Елена Полюшкина - Моя душа состоялась. Дневник Алены
Слушаюсь и повинуюсь. Но они-то знают все. И я, пропащая и счастливая, уже с именем. Прозвучавшим. И подарком будет. Не скажут. Но подумают. И я догадаюсь. Но тоже не скажу.
Она любила деревья мая. Она любила сниться тебе. Но когда опаздывают трамваи К полнолунию, ее судьбе Задают вопросы О наваждениях. Она-то знает,
Как с ними справиться.
Ей предлагают угощенья
Из всех окон кричат
«Красавица»
Но она пойдет одна
По Москве, Москве сомнений
И страсть свою
Ни одному из живущих ныне
Она не откроет.
Но это печаль?
Она не ответит. Молчит улыбка.
Ее позвали? Назвали имя?
Королева мая, к Рождеству
Вы встретитесь с памятью.
Но молчит.
И вас увидят те…
Кому уже не докажешь
Печаль и страх.
Но Вас позвали.
В моих руках
Ключи от самых страшных табу.
Она любила лица зимы
И уносила их в свое лето.
Но когда трамвай, наконец, пришел,
Она посмотрела ему в глаза
И сказала: «Прости, я уже не здесь»
Имя ее унеслось в века.
19.12. Еще раз про себя. Любимую и не очень.
Власть светских глаз. Ветер в голове. И рифмы, рифмы. Меня и ночи, меня и счастья, меня и безумия. Меня рифмуют с потерями, а я только улыбаюсь. Пропадать буду в печали и продолжать улыбаться. Улыбкой, не умеющей объяснять, назвавшей каждого из вас по имени. Ведь каждому из вас показалось, что она – ваша. Но она ничья. Даже не моя. Она приходит, непутевая. Нет, она врывается, забаламутив форточки, балконные двери и занавески. Она обрушивается наваждением. И я улыбаюсь вам, замечательные мои мужчины. И я ухожу от вас навсегда. Как же ненавистно мне это слово. Я смею только писать его, но не пускаю в речь, в свет, в жизнь. Оно не стоит их. А я? Любимая и не очень. Это «не очень» делает меня бурей, делает меня маской. Не совпадаем на самых крутых виражах. Не совпадаем в печали, в радости, в странностях. Ветер в голове и тот разный.
И тогда неистовствует молитва: «Не место мое – человек. Чужая я здесь. Отпустите»
Молчат. Болеют. Тревожатся. Не отвечают. Рифмуют меня с тишиной. Я иду мимо тишины. В праздник, карнавальное сумасшествие огней и цветов. Праздничная лихорадит жизнь. Страстная такая, беспечная.
Какой предстаю я взглядам, взглядам разных и чужих? Иногда мне все равно. Чаще, нет. Я обожаю быть в центре внимания, я обожаю быть недоступной. Но вы все думаете, что поняли меня, вы все говорите: «Почему мне так хорошо с тобой?» Я начинаю думать, что это – общемужское, современная традиция. Пароль. Но вы все мелькаете, таете. И нет вас. И где моя печаль?
Снежная простыня городской ночи колдует над моими стихами. Я давно не жду. Флиртую привычно. Это становится образом жизни. Даже сама с собой флиртую постоянно. С воображаемой судьбой и представлениями о счастье. Когда же сброшу условности и разбегусь и полечу в свободе настоящей?
Почему, ну почему мне так непутево пусто и счастливо, грустно и восхитительно? Почему я пьяна от жизни и болею жизнью? Я научилась читать подсказки телефонных звонков и телефонных молчаний. Я пронизана этими молчаниями насквозь. Набираю номер. Меня набирают, набирают и сдают в камеру хранения зимы, лета, весны, осени. Листопадит жизнь, лихорадит, надеется. А где я? Нет меня.
Ночь не оборачивается. Засыпает на подушке шумных огней. Город баламутит талантливо. Я не изменяю ему с рассветом. Я люблю его даже в отчаяньи, даже циничный. Но когда его огромные глаза плачут осенними лужами, я кричу об этом строчками бесшабашными и мудрыми. Я пишу про себя, про него. Я пишу для него. Когда летом он задыхается в астматической горячке асфальта, я сижу у его изголовья и дую на закрытые веки его площадей. И иду по бульварам его пустым. Нет никого. А я? Почему телефон умер?
И вдруг я поняла, что задохнусь от отчаяния. Меня замуровали, и нечем дышать. Слышу музыку. Чувствую сердце, себя в сердце. Все там. Ничего из декабря. Какое время года? Март? Тот самый, умирающий на ладонях площадей пьяными лужами.
Вдруг я поняла – даже плакать не получается. Не муторно, не пусто. Изнурительно, не по-моему. Великосветское безумие выдернуло меня из зимы и закружило в вихре лиц. Лиц и машин. С этой машиной я сегодня поссорилась. А той не могу дозвониться который день. Ну, а любимая машина в отпуске, и у нее нет моего телефона.
А где-то сумасшедшие глаза, делающие мне больно, даже когда им нет дела до меня. Даже когда меня нет для них. И все так некстати. Новый год некстати. Приторно до бездарности. Приступ трагической… Вины? Мечты? Перемены?
25.12. С Рождеством, мнимая католичка! Загул прошел, безумие осталось
Безумие необдуманных поступков, гонора и судьбы. Ничто не способно разрушить этот симбиоз. Когда все соединилось… А когда? Когда закружил роман с Пашкой? Когда нахлынул приступ автомобильной болезни? Или стоило заглянуть в сумасшедшие глаза Олега и сойти с ума мира, уносясь в безумства дней и ночей? И балдея, балдея, балдея, жить взахлеб, безвременно и бездумно. И почему, ну почему, мне все это так бешено нравится? Почему я ничего не могу поделать с собой?
Даже когда неизбежные накладки, мелкие и не очень мелкие пакости пытаются смести с меня пыльцу этого непонятного, бормочущего от счастья блаженства, я улыбаюсь и уношусь «в Москву булыжников влажных». И я безнадежна в этой стремительности и в этом водовороте жизни. Жизни жаркой, как горячка, и обжигающе холодной, как предательство. Я неисправима, неизлечима. И не хочу исправляться и излечиваться.
Когда есть кто-то, то возникает множество знакомств. Мужчины, как пчелы, слетаются ко мне. Я уверена и неповторима. Я – прелесть. Но… Прелесть я и в другое время, когда рядом никого нет. И с каждым разом, когда я в очередной раз остаюсь одна, я все легче к этому отношусь и держусь все более уверенно. Я переживаю жизненные поражения и остаюсь жить дальше. Становлюсь тверже, немного циничнее и, наверное, все же лучше. Мне легче жить в разных самочувствиях. Я привыкаю. Выдерживаю. Мои знакомства меня забавляют, мучают или сводят с ума. Но я владею собой теперь уже почти всегда. Я учусь на собственных ошибках. И даже это мне почему-то нравится. Я – свободна. Что может быть лучше? Безумие чарующего танца, которое рано или поздно сделает нас равными с Олегом. И мы будем свободны. В своем безумии и в своей любви.
И даже сейчас, когда одни белые пятна в судьбе, когда ничего толком не ясно про сессию, про окружение, про любовь, когда подступает что-то вязко-болотное, я улыбаюсь. Мне искренне хорошо. И муть уходит, уходит, уходит. А небо сегодня такое голубое и близкое. Пусть меня обвиняют в сентиментальности, я не откажусь от своего безумия. Потому что оно само выбрало меня. И я благодарна каждому, кто появился в моей судьбе, независимо от того, как он ко мне относился и относится.
Мир рифмует не тебя, а с тобой.
26.12. Все равно как бы и что бы ни произошло теперь, все неподвластно старому ходу времени, нет возврата ко мне прежней. Где-то произошел сбой, в результате которого я, наконец, проснулась, и все привычное течение жизни разрушилось. Пашка взбаламутил пространство вокруг, автомобильная лихорадка переродила мою природу, Олег, циничный, ворвался, разбил сердце, перевернул, уничтожил, чтобы дать начало новому стилю, новой эпохе. Все это было во мне всегда, но сейчас, все последнее время, я живу этой жизнью. Сдвиг произошел не сразу, не вдруг, но он произошел и продолжается. Это необратимо, это слово висит Семирамидиными садами над невнятностью моей жизни, пугает, притягивает и знобит. И я, полоумная, то пытаюсь заниматься, то думаю об Олеге, то поедаю лакомства, запивая их шампанским. Лакомства жизни под шампанское судьбы. Легко от беззаботности и от знания, что никто не поменяет. Любви нет? Ну и что? Будет. Чарующий танец в ритм наших строчек-тостов жизни.
Я ничего не знаю о будущем. Ничего не знаю про институт, Олега, здоровье. Но что поделаешь. Но почему я так восхитительно пьяна от моей сумбурной жизни? Где произошел взрыв, какое землетрясение опустило в пучины вод монолити-ну моей тоски? И кто же, кто тот человек, который расколдовал меня от горячки мути и депрессий, вывел на чистый воздух солнечной долины и заколдовал заново своей легкостью, щедростью и благородством судьбы, восторгом искреннего обожания жизни? Заколдовал и оставил одну нежиться на солнце новой эпохи. Это колдовство блаженное, не колдовство вовсе, а самое настоящее пробуждение и возвращение. А человека этого я чувствую уже не близостью эфемерного дыхания судьбы, не высшей сущностью, а теплом живого тепла, мужского и доброго, любящего жизнь и, может быть, полюбящего когда-нибудь меня.
