Сергей Сеничев - Диагноз: гений. Комментарии к общеизвестному
Пожалуй, не было поэта, добывшего прижизненную славу, равную его. Портреты Лопе висели едва не в каждом доме, его привечали короли и римские папы. В Испании даже была в ходу неофициальная молитва: Верю в Лопе всемогущего, поэта неба и земли и т. д. Правда, по испанским меркам это было даже больше чем богохульство, и вскоре молитву пресекли и извели… При нём — вы не поверите — в народе зародилось и долго еще просуществовало разделение всего — вещей, кушаний, тканей, картин — ну просто всего! — на плохие, хорошие, очень хорошие и «как Лопе».
Гиннесса с его «Книгой рекордов» еще и в помине не было, а наш герой на веки вечные застолбил себе место в ней: как автор 1500 пьес (согласно его подсчетам, и 1800 по подсчетам упомянутого Монтальбана). Шекспир, напомним, ограничился тридцати семью.
А кому-то для бессмертия хватило и одной…
И тут — стоп!.. Когда его называют «человеком одной книги», подмывает добавить: а также одного (зато какого) вальса. И трёх образований (словесного, юридического и математического факультетов Московского университета). И десяти языков (помимо родного владел французским, немецким, английским и итальянским, знал греческий и латынь, в зрелости освоил персидский, арабский и турецкий). Да и никакой не одной книги Александр Сергеевич человек! В отрывках, а все же дошли до нас его пьесы «Грузинская ночь», «Радомист и Зенобия» и «1812 год». Еще в 1815-м, в пору службы в гусарском полку, он написал комедию «Молодые супруги». Два года спустя (уже выйдя в отставку) сочинил в соавторстве с Катениным пьесу «Студент», а с Шаховским — «Свою семью, или Замужнюю невесту». Год спустя — с Жандром — «Притворную неверность». И это еще не полный перечень…
Вообще, в «однодумы» ГРИБОЕДОВ попал с легкой руки Розанова — за компанию с Сервантесом, Ивановым и некоторыми другими приметными авторами КАК БЫ ОДНОГО шедевра… Звучит, конечно, красиво: однодумы…
И неважно, что славный идальго успел написать по роману и до, и после «Кихота». И три десятка пьес — лишь немногим меньше Шекспира (их художественная состоятельность — дело четвертое; а кто, кстати уж, из рядового читателя всего Вильяма-то одолел?)…
И плевать, что, возясь двадцать из последних тридцати лет над «Явлением Христа народу», Александр Андреевич сотворил десятки этюдов, добрая четверть которых обрела абсолютно самостоятельную ценность. За одни только два гоголевских портрета — не поклон ли ему?..
Однодумом, или по-цвейговски — «гением одной ночи» (конкретно: ночи 25 апреля 1792 года) был Клод Жозеф РУЖЕ де ЛИЛЬ: «Марсельезу» накатал — и баста…
Да ничего и не баста! Лейтенант де Лиль написал более полусотни песен. Он автор либретто нескольких опер. Он переводил на французский басни Крылова. Другое дело, что с «Военной песней Рейнской армии» всё это, как говорится, и рядом не лежало. Но причем же здесь, извините, одна ночь?
В истории искусства нет ни единого случая, когда бы бог весть кто взял да и разродился — вдруг — шедевром (графоман — «Божественной комедией», самоучка-примитивист — «Джокондой», кабацкий лабух — «Аппассионатой») и снова сгинул бы в никуда. Ни одно сколько-нибудь действительно научное открытие не было сделано случайно, походя и непонятно кем. Великие творили или ДО, или ПОСЛЕ, а чаще и ДО и ПОСЛЕ главного свершения в жизни. Однодумов не бывает просто потому, что их не может быть. Никогда.
Скрипка Страдивари — обобщенное понятие: мастер изготовил сотни (более тысячи, если точней) инструментов, прежде чем сотворить одну из восьми, доживших до наших дней и ценящихся теперь буквально — на вес золота.
И это, может быть, главный вывод данной главы, с которым мы, может быть, и несколько поторопились — не в принципе, а всего лишь в ее контексте…
Но вернемся к «Горю от ума»…
Согласно мифу — а мифы неотъемлемая часть биографий одаренных чрез меру людей — свою великую комедию поэт-дипломат задумал во сне. Точнее, во сне он был сподвигнут на нее. Прилег, дескать, Александр Сергеич как-то жарким полднем в киоске у себя в тегеранском саду, да и задремал. И явился к нему в сон один из задушевных приятелей (кто — уточнять не станем, чуть не всяк вспоминавший себя норовил тем пришлецом объявить). И вопросил: а нету ли у вас, ваше сиятельство, под рукою чего свеженького? Грибоедов в ответ рассеянно: да откуда ж? давно уж вовсе ничего не пишу! Э, батенька, взроптал гость, немедля обещайтесь мне, что приметесь и напишете!.. Да чего ж вам угодно-то, стал будто бы допытываться спящий. А это уж, голубчик, сами ведаете.
— Да к какому сроку, хотя б?
— Через год непременно, — отвечал визитер, растворяясь в июльском мареве (или, бог его знает, — в ноябрьском? у них там всегда жарко).
И будто бы очнувшись, Грибоедов схватился за карандаш и, не откладывая на завтра — тою же ночью сложил план будущей пьесы и даже сочинил несколько сцен для I-го акта. И действительно: к будущему уже (1822-му) году комедия была им закончена. Как и уговорились…
По другим же, кажущимся нам более достоверными сведениям, с «Горем» всё обстояло несколько иначе. Замысел пиесы возник у автора еще в канун Отечественной, когда еще и не корнету даже Грибоедову было всего СЕМНАДЦАТЬ. Доподлинно известно, что план комедии и отдельные сцены наличествовали уже в 1816-м, тотчас после отставки с военной службы, а к 1819-му (ДО выезда на Восток по дипломатической линии) она была ВЧЕРНЕ готова, и отрывки уже читались друзьям. Другое дело, навалившиеся служебные обязанности не позволили автору заняться доведением «Горя» до ума аж до самого 1821-го, коим и датируется мемуаристами-фантазерами тот дивный сон. И не на будущий год, а только весной 1823-го привез Грибоедов в Москву два первых акта. И лишь к концу отпуска (и, соответственно, года) дописал остальные. И продолжал работать над комедией вплоть до осени 1824-го — пока не терял надежды напечатать поставить на сцене.
Что, между прочим, вынуждало его активнейшим образом искать консенсуса с цензурой. Другу Бегичеву он писал в те дни: «…представь себе, что я с лишком восемьдесят стихов, или, лучше сказать, рифм переменил, теперь гладко, как стекло. Кроме того, по дороге мне пришло в голову приделать новую развязку; я ее вставлю между сценою <…>; живая, быстрая вещь, стихи искрами посыпались».
Понимаете? — посыпались в 24-м — спустя двенадцать долгих лет после замысла!.. К чему мы это?
А к тому, что легенды про свалившуюся во сне таблицу элементов и про получившийся из шишки на темечке закон всемирного тяготения, конечно, красывы. Но надо помнить, что за каждым грандиозным прорывом — в науке ли, в музыке ль, изобразительном искусстве или литературе — стоят не просто месяцы и годы истязания разума и души: за ними стоят принесенные на алтарь жизни. Звание гения не заслуживается мигом даже самого невероятного вдохновения. Этот миг — лишь награда за долгий и не похожий ни на один другой путь к нему… Или мы уже повторяемся?..
О сценической и книжной судьбе «Горя» промолчим — здесь без разночтений. Напомним лишь, что в немецком переводе комедия вышла из печати за два года до того, как Николай разрешил издать ее и в России. Насчет же умопомрачительного читательского успеха до выхода в свет: сотни штабных писарей заработали немалые деньги, копируя пьесу для хождения в списках… Булгарин стучал, куда следует: «Один из наших знакомых, проехав Россию вдоль и поперек с тех пор, как сия комедия пошла по рукам в рукописи, уверял нас, что в России находится более СОРОКА ТЫСЯЧ списков сего единственного произведения»…
Остается пожалеть, что мы не знакомы с изначальным вариантом текста. Сам автор писал по этому поводу: «Первое начертание… было ГОРАЗДО великолепнее и высшего значения, чем теперь, в суетном наряде, в который я принужден был облечь его. Ребяческое удовольствие слышать стихи мои в театре, желание им успеха заставили меня ПОРТИТЬ мое создание, сколько было можно».
Тут, что называется, без комментариев…
Составители сборника «Сто великих поэтов» не сочли возможным вставить Грибоедова в сей престижный список. Они по-своему правы: в «Горе от ума» всего три тысячи строк. Но в том и величие Александра Сергеевича Первого, что как минимум КАЖДАЯ ТРИДЦАТАЯ из тех трех тысяч (поверим маститым филологам) стала пословицей.
Кто-то из знакомцев автора рассказывал, что через пару лет после его смерти понавырезал из газет с журналами цитат из запрещенной комедии и сверил их с имевшимся под рукой списком. И обнаружил, что в надерганном не хватает до полного текста всего 128 стихов…
На праздный же вопрос, как ему творится, наш герой ответил сам — коротко и исчерпывающе: «Я как живу, так и пишу СВОБОДНО и СВОБОДНО».
И понимайте, как хотите…
Предельно романтизирован образ СУВОРОВА. И будто бы спал урывками да всё на соломе, и питался лишь солдатскими щами да кашей, и одевался скромнее скромного… Одним словом, жил Суворов сурово.
