою звезду. Катажина быстро рассказала о том, что она написала тридцать-сорок песен, и все хвалят. А вот пробиться она никак не может. На художественных советах свирепствуют "старики", Юлиан Кшивка - ее друг и покровитель. Именно он посоветовал Катажине показать эту песню Анне. Правда, Катажина ни разу не слышала ее в концертах, но полностью доверяет вкусу Кшивки.
Они договорились встретиться за два часа до начала концерта на сцене клуба большого сельскохозяйственного кооператива.
- Песня называется "Танцующие Эвридики", - сказала Катажина, положив длинные пальцы на клавиши. - Да, совсем забыла: ее уже пела Хелена Майданец в Кракове на молодежном смотре... Но, говоря откровенно, мне не понравилось, да и Хелена ее больше не поет, так что у меня совесть чиста! - Она провела по клавишам и, взглянув Анне в глаза, вдруг предложила: - Слушай, зови меня просто Каськой, а я тебя - Аней.
Для Ани не имело значения, пели эту песню до нее или нет. Она уже привыкла исполнять "чужие" песни. "Своих" у нее пока не было. Да, по правде говоря, об этом она еще и не задумывалась. Зато сразу прониклась уважением к "бойкому композитору" (так про себя она окрестила Катажину) - ведь "ее" уже пела (пусть без успеха) сама Хелена Майданец! А Хелена Майданец по тем временам считалась звездой первой величины - стройная, гибкая, с большими черными глазами. Она стала олицетворением современной манеры пения биг-бита, экспрессивного, страстного, напористого. Хелена, как говорится на языке профессионалов, "не вылезала" из эфира. По радио ее пение передавали раз десять в день. Ни одна мало-мальски популярная телевизионная программа не проходила без ее участия. Сотни поклонников Хелены Майданец на автобусах и в поездах мчались из города в город, чтобы правдами и неправдами пробиться на концерт своей любимицы. А та с микрофоном в руках металась по сцене, хрипела и сипела, доводя до исступления шестнадцати-семнадцатилетних зрителей и вызывая внутренний, а зачастую и внешний протест у слушателей более старшего возраста.
Нет. Аня не отвергала такую манеру исполнения, но и не принимала ее. Не принимала потому, что, как ей казалось, выступления Майданец были рассчитаны на внешний эффект и зачастую попросту лишены смысла. Не отвергала потому, что ни в коем случае не ставила под сомнение яркую одаренность Хелены, ее высокий профессионализм и музыкальность, ее поразительную самоотдачу на сцене во время больших концертов, когда, казалось, она работает на пределе.
О Хелене Майданец много и шумно писали газеты. Ее песни и манеру исполнения хвалили, осуждали, обсуждали... В артистических кафе только и было разговоров, что о Хелене: поклонники не дают ей прохода. У ее дома и гостиниц, где она останавливается, днюют и ночуют сотни молодых людей. А сама она веселится с музыкантами до утра, к тому же колется... Анна понимала, что много здесь преувеличений, досужих сплетен.
Да, Хелена была талантлива, молода и крепка здоровьем. Она легко покоряла вершины, которые многим, даже очень талантливым людям, оказывались не под силу.
