Александр Зиновьев - Несостоявшийся проект (Сборник)
Ко времени появления Горбачева на высотах советской власти в западной стратегии «холодной войны» был выработан более или менее ясный план победоносного завершения войны путем завоевания «Кремля» под свое влияние и манипулирования его деятельностью по разрушению советской (коммунистической) социальной организации. Само возведение Горбачева на вершину советской власти произошло в значительной мере как диверсионная операция. И вся реформаторская деятельность его проходила именно так, как этого хотелось западным манипуляторам.
Ко времени его прихода на вершину советской власти Советский Союз был на грани кризиса. В этой ситуации были недопустимы никакие реформы вообще. Нужно было сначала преодолеть кризис, что было возможно советскими (коммунистическими), и только советскими, средствами, и уж потом приступать к реформам, обдуманным на научном уровне. Горбачев, наоборот, ринулся в реформаторство, которое стало толчком к кризису. Сама его перестройка и явилась реальностью кризиса, на что и рассчитывали западные манипуляторы. А с точки зрения содержания горбачевская деятельность вышла за рамки реформ, якобы имевших целью улучшение существовавшего социального строя (построение «социализма с человеческим лицом»). Результатом ее явилось ослабление советской системы власти, выразившееся в лишении партийного аппарата статуса высшей, сверхгосударственной власти и перенос высшей власти в советы, в попытке создания президентской власти, независимой от партийного аппарата и от КПСС вообще, в разрыхлении всей системы власти и управления и т. д. Объективно это сыграло роль подготовки политического переворота.
Как бы успешно ни действовал Горбачев по разрушению советской социальной организации в интересах Запада, в начале девяностых годов прошлого века западным стратегам «холодной войны» стало ясно, что разрушить советский коммунизм на пути реформ невозможно. В стране назрел протест против горбачевизма. Все усилия Запада оказались под угрозой срыва. Тогда был спровоцирован августовский «путч» 1991 года, позволивший начать осуществление политического переворота. Только силами явно антикоммунистической власти было возможно продолжить серию мероприятий по разрушению советской социальной организации. Переворот оказался удачным.
Политический переворот не есть реформа. Это очевидно, когда переворот происходит настолько быстро, что внутри его просто не помещаются действия властей, похожие на реформы. Но в рассматриваемом случае переворот растянулся более чем на два года – с 19 августа 1991 года по 4 октября 1993 года. И в его структуру вошли действия власти, в отношении которых употреблялось слово «реформа». Не буду оспаривать правомерность такого словоупотребления. Важно тут то, что власть предпринимала действия по разрушению одной социальной организации и действия по созданию другой. В реальности эти действия переплетались, сливались воедино. При этом сохранялся человеческий материал и условия их жизни. Многое воспринималось именно как преобразование чего-то одного, воспринималось как реформа в привычном смысле слова. Но происходило нечто другое с социологической точки зрения.
Возглавленный Ельциным политический антикоммунистический переворот проходил под лозунгами продолжения реформ, причем более решительно и основательнее, чем это делалось горбачевской властью, еще сохранявшей хотя бы видимость советской. То, что называли реформами, было на самом деле беспрецедентной в истории человечества всесторонней ломкой вполне здоровой, эффективной и еще очень молодой с исторической точки зрения социальной организации и создание на скорую руку новой социальной организации по западным образцам, которые воспринимались в том виде, в каком их навязывала западная идеология и пропаганда, из обломков советской системы и реанимированных призраков дореволюционного прошлого.
Представьте себе: вы разрушаете один дом и вместо него строите новый. Ни то ни другое не есть реформа, т. е. преобразование одного и того же дома. В языке вы эту ситуацию можете назвать реформой жилья, скрыв тем самым суть дела. Нечто подобное происходит и в рассматриваемой ситуации. Только тут возможности для словесного искажения реальности гораздо богаче. Идеологически нейтральным словом «реформа» тут маскируют социальное явление гораздо более серьезное, чем просто преобразование чего-то постоянно существующего.
На основе политического антикоммунистического переворота в ельцинские годы в реформаторской деятельности власти произошло раздвоение на разрушительный и созидательный аспекты. Задачей реформ стало разрушение коммунистической социальной организации и создание вместо нее новой, посткоммунистической социальной организации. Слово «реформы» тут сохранило смысл лишь постольку, поскольку новая власть имела дело с той же материальной культурой и тем же человеческим материалом в тех же геополитических условиях, какие достались ей в наследство от советской эпохи. Помимо этого раздвоения, произошло еще другое в аспекте принятия решения и его конкретного исполнения.
В процессе реформирования человеческого объединения достаточно большого размера и высокой степени сложности, каким является Россия, надо различать социально-политический и правовой (юридический) аспекты. Они, конечно, связаны, но не одно и то же. В первом аспекте вызревает намерение осуществить ту или иную реформу и принимается решение на высшем уровне власти. Во втором аспекте это решение оформляется и закрепляется юридически. Соответствующие законы детализируются, уточняются, принимают форму серии законов. Тут создаются соответствующие учреждения, назначаются или выбираются исполнители решений. В дело вовлекаются органы власти вплоть до органов наказания.
Не всякие решения властей суть реформы. Не всякие реформы связаны с громоздким правовым аспектом. Многие реформы локального масштаба и частного значения осуществляются, можно сказать, явочным порядком и без шумихи. Возможны случаи, когда это имеет место и в отношении реформ большого масштаба и значения, как это часто имело место в советский период, например. Возможны также случаи, когда поднимается большая юридическая суета по поводу мизерных по социальной сути реформ, как это, например, можно наблюдать в наше время.
В условиях социального перелома в России можно наблюдать значительное расхождение между упомянутыми аспектами. В каждом из этих аспектов имеет место бурная деятельность, можно сказать, эпидемия прожектерства и эпидемия законодательства. Они совместно добивают советский коммунизм и строят новую, постсоветскую, социальную организацию.
Горбачевские реформы подготовили антикоммунистический переворот, осуществленный под водительством Ельцина. Результатом ельцинских реформ явилось стремительное разрушение коммунистической социальной организации, создававшейся три четверти века. С приходом к высшей власти Путина начался новый период реформаторства. Ожидавшийся массой россиян, ставших жертвами двух первых периодов, радикальный перелом в их пользу не произошел. Теперь уже можно определенно констатировать, что путинский период реформ является продолжением и закреплением ельцинских. Вместе с тем этот период вносит нечто новое в российское реформаторство. Что именно?
Установилось достаточно четкое отношение между законодательной и исполнительной властью в плане реформаторства. Оно оказалось практически противоположным тому, какое должно было бы по идее иметь место в западной демократии, которую Россия вроде бы имитирует. Функцию социально-политического аспекта реформ захватила исполнительная власть в лице президента, а технико-юридическое оформление решений президента отдано законодательной власти – Государственной думе. И до тех пор, пока сохраняется существующая (сложившаяся в основных чертах в ельцинские годы) социальная организация, законодательная (по идее) власть будет оставаться подсобным учреждением фактически реформаторского «Кремля», т. е. исполнительной (по идее) власти. И с этой точки зрения постсоветская социальная организация ближе к советскому «Кремлю», чем к западной демократии.
Ничего удивительного я в этом не вижу. Дело в том, что постсоветская система власти есть не просто имитация западной, она есть гибрид западной и советской. И в силу объективных социальных законов (а не в силу недомыслия и злого умысла) она имеет тенденцию к сверхгосударственности. «Кремль» по своему положению во власти и по конституционным прерогативам является выразителем этой тенденции. Он такую возможность имеет. Более того, в силу сложившихся условий он на это вынуждается. Россия сейчас переживает становление новой социальной организации в таких исторических условиях, что добить коммунизм и построить вместо него нечто западообразное можно только методами власти советскообразной. Напомню читателю: в горбачевские годы в кругах работников партийного аппарата шутили, что они громили КПСС под руководством… КПСС. В этой шутке была большая доля истины.
