Николай Власов - Великий Бисмарк. Железом и кровью
В России тем временем происходила существенная переоценка ценностей. На смену негативным эмоциям, преобладавшим после Берлинского конгресса, приходила трезвая оценка ситуации. В соответствии с ней Петербургу угрожала реальная опасность оказаться в изоляции. Францию как близкого союзника в тот момент мало кто рассматривал всерьез, к тому же на берегах Невы хорошо отдавали себе отчет в том, что такой дипломатический маневр до предела обострит и без того непростые отношения с Германией. Поэтому было решено последовать старой максиме о том, что друзей нужно держать близко, а врагов – еще ближе, и пойти на возобновление «союза трех черных орлов».
Этому способствовало и то обстоятельство, что престарелый князь Горчаков, симпатизировавший Франции, постепенно отходил от дел. Его заместителем, а затем и преемником на посту руководителя российской внешней политики стал Н.К. Гирс, считавший необходимостью компромисс с Германией и Австро-Венгрией. Новым российским послом в Берлине был в январе 1880 года назначен П.А. Сабуров, также сторонник сближения с Германией. Именно он в следующем месяце предложил Бисмарку создание двустороннего оборонительного и наступательного союза. Российская дипломатия предпочла бы иметь дело только с Берлином, однако на данный момент «железный канцлер» был категорически не согласен с такой постановкой вопроса. В итоге российское предложение трансформировалось в идею воссоздания Союза трех императоров.
В свою очередь, Бисмарк вступил в переговоры с австрийскими дипломатами, отстаивая идею соглашения с Россией. Всячески подчеркивая особые отношения Берлина с Веной, он в то же время заявлял, что только возобновление Союза трех императоров позволит направить российскую внешнюю политику по пути умеренности и миролюбия. Бисмарк явно стремился к восстановлению конструкции, которая, как он считал, будет гарантировать безопасность Германии и оставит Францию в прежней изоляции. В Вене это поначалу не встретило понимания, более того, австрийцы в начале 1881 года предложили расширить австро-германский союз по содержанию, придав ему наступательный характер. Бисмарку пришлось надавить на своих партнеров, ненавязчиво продемонстрировав им, кто является лидером в альянсе. «Использовать нас для агрессивных целей – этого общественное мнение в Германии никогда не простит правительству», – писал он, пригрозив австрийским политикам заключить с Россией сепаратное соглашение [606]. Венской дипломатии не оставалось другого выхода, кроме как подчиниться «старшему брату».
18 июня 1881 года обновленный Союз трех императоров был заключен сроком на три года. В 1884 году он был продлен еще раз. Стороны обязались сохранять дружественный нейтралитет в том случае, если одна из них окажется вовлечена в войну с четвертой державой. Кроме того, они договорились уважать интересы друг друга на Балканах и предпринимать какие-либо территориально-политические преобразования в регионе только по взаимному согласию. В секретном дополнительном протоколе стороны указывали, что не будут препятствовать объединению Болгарии.
Для Бисмарка это был крупный дипломатический успех. В отличие от договора 1873 года, который являлся, по сути, консультативным пактом, Союз трех императоров нового образца представлял собой пакт о нейтралитете. Открытым, однако, оставался вопрос об устойчивости этого альянса. Бисмарк утверждал, что «опасность франко-русской коалиции полностью устранена» [607], однако на деле прекрасно сознавал, что подписанный договор не снял русско-австрийских противоречий на Балканах и что просуществует он, скорее всего, лишь до первого крупного кризиса. Однако более оптимального решения у «железного канцлера» попросту не имелось, да и не могло быть.
Одновременно Бисмарк стремился развить и дополнить свою систему союзов. За пределами альянса трех империй оставались еще три крупные европейские державы – Британия, Франция и Италия. Германский канцлер в начале 1880-х годов стремился направить их энергию в русло колониальных захватов, где они с неизбежностью вступили бы в конфликт друг с другом, в котором им потребовалась бы немецкая поддержка. Бисмарк считал колониальные споры идеальным объектом для того, чтобы ссорить другие державы, оставаясь в роли «третьего радующегося» ввиду полной незаинтересованности в заморских владениях.
По меньшей мере в отношении одной из перечисленных стран план сработал. Речь идет об Италии, которая стремилась усилить свои позиции в бассейне Средиземного моря. Естественной целью итальянской экспансии был Тунис, формально принадлежавший Османской империи и находившийся на побережье Северной Африки ближе всего к Апеннинскому полуострову. Однако здесь в роли опасного конкурента выступила Франция, которая и захватила лакомый кусок. За помощью и поддержкой итальянцы решили обратиться в Берлин. Однако Бисмарк, верный своей стратегии, заявил в январе 1882 года, что «ключ к двери, которая ведет к нам, находится в Вене» [608]. Между Италией и Австро-Венгрией на тот момент еще существовали серьезные противоречия, касавшиеся главным образом региона Южного Тироля, населенного в основном итальянцами. Фактически перед Римом встал тот же выбор, что и год назад перед Петербургом, – остаться в дипломатической изоляции или получить поддержку Германии, пойдя на компромисс с традиционным соперником. Как и Россия, Италия предпочла второй вариант.
20 мая 1882 года Тройственный союз был подписан. Стороны гарантировали друг другу благожелательный нейтралитет в случае конфликта с четвертой державой; если одна из участниц договора подвергалась нападению двух и более стран, две другие обязывались оказать ей вооруженную помощь. Кроме того, если Италия оказывалась объектом французской агрессии, Германия и Австро-Венгрия также гарантировали вооруженное вмешательство. В свою очередь, итальянцы обязались прийти на помощь немцам в случае французского нападения. Тройственный союз, как и австро-германский альянс, был изначально тайным соглашением. В 1883 году к нему фактически примкнула Румыния, подписав союзный договор с Германией и Австро-Венгрией. Тройственный союз станет еще одним долговременным альянсом, который просуществует до начала Первой мировой войны.
Бисмарк видел себя на вершине дипломатического успеха. В апреле 1882 года он гордо заявлял, что международные дела «не стоят ему ни единого бессонного часа» [609]. Действительно, основные цели германской внешней политики были на какое-то время достигнуты. Британский посол в Берлине писал в эти дни: «В Петербурге его слова – Евангелие, равно как и в Париже и Риме, где его высказывания привлекают внимание, а молчание вызывает беспокойство» [610]. Никто не знал только, как долго продлится это счастливое состояние.
Даже отношения с Францией, вечная головная боль Берлина, казалось, начали улучшаться. Французское правительство во главе с премьер-министром Жюлем Ферри сконцентрировало свое внимание на колониальных проблемах. Бисмарк был готов поддержать Париж, поскольку такая поддержка не стоила ему совершенно ничего. В итоге сформировалась нечто вроде «колониального альянса» двух стран – едва ли не единственный короткий эпизод сотрудничества за все время после 1871 года. Канцлер вел себя «так, словно страстные взоры французов можно было перенаправить с голубых вершин Вогезских гор на африканские болота» [611]. И на некоторое время это ему действительно удалось. Для Бисмарка это было тем более важно, что позволяло продемонстрировать всей Европе – расчеты на вражду Берлина и Парижа как на постоянный фактор в международных отношениях могут не оправдаться.
Вскоре в колониальную эру вступила и Германия. Это представляется довольно странным, учитывая, что Бисмарк резко негативно относился к идеям колониальных захватов. Колонии, говорил он в 1870-е годы, были бы для Германии тем же, чем является соболиная шуба в польском дворянском семействе, где нет денег даже на новые рубашки. Они станут уязвимым местом империи, не давая ровным счетом ничего взамен. «У нас нет достаточного флота для того, чтобы их защищать, и наша бюрократия недостаточно умелая для руководства такими территориями», – заявлял канцлер еще в 1880 году [612]. «Пока я нахожусь на посту канцлера, мы не будем проводить колониальную политику», – подчеркивал он год спустя [613].
Поэтому на первых порах германская колонизация развивалась на основе частной инициативы. К концу 1870-х годов в империи образовались достаточно влиятельные группы интересов, выступавшие за приобретение заморских территорий. В их число входили представители торговой и промышленной буржуазии, заинтересованные в стимулировании германского экспорта, приобретении новых рынков сбыта и – по возможности – источников ресурсов. Кроме того, колонии в последней трети XIX века считались едва ли не обязательным атрибутом мировой державы, сообщая ей соответствующий статус на международной арене. Соображения престижа играли для адептов колониальной экспансии не менее важную роль, чем экономические мотивы. Именно этим объясняется тот факт, что приобретение колоний быстро стало популярным лозунгом не только среди предпринимателей, но и в рядах широкой публики. Впрочем, достаточно сильны были и позиции противников колониальной экспансии.
