Анатолий Вишневский - Время демографических перемен. Избранные статьи
При этом никаких признаков отторжения школы как основного института социализации в этом возрасте у детей мигрантов не наблюдается. Напротив, по данным исследования в Санкт-Петербурге, «антишкольная культура (неприятие учителей, стремление прогуливать, невыполнение домашних заданий) у детей мигрантов ниже, чем у их одноклассников, а увлеченность учебой выше»[302]. Отмечается «высокая мотивационная заинтересованность в изучении русского языка. Более 80 % детей, в семьях которых русский не является основным языком общения, подчеркивали важность его изучения»[303]. Эти и другие данные противоречат постоянно повторяющемуся утверждению о противодействии мигрантов интеграционным процессам, равно, впрочем, как и элементарная логика поведения людей, заинтересованных в нормальном существовании в среде, в которой они живут.
Отмечая эти и подобные факты, которые сильно противоречат поспешным и поверхностным оценкам безответственных политиков и журналистов, не хотелось бы и упрощать ситуацию, недооценивать серьезные риски, сопряженные с иммиграцией и ее дезинтеграционным потенциалом, который, при определенных условиях, может свести на нет все усилия по интеграции мигрантов.
Всем известное словечко «понаехали» появилось не сегодня и не вчера, оно очень хорошо отражает обычную реакцию местного населения на появление пришлого элемента во все времена и во всех странах. Нетерпимое отношение к приезжим – не новость и в России. В конце XIX в. приток мигрантов-отходников из русской деревни в русские города вызывал примерно такое же отношение и такие же оценки, какие можно видеть сейчас в отношении отходников из Таджикистана или Узбекистана, да и их положение в обществе было примерно таким же. В. Ленин приводил несколько иллюстраций тогдашней ситуации. «Все деревенские жители называются серыми и, что странно, нисколько не обижаются на это название, и сами называют себя таковыми». Современники смотрели на мигрантов свысока, жаловались на то, что жизнь отходников в столицах прививает им «многие культурные привычки низшего разбора и наклонность к роскоши и щегольству»[304]. «Г. Герценштейн прямо вопит о “показной цивилизации”, “широком разгуле”, “бесшабашном кутеже”, “диком пьянстве и дешевом разврате” и пр.», – добавляет Ленин[305]. В свою очередь, «сельские мигранты в городе и крестьяне сопротивлялись проникновению светской, буржуазной культуры в свою среду… Благодаря институту землячества, тесным связям отходников с родной деревней, крестьянству, занимавшемуся отходничеством, удавалось в значительной мере сохранять традиционный крестьянский менталитет не только в деревне, но и в условиях города. В обществе земляков, в котором новичок, прибывший в город, и на работе, и на досуге постоянно находился среди своих, и в городском окружении сохранялись привычные крестьянину социальные нормы поведения»[306]. Историк цитирует свидетельство современника (конец XIX в.): «Разрыв между городом и деревней был не только экономический, но и психологический и даже языковой. Культурный городской слой плохо понимал язык деревни и даже отвергал его, а деревня совсем перестала понимать городской культурный язык. Они плохо понимали друг друга и расходились, не договорившись ни до чего. Так образовались две культуры: городская и крестьянская, два разных мира»[307].
Существование этих двух разных миров сыграло не лучшую роль в последующей истории России, и можно было бы извлечь из этого опыта кое-какие уроки. Но, похоже, что этот опыт забыт, и сегодня потомки «серых» отходников, несмотря на всю их «серость», ставшие коренными современными горожанами, свысока смотрят на мигрантов уже не из русской, а из мировой деревни и обвиняют их в том же, в чем обвиняли их дедов и прадедов.
Речь идет, разумеется, не о специфическом российском феномене. Сходная реакция на появление большого количества мигрантов характерна не только для российского общества, она свойственна значительной части населения европейских стран, становится все более заметной и в США – классической стране иммиграции[308]. Никакая власть не может игнорировать эти общественные настроения и сама оказывается перед серьезным выбором. Это относится и к российской власти. Либо она сможет найти серьезные аргументы и переубедить массовый электорат, сделать понятной для него объективно неизбежную роль миграции в XXI столетии (но для этого она сама должна ее понять), либо она не сможет этого сделать и солидаризуется с массовыми настроениями, в той или иной форме одобрит и поддержит проявления нетерпимости по отношению к мигрантам и, в конечном счете, сделает невозможным пополнение населения России за счет миграции, связанное с изменением его этнического состава.
С точки зрения долговременных интересов России, ее конкурентоспособности в мире, ее будущего, несомненно, предпочтительнее первый вариант. Но, во-первых, нельзя призывать власть игнорировать политическую конъюнктуру сегодняшнего дня, с этим тоже связаны немалые риски. А во-вторых, нельзя перекладывать на власть те задачи, которые должно выполнить само общество. Россия нуждается в переосмыслении проблем миграции и в изменении отношения к ней, решение этой задачи возможно, если к нему будут привлечены силы на всех общественных уровнях – органов власти, политических партий и движений, средств массовой информации, науки, образования и т. д.
Смена идентичности никогда не бывает простой и быстрой, это всегда – мучительный и не всегда успешный процесс преодоления разного рода препятствий. Объект политики – именно эти препятствия, она может воздействовать как в сторону их увеличения, так и в сторону уменьшения, и понятно, что направленность политики зависит от ее целей.
Если субъект политики – государство – считает нужным ограничить миграцию из-за рубежа, то, естественно, его усилия должны быть направлены на увеличение препятствий, введение всякого рода ограничений – вплоть до полного запрета, как это было, например, в СССР. Один из способов ограничить иммиграцию – сделать страну миграционно непривлекательной, выстроив систему барьеров, затрудняющих интеграцию пришлого населения, окружающих его стеной нетерпимости, противодействующих смене культурной идентичности иммигрантов.
В той же мере, в какой государство признаёт иммиграцию желательной или неизбежной, оно должно направить свои усилия на устранение препятствий для интеграции иммигрантов, в том числе и путем облегчения для них добровольной смены культурной идентичности. А это, в свою очередь, предполагает доброжелательное, терпимое отношение к иммигрантам в пределах общей границы толерантности, исключающей недопустимые по законам принимающей страны формы и нормы социального поведения.
Обеспечение такого отношения – задача государственной власти и ее политики. Забота о толерантности в отношении мигрантов – не блажь, а необходимость, это единственный путь принять достаточно большое количество мигрантов (а мы видели, что по ряду причин России этого не избежать) и в то же время не допустить нарастания недовольства со стороны как местного, так и пришлого населения, эскалации конфликтов, чреватых, в конечном счете, расколом общества.
В поисках оптимальных решений России, как и всем другим странам, придется балансировать в поисках своей интеграционной модели между мультикультурализмом и «плавильным котлом». Приехавший в Москву житель таджикской глубинки, прекрасно справляясь с земляными работами на московских стройках или с вождением «маршрутки» на московских улицах, не может в одночасье заговорить на чистом русском языке, усвоить все нормы московской жизни, у него будет много трудностей на бытовом уровне. Пытаясь справиться с ними, он будет льнуть к таджикской диаспоре, искать ее поддержки, а это, в свою очередь, будет способствовать консервированию его таджикской идентичности. То же будет происходить и с мигрантами из Узбекистана, Киргизии и т. д. Это не может не привести к некоторому сдвигу в сторону мультикультурализма, что предполагает принятие, может быть, даже и непривычного культурного многообразия, не просто терпимое, но дружелюбное отношение к особенностям культуры и бытового поведения приезжих, если оно не приводит к нарушению российских законов, и т. д. Но допустимая доля мультикультурализма не должна вести к геттоизации мигрантских диаспор, к отгораживанию всех таджиков или всех узбеков непроницаемой стеной от российского общества. Это будет уже не мультикультурализм, а то, что Амартия Сен назвал «множественным монокультурализмом». «Сосуществование двух образов жизни или двух традиций, которые никогда не пересекаются, следует, по сути, рассматривать как выражение “множественного монокультурализма”». Защита мультикультурализма, о которой постоянно приходится слышать в наши дни, очень часто как раз и есть не что иное, как защита множественного монокультурализма»[309].
