Марк Курлански - 1968. Год, который встряхнул мир.
В ходе прений тон задавал лидер британского студенчества, уроженец Пакистана Тарик Али, который одно время был президентом известного дискуссионного клуба «Оксфорд юнион». Али заявил, что студенты более не считают выборы способом осуществления социальных перемен.
Затем участники дискуссии посетили могилу Карла Маркса и там все вместе сфотографировались на память.
Кон-Бенди вернулся в Германию с твердым намерением отказаться от лидерства и раствориться в массе участников движения. Он повторял, что стал жертвой «культа личности» и что «власть развращает». В интервью «Санди тайме» он сказал: «Я им не нужен. Кто слышал о Кон-Бенди пять месяцев назад? Или даже пару месяцев назад?»
Коул полагал, что затея не удалась. Он никогда не понимал, в чем заключалась идеология Кон-Бенди, и считал полемическое искусство Тарика Али демагогией. Люди, с которыми он был связан, в большинстве своем состояли в германском Эс-дэ-эс, и впоследствии он ездил по ФРГ вместе с Кадеем Вольфом. По словам Коула, «в конечном счете немцы всегда были в высшей степени похожи друг на друга. Немцы живут почти в той же самой культурной среде, которая взрастила Маркузе и Маркса. Вместе с тем самым сильным ощущением немецкой молодежи является чувство отчуждения. Молодые люди в современной одежде гуляют по улицам немецких городов, а представители старшего поколения неодобрительно косятся на них».
Впрочем, к осени Коул вернулся в Колумбийский университет с заимствованной у французов теорией под названием «образцовая акция». Французы сделали то, что студенты Колумбийского университета лишь пытались предпринять, а именно проанализировали все сделанное и на этой основе разработали программу действий. Теория «образцовой акции» заключалась в следующем: небольшая группа студентов осуществляет акцию, которая в дальнейшем служит образцом для действий более многочисленных групп. События в Нантере были именно такой акцией.
Марксизм-ленинизм всегда пренебрежительно относился к подобным теориям, характеризуя их как «детскую болезнь левизны». В июне Джорджо Амендола, теоретик и член комиссии по регламенту Итальянской коммунистической партии, самой многочисленной компартии Запада, обрушился на движение итальянских студентов с обвинениями в «инфантилизме» и высмеял саму мысль о том, что студенты могут выступить в авангарде революции без массовой социальной поддержки в соответствии с традиционным марксистским подходом. Он назвал это «революционным дилетантизмом». Как заявил Льюис Коул, «теория «образцовой акции» стала нашим руководством лишь на первое время. Поэтому нам приходилось часто согласовывать наши действия. Перед нами всегда стоял вопрос: “Что мы должны делать сейчас?”»
Плакат Эс-ди-эс, приглашающий на демонстрацию перед днем выборов (1968). (Центр изучения политической графики)«3 ноября — все в Детройт!
Выборы —- это обман!
Долой полицию!
К забастовке!
Прочь из Юго-Восточной Азии и с Ближнего Востока!
Поддерживаем забастовку шоферов!
Прекратите дискриминацию в отношении женщин!
Полиция, вон из гетто!
Свободу политическим заключенным!
За дальнейшей информацией обращайтесь в Эс-ди-эс”
Теперь, обладая подходящей теорией, студенты были готовы стать тем революционным центром, который мог породить, говоря словами Хейдена, «два, три и больше Колумбийских университетов». Кроме того, революционная теория способствовала превращению штаб-квартиры быстро растущего Эс-ди-эс в своего рода командный пункт. Первым мероприятием, организованным в Колумбийском университете, стала демонстрация протеста против вторжения в Прагу. Правда, демонстрация-проводилась в августе, поэтому в ней участвовало мало студентов. По словам Коула, «организация этого дела оставляла желать лучшего. Демонстрация прошла под лозунгом “Сайгон, Прага — свинья везде выглядит одинаково”».
Эс-ди-эс Колумбийского университета в поисках акции, которая смогла бы придать движению новый импульс, ухватился за идею создания студенческого интернационала, но с самого начала этот замысел был обречен на провал. За два дня до открытия конференции разнеслась весть об избиении студентов в Мексике. Студенты Колумбийского университета, испытывавшие некое чувство вины — ведь они даже не подозревали о том, что в Мексике существует студенческое движение, — попытались прямо на конференции организовать акцию протеста. Однако они оказались не в состоянии договориться между собой. Французские «ситуационисты» в течение всего второго дня работы конференции занимались лишь тем, что пародировали каждого, кто брал слово. Для некоторых это был доступный способ отвлечься от излишнего многословия. Как вспоминал Коул, «мы осознали, что все мы были слишком разными. Единственное, что нас объединяло, — это общность мнений по таким вопросам, как ненависть к авторитаризму и антиобщественные настроения». Более того, французы стали объектом все возраставшей неприязни со стороны представителей других делегаций, особенно американцев, поскольку те считали, что французы учат, как им следует поступать в ситуации с войной во Вьетнаме, и не понимают, насколько болезненным был этот вопрос для США.
По мнению Марка Радда, «европейцы вели себя чересчур самонадеянно и слишком умничали. Они хотели одного: говорить. И они говорили и говорили». Ораторы произносили одну речь за другой, но Радд понял, что из этого ничего не выйдет.
Радд не сомневался в том, что момент был исторический, революция мало-помалу разгоралась и его задача заключалась в том, чтобы помочь ей разгореться. Взяв кое-что от Че Гевары («первый долг революционера заключается в том, чтобы делать революцию») и добавив к этому идею «возвращения войны туда, откуда она пришла» наряду с теорией «образцовой акции», в июне 1969 года он оказался в составе подпольной группировки «метеорологов», практиковавшей насилие и террор. Название этой организации дала поэтическая строчка Боба Дилана: «Тебе не нужен метеоролог, для того чтобы понять, куда дует ветер». В марте 1970 года члены группировки дали ей новое название — «Погода подполья», — решив, что прежнее предполагало исключительно мужской состав организации. Теперь, оглядываясь в прошлое, мы понимаем, что террористическая группировка, созданная представителями (и представительницами) среднего класса, давшими ей название, заимствованное из песни Боба Дилана, оказалась злейшим врагом для них самих. Единственными жертвами этой группировки стали трое ее членов, собиравшие взрывные устройства в одном из домов Гринвич-Вилледжа и погибшие при взрыве. Впрочем, насилие тогда распространилось повсеместно. К насилию прибегало правительство; насилие применяла полиция. Время было жестоким, и казалось, что близится революция. Дэвид Гилберт, первым постучавшийся в дверь комнаты в студенческом общежитии, где жил Радд, с тем чтобы вовлечь его в ряды Эс-ди-эс, продолжал заниматься террористической деятельностью даже после роспуска «Погоды подполья» в середине 70-х годов. Спустя более чем двадцать лет он все еще отбывал срок в тюрьме за участие в чудовищном теракте 1981 года. Многие радикалы из числа участников студенческих волнений 1968 года в 70-х стали членами подпольных террористических группировок в Мексике, Центральной Америке, Франции, Испании, ФРГ и Италии.
Политика порой имеет более длинные щупальца, чем кажется. Тот роковой первый день весны, когда Рокфеллер выбил почву из-под ног у либерального крыла республиканской партии, положил начало длинному ряду событий, которые США переживают с тех пор и по сей день. В 1968 году появился новый тип республиканца. Это стало очевидным в конце июня, когда президент Джонсон назначил судью Эйба Фортаса преемником Эрла Уоррена на посту председателя Верховного суда США. Уоррен подал в отставку, не дожидаясь ухода администрации Джонсона, поскольку он был уверен в победе Никсона и не хотел, чтобы его «попросили» освободить место для никсо-новского назначенца. Выбор кандидатуры Фортаса был вполне предсказуемым: личный друг Джонсона, Фортас был назначен им на пост судьи вместо Артура Голдберга тремя годами ранее. Фортас был известен как лидер либерально настроенной группы судей, задававшей тон в Верховном суде с середины 50-х. Он стал пятым евреем, заседавшим в Верховном суде, и первым, получившим пост главного судьи.
В те времена сенат редко оспаривал назначения на должности в Верховном суде. Сенаторы-республиканцы, равно как и сенаторы-демократы, признавали за президентом право сделать свой выбор. В этом отношении никаких разногласий не было с 1930 года, когда кандидатура Дж. Паркера, назначенного Гербертом Гувером, была отклонена с перевесом в два голоса.
Но когда прозвучало имя Фортаса, немедленно раздались обвинения в кумовстве. Фортас на протяжении многих лет был другом и советником президента, однако никто не сомневался в его профессионализме. Обвинение в кумовстве было бы гораздо более справедливым в отношении другой креатуры Джонсона — Гомера Торнберри, назначенного на освободившееся место Фортаса. Торнберри, давний друг Джонсона, некогда отговаривал его от выдвижения на пост вице-президента, однако впоследствии изменил свое мнение и стоял рядом с Джонсоном во время приведения его к присяге в качестве президента после гибели Джона Кеннеди. Будучи в течение четырнадцати лет конгрессменом, Торнберри как-то незаметно превратился в судью. До прихода Джонсона к власти он был сторонником расовой сегрегации, но впоследствии кардинально изменил свои взгляды и несколько раз выступил с позиций противника сегрегации по целому ряду принципиальных вопросов.
