Двести Журнал - Журнал Двести
М.Д. (с пафосом): Дорогой Рустам Святославович! Позвольте мне от имени читателей "МЕГИ" и от себя лично поздравить вас с получением премий и от всей души пожелать…
Д-р КАЦ (брюзгливо): Поздновато спохватились. Два года назад, батенька, нужно было поздравлять. Дорога, извините уж, ложка к обеду. Кто рано встает, тому Бог…
Р.А. (сдерживая доктора): Мессир, он не виноват. Вы сами долго отказывались от интервью. И потом вы преувеличиваете. Со времени вручения вам премий прошел всего-навсего год…
Д-р КАЦ (удивленно): Вот как? А…
Р.А. (продолжает):…А два года пройдет уже тогда, когда читатель получит журнал с этой беседой.
М.Д. (многозначительно, в сторону): Крот истории медленно роет.
Д-р КАЦ (услышав): Кто этот крот? Уж не хотите ли вы сказать…
Р.А. (поспешно): Так вы, Михаил Витальевич, остановились на том, что хотели поздравить и пожелать…
М.Д. (с удивлением): Я? Ах да, хотел. Впрочем, первый мой вопрос, боюсь, покажется вам чуть-чуть некорректным. Или, скажем так, не совсем корректным.
Д-р КАЦ (ворчливо): Тогда не задавайте.
М.Д. (не слушая): Или даже совсем не корректным. Но я все равно спрошу. Ходят упорные слухи, будто все три премии вы получили жульническим путем. Смухлевали, по-русски говоря. Правда ли это?
Д-р КАЦ (истерически): Да как вы смеете?!
Р.А. (успокаивая доктор): Спокойнее, мессир. Не поддавайтесь на провокации. (Дубровскому, вполголоса) Увы, это правда. Профессор смухлевал, чего уж там скрывать. Возбуждено уголовное дело. Старший следователь ФСК Алексей Свиридов убедительно доказал, что профессор обманным путем заставил несколько сот человек прочесть свою книгу. А если бы книгу никто не прочитал, никаких премий она бы, естественно, не получила. Даже в номинационный список не попала бы…
М.Д. (слегка ошарашенный такой степенью откровенности): И что же теперь делать?
Р.А. (подумав): Премии придется вернуть и выплатить компенсацию за причиненный моральный ущерб. Тогда дело, может быть, и не дойдет до суда…
Д-р КАЦ (истерически, глотая таблетку): Я тебе дам "вернуть"! Ты сначала заработай хоть одну премию, а потом свою и возвращай!
Р.А. (с некоторой обидой): Но, позвольте! У меня, в некотором роде, тоже…
Д-р КАЦ (с явным пренебрежением): А-а, бессмертный сборник "Живем однова"! Как же, имели удовольствие читать-с.
Р.А. (с душевной болью): Дважды! Дважды живем.
Д-р КАЦ (брюзгливо): Ты хоть одну жизнь нормально, как я, проживи. Чтобы, значит, не было мучительно больно…
М.Д. (осторожно вмешиваясь): Итак, этот самый старший следователь ФСК Свиридов…
Д-р КАЦ (совсем раздраженно): Какой там, к черту, старший! Молодой зеленый оперок, прогибается только. Помню, когда за мной пришли в сорок девятом…
Р.А. (предостерегающе кашляет): Кхэ-кхэ!
Д-р КАЦ (брюзгливо): В чем дело?
Р.А. (вкрадчиво): Рустам Святославович, товарищ корреспондент уже и так наслышан о вашей трудной юности…
Д-р КАЦ (недоверчиво): И про то…
Р.А. (очень вежливо перебивает): И про то, что Солженицин лично вам одну главу в "Архипелаге ГУЛАГ" посвятил, он тоже знает.
Д-р КАЦ (Заметно смягчаясь): Между прочим, не главу, а прочти полторы. Одну главу он астроному Козыреву посвятил. А мне — главу, еще полстолька, еще три страницы в примечаниях к первому тому и в "Теленке" два абзаца. В общей сложности, при пересчете на страницы, как раз и выходит полторы главы… (Дубровскому, почти вежливо) Ну, какой там у вас вопрос?
М.Д. (копаясь в своих листочках): Сейчас-сейчас… Были ли за границей… Не участвовали ли… Не находились ли на оккупированной… Где же это? А, вот! (Читает по бумажке) Как и когда вам пришла в голову идея написать вашу "Историю советской фантастики"?
Д-р КАЦ (гордо): Именно тогда! Помню, в пятьдесят первом в кондее на переследствии попалась мне книжка какого-то Бритикова. Вертухай принес вместо баланды. Начинаю ее с горя читать — и вижу (с внезапным грузинским акцентом): нэ так это было! Савсэм нэ так!
Р.А. (осторожно)): А вот раньше вы говорили, что идея пришла вам в голову только после XX съезда…
Д-р КАЦ (с искренним удивлением): Когда это я такое говорил?
Р.А. (корректно): Три года назад, в интервью журналу "Огонек", специальному корреспонденту Мокроступову. Вспомнили?
Д-р КАЦ (изумленно глядя на Дубровского): Постойте! А этот корреспондент тогда, по-вашему, откуда?
Р.А. (все еще корректно, но уже повышая голос): Я же вам объяснял. Это Михаил Дубровский из журнала "Фантакрим-MEGA".
Д-р КАЦ (тоже повышая голос): А как его фамилия?
Р.А. (громко, с отчаянием в голосе): Дубровский же! Д-р КАЦ
(кричит): Как-как?!
М.Д. (невольно тоже кричит): Тише-тише! Я — Дубровский.
Д-р КАЦ (после долгой паузы): А-а, Дубровский. Так бы сразу и сказали. Ладно, задавайте ваш вопрос.
М.Д. (снова копаясь в своих листочках): Момент… Есть ли близкие родственники за рубежом… Не провозите ли иностранную валюту или оруж… Черт! Не то, не то… О, нашел! (Читает) Сложно ли вам было собирать материал для своей книги? Помогал ли кто-нибудь вам?
Д-р КАЦ (быстро бросив взгляд на Арбитмана): Никто мне не помогал! Сам своим умом до всего дошел! (Опять бросает взгляд на Арбитмана, который с видом мученика молчит) Собирать материал было, конечно, непросто. (Со вздохом, доверительно) Бегали они от меня, как тараканы. Не хотели, чтобы я их в книжку вставлял. Один даже под поезд бросился.
М.Д. (с профессиональным интересом): Кто?
Д-р КАЦ (равнодушно): Не помню. Все равно в конце моей "Истории" они все умерли…
Р.А. (с некоторым нажимом): Рустам Святославович, не все.
Д-р КАЦ (испуганно): А? Что?
Р.А. (с сильным нажимом): Не все, я говорю. Насчет одного есть закрытое распоряжение. (Гулким шепотом на ухо доктору, но так, чтобы слышал и Дубровский) Считать его живым. Понятно?
Д-р КАЦ (Все поняв и перепугавшись): Да-да, один случайно выжил. В смысле, и не болел никогда. (С нарастающей истерикой) И на фронте не был! И в Париж сроду не ездил! (Кричит) И книжек таких не писал! Вообще никаких не писал!
М.Д. (встревоженно): Тише, доктор…
Д-р КАЦ (успокаиваясь): Да-да, вы Дубровский. Я помню… Ну, задавайте, наконец, ваш вопрос.
М.Д. (перебирая кипу своих листков): Секундочку… Не болели ли вы чумкой… Не ударялись ли головой… Не было ли среди ваших предков шизофре… Да где же он? Ага, вот! (читает по бумажке) Почему, по вашему мнению, до вас такая книга никем не была написана?
Д-р КАЦ (бросив изумленный взгляд на Арбитмана): Разве никем?
М.Д. (растерянно): Кажется, никем…
Р.А. (с угрозой в голосе): Никем-никем! Факт.
Д-р КАЦ (с удивлением): Как — никем? А кто же ее тогда написал? Ничего не понимаю.
Р.А. (со вздохом, постукивая по циферблату своих часов): Мессир, время. (Дубровскому) Доктор хотел сказать, что уже устал. Пора заканчивать.
М.Д. (просящим голосом): Ну, еще один самый важный вопросик! (Усиленно роется в бумажках) Где вы были в ночь с девятнадцатого на двадцать первое… в ночь с пятого на десятое… в Варфоломеевск… Вот он, вопрос! (Читает) Скажите, профессор, а будет ли у вашей книги продолжение?
Р.А. (выразительно постучав пальцем по лбу): Кхэ-кхэ…
Д-р КАЦ (устало): А вы что, хотите продолжения? Ну, честно?
М.Д. (напрягшись, честно): В гробу я его видал.
Д-р КАЦ и Р.А. (радостно, хором): Все там будем! Спасибо за внимание!
Беседу и не думал записывать,
а просто выдумал ее из головы
Данило АРКАДЬЕВ,
штат Арканзас
Сплошное оберхамство!
Правдивые истории от Змея Горыныча
Продолжение. Начало в номере Б
Потрясенный "Необходимым предуведомлением" Александра Щеголева, спешу заверить:
1. К калмыкам всегда относился достаточно терпимо.
2. Идентичность Штерна Ларионовой сомнению не подвергаю.
3. Адольф Гитлер для меня сначала лучший друг и лишь потом уже рейхсканцлер.
12. РАЗОБЛАЧУХАННЫЕЧитатели-то, может быть, и догадались, а вот действующие лица оторопели до полного забвения ролей. Ошеломление сорвало с присутствующих маски и явило лица.
Родригес стал Щеголевым, Логинов — Витманом, Брайдер — Чадовичем. Подобно гробам в фильме ужасов раскрылись картонные коробки, и из них выглянули ошарашенные физиономии Байкалова и Казакова. Упаковка с надписью "Сифон бытовой. Свияга" была продырявлена изнутри тычком костыля, и в отверстии возник чей-то нестерпимо знакомый глаз. У Лазарчука со стуком упало искусственное сердце. Ланцеты обернулись корнцангами и наоборот. Зал резко изменил геометрию — это у дома номер восемнадцать поехала крыша. Сквозь Нобелевку отчетливо и зловеще проглянул "Гамбургский счет".
Пожалуй, одна только Ларионова-Штерн не ударила в грязь лицом. Слабо ахнув, она лишилась чувств, но из образа не вышла.
А в целом, конечно, мизансцену надо было спасать.
