Сергей Полозков - Приватизация по Чубайсу. Ваучерная афера. Расстрел парламента
Помню, один особо рьяный агитатор из клуба «Выбор» умудрился позвонить в квартиру Черемушкиной и, не узнав ее, агитировать за меня.
Еще больший переполох члены клуба устроили, когда около мебельного магазина, который был тогда одним из центров коррупции (все знали, что там продают за большую переплату дефицитные югославские стенки), вывесили рукописные листовки: «К стенке тех, кто-торгует стенками!». Ясно, что это было написано в переносном смысле, но избирательная комиссия затеяла целое расследование и на него пригласили меня.
Я, конечно, сказал, что это ребячество и глупость, но публично заявлять о том, что это неудачная шутка, как предлагала комиссия, еще большая глупость, так как об этой «веселой» листовке тогда узнают не только жители улицы Энгельса, где этот магазин находился, но и весь район. С моими доводами, в конце концов, согласились и дело «спустили на тормозах».
Сам я тоже ходил по квартирам, а однажды, благодаря комсомольской организации, даже по общежитию завода «Красное Сормово». Некоторые из жителей «общаги» шли на контакт неохотно, кто-то говорил, что будет голосовать только за рабочих, большинство же удивлялось, но вело беседы очень дружелюбно и заинтересованно.
Самостоятельная печатная агитация, как я уже говорил, не разрешалась, а от руки листовки можно было делать.
Мои коллеги по работе, члены семьи по трафарету писали такие листовки.
Ребята из клуба накануне голосования сделали маленькие листики-пирамидки: район ___, город ___, Область__ Россия: Полозков С. А., аккуратно вписывая всех наших кандидатов, и разбрасывали их по почтовым ящикам.
Расклеивали мы листовки и рукописные, и вырезанную из общей, напечатанной в типографии листовки единой на всех кандидатов (ее расклеивали во всех официальных местах), мою программу с фотографией. Было это достаточно канительное занятие, так как выборы проводились в феврале марте, и морозы стояли приличные. Но в этом мне помогали все. Да и я сам по вечерам проводил рейды по району с кисточкой и клеем.
Телевидение, митинги и «козни»
Кульминацией выборов было выступление по телевидению. Нас пригласили в прямой эфир в будний день вечером. Я страшно волновался. Выступление перед аудиторией, которую видишь, это одно, там сразу видна реакция людей и по существу такое выступление — диалог. А на телевидении все оказалось по-другому.
Во-первых, нас всех напудрили в гримерной. Это было странно и неприятно. Парикмахерша мне объяснила, что это необходимость, иначе блики от осветителей сделают физиономию на экране телевизора не узнаваемой.
Во-вторых, в зале сообщили, что смотреть нужно не на ведущего, а в камеру, что также было непривычно. Но в результате получилось, как все говорили, очень даже неплохо. Как это у меня бывало и раньше в момент выступления все волнение ушло, речь я подготовил и очень многим понравился.
Во всяком случае, кто-то из членов нашего клуба мне потом рассказывал как его отец, далекий от политики, глядя на телевизор, сказал, показывая на меня: «Вот за этого, молодого, буду голосовать».
Проводились и митинги. Один из них организовал уже упоминавшийся Семен Булаткин. Было это около Дома спорта «Сормович» на набережной реки Параши, буквально в 300-х метрах от райкома партии.
Микрофоны гремели так, что было слышно на весь Юбилейный бульвар, который вдоль этой речки был построен и где неподалеку жил я. На этом митинге я впервые встретился с Борей Немцовым. Он был в дефицитных тогда джинсах, кудрявый с непокрытой головой, хотя было достаточно холодно. На митинге я выступил, но почувствовал разницу между его стихией и встречей с избирателями в цехе, излишняя агрессивность и накаленность участников митинга меня несколько смутила. Страсти зашкаливали, и это мне не очень понравилось, зато Боря был в своей стихии и тогда, я его, за умение ею управлять, зауважал.
Теперь о «кознях». В основном они были связаны с отказами в проведении встреч. Я разными изощренными способами проникал на завод Красное Сормово, через членов клуба, через родителей, которые у меня работали на этом заводе.
Он ведь был огромный, раскинувшийся на несколько километров вдоль берега Волги. На нем работало тогда 20 тысяч человек! Так вот, иногда мне вежливо отказывали сразу, иногда отказывали уже в день встречи, что было досаднее всего. Помню, как в один из таких дней мне вечером позвонил подвыпивший парторг цеха, в который меня не пустили и долго грустно извинялся за то, что не смог мне помочь.
Однажды мне позвонил человек, назвал свою фамилию и должность — руководитель Сормовского отделения КГБ, и пригласил на встречу.
Я хотя и мог отказаться, решил пойти, было интересно, что же он мне скажет.
В целом я был разочарован. Разговор был в общем то ни о чем. Он расспрашивал меня о моих программных предложениях, посетовал на то, что реформам трудно пробивать себе жизнь, в общем говорил достаточно банальные вещи. Зачем он со мной эти разговоры вел, для меня тогда осталось загадкой.
Потом через много лет другой КГБшник, ставший политологом, рассказал мне о том, как принимал тогда участие в секретном совещании в райкоме, на котором думали о том, как бы найти на меня какой-нибудь компромат, и, может быть, эта встреча была неуклюжей попыткой его разыскать.
Схема достаточно банальная, помните, про забытый паспорт? Они повторялись! Это еще раз доказывает, что не было у уходящей власти свежих идей!
За время проведения всей компании я почти до самого конца не был уверен в успехе. Ведь тогда не было никаких социологических опросов, на основании которых составляют рейтинги. Мы, правда, на свой страх и риск пытались проводить обзвон по телефонам, но на вопросы о том за кого вы будете голосовать, люди отвечать категорически отказывались.
Да и никто ни в чем не был уверен, слишком всесильной многие годы была КПСС. Многие по-прежнему считали, что все у них под контролем, да и сами они так думали. После выступления по телевидению, первый секретарь Марченков, по-отечески журил меня за мое предложение отменить шестую статью Конституции[15], заявив о том, что это, батенька, социал-демократия и совершенно невозможно.
Ему казалось, что их власть по-прежнему крепка и незыблема. Ни я, ни он не могли предположить, что всего через 2 года у власти будут не то, что социал-демократы, а оголтелые социал-дарвинисты, ненавидящие все советское, а стариков-ветеранов 23 февраля 1992 года не пустят возложить венки к Вечному огню и изобьют, а я окажусь в оппозиции к новой власти.
Даже когда проходил митинг в поддержку перестроечных сил на центральной площади города, площади Минина (я там сам не выступал, мне удалось, лишь протиснутся в первые ряды слушающих), и я видел, как были растеряны первые лица области, не был я уверен в своей победе.
Впервые я почувствовал, что все идет к выигрышу буквально за несколько дней до голосования, когда кто-то из коллег по работе сказал мне, что на городской партконференции разразился скандал. Он был связан с тем, что были обнародованы сведения о том, что Марченков купил себе вне очереди Волгу в конце года по старой цене, зная, что с Нового года цена на нее возрастет[16].
И хотя эта информация была кулуарной, нигде формально не обнародованной, после этого мне как то стало ясно, что основной конкурент, вероятнее всего уже не конкурент.
Так оно и вышло. 4-го марта 1990 года, после первого тура выборов, а тогда по закону можно было быть избранным только, если на выборы пришло более 50 % избирателей и более 50 % из них проголосовали за данного кандидата, за меня проголосовали 36 % голосовавших. На втором месте с большим отрывом — где то около 13 % оказалась Черемушкина, а Марченков оказался лишь 3-им.
Результаты выборов были вскоре опубликованы, с разбивкой по избирательным участкам, и мы наблюдали забавные вещи. Например, в поселке Копосове, где в частные дома проводился газ, там, где его уже провели, голосовали за меня, на 2-х участках, где его должны были вот, вот провести, видимо была проведена соответствующая работа, и голосовали дружно за Марченкова, все у кого в ближайшее время газа не предвиделось, голосовали за меня. Вот такая вырисовывалась социология!
Разрыв в голосовании у нас с Черемушкиной был настолько велик, что для победы нужно было обеспечить лишь явку народа на второй тур.
С. В. Гладышев, освобожденный после поражения Марченкова партийной дисциплиной по поддержке своего кандидата (Черемушкина была, хотя и из стана власти, но фактически самовыдвиженкой), пригласил меня к себе в гости и откровенно заявил: «Я лучше за тебя буду голосовать, чем за нее».
Второй тур состоялся 18-го марта на следующий день после моего дня рождения. Мне исполнился 31 год, и на следующий день я стал народным депутатом РСФСР.
