Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 15. Чудеса лунной ночи
Агафья от этого радости не скрывала. Старик тоже заметно обрел душевное равновесие.
– Чем же за милость вашу благодарить…
Николай Николаевич улыбнулся:
– Молись, чтоб пожаров в тайге поменее было.
– Едак, едак, будем бога просить, – с готовностью и серьезно отозвался старик.
Меня он усадил на бревнышке рядом.
– Василий Михайлович, а как нам с рыбицей быть… – (Старика беспокоили, видно, дошедшие разговоры о правилах рыболовства на Абакане.) – Нам-то без рыбы никак не можно…
Я сказал: «Карп Осипович, ловите столько, сколько можете изловить». С «начальником в Абазе» я обещал непременно поговорить. И убедил старика, что просьбу его поймут и уважат.
…И настала минута прощаться. Лодка, от тяжести севших в нее, дном опустилась до гальки. Провожавшие мигом забрели в воду, поднатужились. И вот уже лодка свободна. Мотор заводить не спешили. Еще минут пять шел незначительный вроде, но важный на прощание разговор.
И вот мы уже на средине реки. Слов уже не слыхать. Только руками делаем знаки… Уже поворот. Оглянулись – стоят две фигурки в воде, опираясь на посошки, и смотрят нам вслед.
Все это было в июле. Я после странствовал по Сибири. Садясь за отчет о поездке на Абакан, позвонил в Красноярск, другу, Черепанову Льву Степановичу, навестившему Лыковых позже.
– Что там и как?..
– Все идет своим чередом. Мы были с врачом-ученым. Ну, сами знаете, пришлось засучить рукава. Напилили порядочно дров. Починили нижний лабаз для храненья орехов… Не поверите, в этот раз дали врачу себя осмотреть! Все, как полагается, – пульс, давление, работа сердца. Состояние – в пределах возрастной нормы. Агафья согласилась полечить руку – приспособили стеарин от свечей. Объяснили, как это делать в дальнейшем…
– С избой не пошли на попятную?
– Нет. Решение жить у реки укрепилось. На бревна спилили три кедра. С вертолета бросили им «столярку» – брусья и доски. Ребята-плотники пока не были. Но старик обнадежен – сушит мох для пазов, взялся расширять огород. Очень рада переселенью Агафья. У реки потеплее, рыбалка ближе. И ближе люди! Важность этого Лыковы теперь хорошо понимают…
Такие вот вести с абаканского тупика.
• Фото автора. 4 сентября 1983 г.
Журавлиная пристань
Раннее утро в полях у Талдома. Блестит на стерне паутина, в дымке – опушка леса, копны соломы, три лошади. Но это все – только фон, на котором царствуют птицы. Они спокойно кормились почти под ногами у лошадей. Скрытое приближение человека их сразу насторожило. Но взлетать не спешат, и я успеваю их снять…
Взлетели нешумно, но разом все. Ломаным строем проплыли низко над полем и, свесив перед посадкой длинные ноги, опустились вблизи от болота. Теперь подобраться к ним будет труднее, и я решаю их больше не беспокоить, ложусь на кучу соломы с биноклем и вижу, как, оглядевшись, птицы начинают пастись.
В нашем поэтическом восприятии жизни журавли занимают особое место. С этой птицей связано представленье о чем-то для нас дорогом, уходящем. Обновление жизни, радость на крыльях тоже нам видится в образе журавлей. Это потому, что видим мы птиц весною и осенью. Видим куда-то летящими. Кукушка считает наши года, соловей поет о любви, а клин пролетающих журавлей – образ встреч и разлук.
Мир наших чувств журавлям, понятное дело, неведом. Прилетая на родину, в глухих потаенных местах они выводят драчливых птенцов, учат их находить корм, терпеливо учат летать. Журавлиная проза жизни имеет, однако, и радости, давно человеком замеченные, – танцы весною и торжественные пролеты над родимым болотом, когда подросли журавлята, когда все готовы к осеннему путешествию.
Все, кто пристально наблюдал журавлей, знают: птица это степенная, осторожная, сообразительная. Гнездо у нее всегда в недоступном, чаще всего в болотистом месте. Собираясь к осени в стаи, журавли непременно выставят сторожей из числа опытных птиц, способных отличить опасность мнимую от реальной. Лошадь, корова, комбайн на поле, идущий близко автомобиль не очень журавлей беспокоят. Но вот замаячил поблизости человек, и сразу же стая о еде забывает.
Корма большой, сильной птице надо немало. Журавли находят его на болотах, а к осени – на полях. Ягоды, семена, насекомые, черви, лягушки, змеи, мыши, ящерицы – все по нутру голенастому едоку-ходоку. На жнивье журавли кормятся уже стаями, собирая зерна пшеницы, овса, гречихи, гороха.
«Эта птица очень обыкновенна, и при широком распространении ничто не угрожает ее продолжительному существованию», – писал в начале этого века профессор Мензбир. Увы, маститый зоолог ошибся. Ему неведомо было, сколь пагубной для «очень обыкновенной» птицы станет химизация кормных угодий и осушенье болот. Журавли стали редкими. Увидеть осенью или весной косяк пролетающих птиц – большая удача. И вовсе уж таинственно-недоступной стала их жизнь во время гнездовий. Она теплится лишь в заповедниках и в очень глухих, не тронутых человеком закоулках природы. Тем удивительней было обнаружить скопление журавлей в Подмосковье, у Талдома.
Семь лет назад натуралист Ростислав Дормидонтов ахнул, увидев под осень почти что тысячную стаю птиц, пасшихся на жнивье. Место сразу же окрестили «журавлиной родиной». Однако дальнейшие наблюдения показали: гнездятся в этих местах лишь десять – пятнадцать пар птиц. Под Талдомом осенью журавли собираются в стаю с больших территорий и кормятся тут до отлета на юг. Окраина Подмосковья привлекает их сочетаньем спокойных кормных полей и обширных болотных убежищ. Талдомская низина на месяц, в августе – сентябре, стала пристанью журавлей. В этом году их было уже около двух тысяч!
Журавлиное место объявили заказником. Тут нет охоты и, главное, приостановлена мелиорация. Болота, частично от нее пострадавшие, и в нынешнем состоянии журавлей, как видим, вполне устраивают. Заповедность уникального места нам следует всячески укреплять. Это счастливый случай протянуть руку помощи редким, всеми любимым птицам.
В эти дни журавлиная пристань пустеет. Громадная стая птиц, разбиваясь на путевые группы, до весны покидает родные места. Кому-то где-то выпадет радость увидеть косяк журавлей, услышать прощальные крики.
• Фото автора. 24 сентября 1983 г.
Таежный хлеб
Остановились на перевале полюбоваться тайгой… Синяя даль. Волны синих хребтов. И во многих местах из гущи тайги – идущие кверху струйки дымов. В пожароопасную летнюю пору это должно бы встревожить. Сейчас нет – снежок лежит на гольцах, сыро в тайге от дождей. Дымят в кедровниках бригады охотников за орехами. Насчитав семнадцать дымков, помечаем на карте ближайший от нашей дороги и идем к нему по заметной пешей тропе.
Шалаш. Лошадь привязана рядом. Тлеют дрова в костерке. Люди где-то недалеко.
– Эге-гей!..
Минут через десять появляются двое с мешками кедровых шишек. Высыпают добычу в уже изрядную кучу. Знакомимся, греемся чаем. И, конечно, разговор об орехах. «Ищем лазовЫе кедры. Один вверху палкой сбивает шишки, другой – собирает. Из пятнадцати мешков шишек будет мешка три орехов». Но сбор застопорился. Деревья, на которые можно залезть («лазовые» кедры), в этом местечке уже обобраны. И теперь надо либо сотрясать кедры кÓлотом (деревянным тяжелым молотом), либо ждать основного помощника сборщиков – ненастного ветра под названьем «тушкен».
В тайге стоит смоляной запах и запах осеннего сыроватого дыма. У дороги повсюду люди. Их много, как грибников в подмосковном лесу. На обочине – грузовики, «газики», мотоциклы. Темнеют горы собранных шишек. Их тут же перетирают на самодельных терках и барабанах, просеивают, подсушивают. Пестрый, разнокалиберный люд – сезонники леспромхозов, студенты, отпускники, подростки-школьники, щетиной обросшие «бичи». Атмосфера – что-то среднее между промывкой золота, уборкой хлеба и сбором грибов. Даже «бичи» с их классической поговоркой «от работы лошади дохнут» тут поддаются азарту. С песнями, прибаутками, с сиденьем возле костров в непогоду убирают «таежный хлеб».
Урожай кедра большим бывает лишь раз в три года. Урожай этот ждут. Убирают, однако, лишь малую часть, лишь там, куда может рука дотянуться. Техника сбора все та же, что и во времена Ермака Тимофеевича. Попытки механизировать сбор – потрясать кедры взрывами, сбивать шишки ветром от винта вертолета – хорошего результата не дали. И потому смельчаки залезают на кедры с шестами, а силачи бьют по стволам кОлотом. И у всех надежда на шишкобойный ненастный ветер «тушкен» – «после него под каждым кедром – два мешка шишек».
Многим известен знаменитый сибирский, величиной с детский ноготь, орешек – плод сибирской сосны, названной кедром. Сибиряки издавна собирали его столько, сколько могли собрать. Орешки щелкали, били из них высокого качества масло, делали кедровые сливки, по калорийности, вкусу и питательности превосходящие сливки из коровьего молока. Кедровый жмых потребляли кондитеры.
