Евгений Стригин - Предавшие СССР
Не так у нас. Традиция узнавать о здоровье своих вождей из некрологов была заложена в идеологии: носители бессмертного учения ничем болеть не могли».[88]
Сказано с явным контекстом. Дескать, не верно было в коммунистические времена. Народ должен знать здоровье своих вождей.
В принципе это так. Если человек идёт на то, чтобы управлять другими, а тем более страной, он должен идти на определённые ограничения в своих правах на врачебную тайну. Но во все времена верховные правители пытались скрыть свои болячки.
Если силы лидера на исходе, то у некоторых политиков рангом пониже, а также у целых политических кругов возникает соблазн и появляются возможности манипулировать лидером.
«В общем, на мой взгляд, дело ясное: народ вправе и обязан знать полную правду о здоровье того человека, которого он предназначает в свои лидеры», — написал о времени брежневского застоя.[89] Прав то он прав, но на самом деле, прав тот, у кого больше прав.
2.4. Андропов как феномен
2.4.1. Конечно, нельзя сводить все проблемы брежневского правления к состоянию здоровья самого. Если бы все упиралось в здоровье. Чаще всего проблема была в мозгах. Не желали наши правители чего-либо менять.
В 1982 году к концу правления в стране накопилось слишком много проблем, которые надо было решать уже давно и которые власти, похоже, не рисковали будоражить (как бы чего не было). Однако, отложенные в долгий ящик и вовремя не разрешённые проблемы как застаревшие болячки. Они разрешаются гораздо труднее и болезненнее.[90]
То же самое и со своевременным омоложением руководящих кадров. Если, во время их не менять — накапливается критическая масса недовольных карьеристов, которым не редко все равно какому богу служить, лишь бы тот дал должность повыше.[91]
не особенно любил менять соратников. Особенно, если они не показывали строптивость. Стабильность кадров была залогом его долгого правления.[92] Это устраивало и самого генсека и весь правящий строй.
Но то, что отвечает интересам лично верховного правителя, не обязательно отвечает интересам страны.
К концу брежневского правления такая критическая масса недовольных уже накопилась на всех уровнях власти. Кроме того, кадры номенклатуры, сплочённые при железной дисциплиной и идеей коммунизма, стали уже другими после провала хрущёвской бездумной попытки построить за двадцать лет коммунизм. Трудно десятилетиями верить в то, что является красивой сказкой. Началось перерождение госаппарата, карьерные интересы затмевали глаза. Прежде думать Родине, а потом о себе хотелось все меньше и меньше.
Длительное устойчивое правление временно стабилизировало положение, но угли тлели все сильней. Это как пожар на торфянном болоте, сначала он незаметен, а потом не остановим. После смерти процесс уже стал неотвратим, без серьёзной государственной идеи стабильного государства в России просто не может быть.
2.4.2. Но на короткое время ситуацию сумел стабилизировать новый генеральный секретарь. «Избрание Генеральным секретарём ЦК КПСС вдохнуло надежду. Высокообразованный, интеллигентный человек, с огромным опытом политической работы, прекрасно осведомлённый о реальном положении дел, он понимал: дальше так нельзя, невозможно».[93]
«Обаяние его личности, — писал бывший начальник ПГУ КГБ СССР об, — в моем кругу оперативных работников разведки среднего и рядового эшелона было велико. Он был дальновиден, практичен и остроумен, говорил просто и по делу».[94] Таких свидетельств можно привести достаточно много. И не только со стороны сотрудников госбезопасности, для многих из которых он был почти полубогом.
Вероятно, ещё одним косвенным подтверждением народного уважения к служат упорно появляющиеся слухи о том, что его отравили.[95] Не хочется просто так смириться, что народная надежда умер как обычный смертный, а не от козней врагов. Мифологизация — довольно характерное явление для многих популярных личностей.
2.4.3. В книге, изданной в 1999 году, писали: «При ответе на вопрос: „Как вы оцениваете деятельность правителей и политических лидеров страны от Николай Второго и Керенского до и ?“ — наибольшее число положительных оценок неизменно получает в последние пять лет ».[96]
Разные, очень разные люди, с теплотой отзывались об. «…В личном плане это был человек почти безупречный», — писал Г. Арбатов.[97] Писали о андроповском аскетизме по натуре и образу жизни.[98] Заметим, что народ российский любит аскетизм своих правителей.
«Что бы ни говорили теперь об, я испытываю к нему только глубокое уважение», — отметил бывший охранник высокопоставленных деятелей (и в том числе ).[99]
Известная актриса Людмила Чурсина (невестка ) сказала уже в 1995 году: «… был настоящим патриотом, меньше всего думал о себе».[100] И таких высказываний совершенно разных людей можно привести не мало.[101]
«Я знаю, — писал, — что после избрания Генеральным секретарём ЦК КПСС получил десятки тысяч телеграмм и писем с просьбами и требованиями укрепить в стране дисциплину и порядок, повысить ответственность руководителей. И откликнулся на этот зов народа. „Год “ остался в народной памяти как время наведения порядка в интересах простых людей».[102]
2.4.4. Правда, со стороны некоторой части патриотической оппозиции коммунистическому режиму порой называли изощрённым царедворцем. На всех оказывается не угодить.
Особо не нравилось в тех кругах, что он якобы ориентировал КГБ на то, что главным врагом является «русский национализм». С этой точки зрения в середине 90-х годов возникал вопрос: «До каких же пор русские патриоты, нынешние коммунисты будут привлекать к себе в союзники весьма одиозных персонажей нашей многострадальной истории, основываясь на старых догмах, утративших всякую жизненную силу?».[103] И через пять лет тот же журнал написал: «Русское» ещё больше стало запретным, когда властью в стране окончательно завладел русофоб. «Шовинисты», «националисты», «патриархальщики» — так называли тех, кто мыслил по-русски.[104]
Удивительно, как могут некоторые даже не совсем ограниченные люди говорить: «Вот, при был порядок». Хорош порядок — против России…». Но такая оценка бытовала только среди сравнительно небольшого круга патриотически-настроенной интеллигенции. Большинство так не думало.
Кстати, среди высказываний можно найти и выделение особой подрывной роли воинствующих сионистских организаций.[105] Так что цитат набрать можно самых разных.
«Когда я оказался в КГБ, — вспоминал один из бывших сотрудников госбезопасности, — меня ошарашил факт, что КГБ уделяет большое внимание евреям, рассматривая эту часть советского населения как потенциальных врагов. На „еврейской линии“ сидели отдельные оперработники, а каждый прочий оперработник рассматривал наличие евреев в „объекте оперативного обслуживания“ — на каком-нибудь относительно важном промышленно-оборонном предприятии — как существенный элемент „оперативной обстановки“. Чем больше там было евреев, тем большей представлялась опасность происков противника».[106]
Немного преувеличено (официально был в ходу интернационализм, но названные настроения все же были), немного не точно (были и другие национальные линии, например, украинский национализм, что, впрочем, не означало пренебрежения к этим национальностям). А, самое главное, не учитывающее активное участие некоторых лиц еврейской национальности в диссидентском движении, что и объясняло пристальное внимание КГБ к «еврейской линии». Впрочем, будем откровенны, преувеличение в приведённой цитате все же было не такое и большое. Все это было, не было только государственного антисемитизма.
Но вернёмся к теме о малоизвестных моментах. Не знали люди и о национальном происхождении. «О детстве и юности этого советского лидера мало что известно, так же как и о его родителях».[107] Это, похоже, было ещё одной государственной тайной. уже после крушения коммунизма в стране написал: «В статьях авторов „русского направления“ можно найти немало спекуляций относительно чистоты родословной. У него находили следы армянского, греческого и, конечно же, еврейского происхождения».[108]
Сам «деликатно» обходит это вопрос стороной, отмечая лишь: «…Молодые люди 20-30-х годов, как и лидеры страны и партии, мало думали о своих близких и дальних национальных корнях, тем более на Северном Кавказе».[109] Но умалчивание говорит порой лучше всяких слов. Тем более, что молчали не все.
