Тьерри Янсен - Тьерри Янсен - Испытание болезнью: как пережить рак груди
“Вероятно, именно страх побуждает нас использовать “военную” терминологию, — говорит Кристина, врач-онколог. — До того как заболеть, я не задумывалась, как пугающе звучат слова, которые мы произносим. Я представляю себе, как губительно они воздействуют на подсознание наших пациентов. То мы втыкаем в грудь “гарпуны” или “крючки”, чтобы “локализовать” опухоль, которую нам предстоит “обезвредить”. То мы “бомбардируем” опухоль “массированными дозами облучения”. Мы твердим, что “в войне против рака все средства хороши”, что нам необходимо избежать “захвата” лимфоузлов, помешать раковым клеткам “преодолеть барьер” лимфатической системы и “колонизировать” здоровые ткани. Жестокость нашего словаря ужасает многих пациенток. И для того, чтобы “встретить врага лицом к лицу”, как мы им предлагаем, от них требуется немалое мужество. Хорошо еще, если у них хватит ума не принимать тревожные заявления врачей слишком близко к сердцу. Ну и, разумеется, для того, чтобы сгладить многие острые углы, необходимо изрядное чувство юмора”.
Юмор необходим, чтобы опосредовать агрессию, обиды, унижения и фрустрацию, которые приходится переносить пациенткам. “Это многому учит, — констатирует Дора, кардиолог, которая легла на операцию, не сообщив лечащим врачам о своей профессии. — Я хотела воспользоваться своей болезнью, чтобы пронаблюдать за медициной с точки зрения больных, — объясняет она. — Врачи и медсестры совершенно не отдают себе отчета в том, что чувствуем мы, больные, когда лежим на своих койках и слушаем, как они говорят про наши проблемы так, будто нас здесь нет. Меня очень хорошо лечили, но я себя чувствовала такой безнадежно одинокой! Контакты с медиками были такими поверхностными! Они, например, никогда ко мне не прикасались. Вечером врач-интерн на бегу заглядывал в палату сказать, что выписал снотворное на случай, если мне будет тревожно и я не смогу заснуть. Если бы он мог хоть на три-четыре минуты присесть на краешек кровати, взять меня за руку, поговорить со мной. Мне бы, наверное, и не понадобилось никакое снотворное. Я на него не обижаюсь — он не мог знать, как важно больному, чтобы к нему прикоснулись, чтобы его приободрили или пожалели… Такого рода “деталям” не учат в мединститутах. А ведь многочисленные исследования показывают, что иммунитет у больных, которые регулярно ощущают физические прикосновения — в том числе в виде массажа, — заметно улучшается[5]. Доказано, что прикосновение более действенно, чем слова, когда надо успокоить тревогу и помочь справиться с болью”[6].
“Хуже всего было, когда во время обхода молодые врачи заявлялись ко мне в палату целым отрядом, — рассказывает Мари-Лор, физиотерапевт по специальности, лежавшая в больнице во время курса химиотерапии. — От прикосновения их резиновых перчаток к коже — представляете, они надевали перчатки! — я цепенела. У меня было ощущение, что я — какая-то невообразимая мерзость, от контакта с которой надо всеми силами предохраняться. Они что, боялись подцепить от меня рак? Бедняжки. Я от всей души желаю им никогда не заболеть ничем серьезным. Если бы они знали, как их отношение унижает! Но они не могут этого знать, потому что этому тоже в институте не учат”.
“С тех пор как я сама полежала в больнице, — рассказывает Клер, врач-радиотерапевт, — я стараюсь оберегать своих пациентов от всякого лишнего стресса. Потому что теперь я знаю, как вредна тревога для того, кто болен. По многу дней ждать результата исследования, а потом узнавать, что твою карту где-то затеряли; задавать врачу жизненно важные вопросы и получать на них лишь уклончивые или пустые ответы; искать на лицах людей, которые тебя лечат, хоть малейшие признаки воодушевления, но видеть одно лишь беспокойство… Это ужасно! В начале своих мытарств я полагала, что все это происходит только со мной. Но очень быстро мне стало ясно, что большинство женщин, которых, как и меня, лечат от рака груди, оказываются буквально перемолоты больничной машиной. Теперь, когда мне пришлось самой бесконечно ждать и терпеть, я поняла, что значит быть пациенткой.
“Скольких конфликтов и поводов для фрустрации можно было бы избежать, — говорит Сеголен (психолог, 46 лет), лечившаяся от рака груди десять лет назад. — Для этого нужно только, чтобы медработников учили искусству человеческого общения. Подумать только, будущим врачам не рассказывают даже о том, как выглядят в их отношениях с пациентами такие простые вещи, как перенос и контрперенос. А ведь это азы современной психологии. Очень важно их учитывать, потому что пациенты, как и все люди, часто бессознательно смешивают человека, который руководит их лечением, с отцом или матерью, братом или сестрой, другом или врагом из собственного прошлого. И наоборот, эмоции, которые пациенты вызывают у медиков, иногда становятся поводом для неадекватной реакции со стороны последних. У врача нередко возникает впечатление, что перед ним некий знакомый человек, с которым у него прежде уже был эмоциональный конфликт. Так, например, когда пациентка, потрясенная сообщением, что у нее рак, выражает недоверие и пытается отрицать очевидное, раздраженный врач нередко думает: “Эта женщина не хочет слушать доводов разума, она ничего не понимает. Тем хуже для нее!” Или когда чуть позже она испытывает чувство гнева и обиды, пытаясь найти причину или виновника своей болезни, бывает, что врач немедленно наклеивает на нее ярлык “совершенно невозможной, агрессивной особы, от которой ничего не добьешься”. Любой хороший психотерапевт должен уметь работать с феноменами переноса и контрпереноса, если он хочет действенно помочь своему пациенту. Разве не должен хороший врач быть еще и хорошим психотерапевтом? Для того, кто интересуется связями между телом и духом, это совершенно естественно. Но приходится признать, что в этом вопросе современной медицине еще предстоит проделать большой путь”.
“Тому, кто сам перенес тяжелую болезнь, влияние мыслей и чувств на состояние организма кажется настолько очевидным, что просто невозможно понять, почему же наша медицина так упорно продолжает игнорировать эту реальность, — говорит Кристина, со времени своей болезни ставшая активным борцом за изменение методики лечения онкологических больных. — Однажды, возможно, будет доказано, что часть фиксируемых статистикой различий в эффективности лечения связана с психологическими факторами, которыми в настоящее время медики пренебрегают. Настанет день, когда мы перестанем провоцировать у наших пациентов стресс и тревогу, а будем стараться помогать им с сочувствием, пониманием и оптимизмом”, — добавляет она с воодушевлением. Слова Кристины часто вызывают у ее коллег насмешливые гримасы и снисходительные улыбки. Однако она не устает напоминать им, что крысы с раковой опухолью, подвергнутые воздействию электрических разрядов, выживают только в том случае, когда могут избегать ударов током, нажимая на рычаг. Если их лишить этой возможности, животные приходят в уныние, их иммунная защита рушится, и рак стремительно распространяется по организму[7]. “Конечно, люди не крысы, — заключает Кристина, — но разве это значит, что они не нуждаются в гуманном обращении?”
Многие пациентки, приходившие ко мне на прием, бывали возмущены той ролью, которая им отводилась в больничной системе. Верно, что медицина сильно прибавила по части прагматизма и техники, при этом, увы, потеряв в человечности. “Больницы — это ужасное место, — подчеркивает Дора, кардиолог по специальности, вытаскивая из кармана красный пластмассовый шарик. — Это клоунский нос, который я держала в руке, когда ходила на сеансы химиотерапии и облучения, — объясняет она. — Этот талисман помогал мне сохранять хорошее настроение. Он был мне очень нужен. Больничная обстановка такая давящая, — говорит она с усмешкой. — Разве не парадоксально, что нам приходится бороться за жизнь в таком месте, где все дышит смертью?”
Этот вопрос ставит под сомнение всю нашу концепцию медицины. Тем не менее в современной научной логике есть не только неприятные стороны. В основе всех великих прорывов в деле излечения тяжелых болезней лежит именно ее холодный, рассудочный картезианский подход. Только тщательный анализ человека и его биологической природы мог привести к созданию изощренных лекарственных средств, способных убивать бактерии, вирусы, раковые клетки. “Опасность состоит в том, что нередко логика современной медицинской системы доходит до абсурда, — выражает свое беспокойство Кристина. — Любой способ мышления, не подвергающий сомнению самое себя, в конце концов приводит к самоослеплению. Преимущества, достигаемые благодаря определенному видению мира, могут в этом случае трансформироваться в свою полную противоположность. Так, переизбыток технологии может убить медицину и помешать использованию того огромного потенциала, который есть в каждом из нас. Пора об этом всерьез задуматься. В интересах пациентов и в интересах планеты, на которой мы живем. Потому что медицина завтрашнего дня должна соответствовать долгосрочным интересам человечества”.
