Тарик Али - Столконовение цивилизаций: крестовые походы, джихад и современность
Конечно, в том, что европеец, появившийся здесь в XVI веке, был чаще всего португальским или испанским капитаном, явившимся прямо с Реконкисты, бушевавшей на Иберийском полуострове, и жаждавшим лишь одного — продолжать истребление «мавров», было много иронии. И Васко да Гама и Анфонсо де Альбукерке оправдывали свое пиратство в водах архипелаге именно идеей Крестового похода против ислама. Когда Альбукерке захватил Малакку в 1511 году, он положил начало опустошительному разбою, который на протяжении трех веков стал печальной традицией следовавших за ним европейских колонистов:
Он захватывал и грабил все встречавшиеся ему мусульманские суда; он потребовал, чтобы султан Малакки позволил ему построить португальский форт; когда он построил форт, он разрушил мусульманские гробницы, разбирая их на стройматериалы; ко всему прочему он еще казнил крупного яванского купца. Это и дальнейшее поведение португальцев дало основание св. Фрэнсису Ксавье говорить о том, что их знания сводились к спряжению глагола «rapio» — «красть», при этом они выказывали удивительные способности «в изобретении новых времен и причастий». Не удивительно, что они так и не смогли найти поддержки местного населения для своих предприятий на Острове специй[174].
Протестанты из Голландии оказались более удачливыми. Они были не такими жестокими, как португальцы, и соперничество между ними привело к росту цен. Это способствовало доверию местного неселения к протестантам, которые соперничали с их врагами — португальцами. Голландская Ост-Индская компания вскоре установила контроль над Явой, но никогда не прилагала серьезных усилий к христианизации населения, которая дорого бы обошлась компании и мешала бы обычно дружественным отношениям с мусульманскими правителями.
Коммерческие интересы оказались сильнее жажды миссионерства. Кроме того, Религиозные войны в Европе были в разгаре, и протестантские пасторы, вовсе не многочисленные, были чрезвычайно нужны в Европе. Так что и обратившихся в христианство было немного до тех пор, пока в начале XIX века голландское государство не взяло бразды правления у прекратившей существование Ост-Индской компании, подобный сценарий был разыгран и в Индии.
Голландская Ост-Индская компания, как и британская, была среди пионеров первой капиталистической глобализации. В отличие от современных корпораций, старые компании не получали автоматически поддержку правительств Нидерландов и Британии. Но их привилегии позволяли им создавать и содержать свои собственные армии. Голландское правление на архипелаге было жестоким. Более совершенные технические средства давали европейцам возможность управлять островами, что голландцы осуществляли при помощи традиционного правящего слоя Явы, но эффективность их правления не шла ни в какое сравнение с твердой хваткой их британских коллег в Индии.
Запоздалое появление ислама в этом регионе повлияло на то, как религия была воспринята и как она функционировала. Американский антрополог Клиффорд Геерц разделил яванский ислам на два основных направления: абанган (abangan), последователи этой версии ислама верили в синкретичную форму ислама, принимавшую Пророка и Книгу, а также ритуалы, обычаи и традиции их языческого прошлого, и сантри (sanlri), последователи которого были менее гибки, они отказывались принять разницу между божественной истиной и разумом, между безусловной покорностью и интеллектуальной толерантностью и стремились к торжеству «правильного» ислама. «Инаковость и грозное величие Бога, — пишет Геерц, — сильный глубокий морализм, жесткое следование доктрине и нетерпимая элитарность, так свойственные исламу, были совершенно чужды традиционному мировоззрению яванцев[175].
Несомненно, это так, однако, принимая во внимание специфику яванских туземных традиций, здесь трудно не обнаружить ту же модель, что и в других частях исламского мира. Как я пытался продемонстрировать в этой книге, каждая культура, в которую проникал ислам, порождала сходные модификации этой религии.
На самом Аравийском полуострове, как и в Магрибе, Западной Африке и Южной Азии, можно обнаружить местные варианты абанган и сантри. Чаще всего это версии последнего типа, последователи которых с трудом уживаются с другими направлениями в своей религии и беспрерывно спорят о толковании текстов и законов. Но нетерпимость и элитарность отнюдь не являются пороками, присущими лишь исламу. Они присутствуют и в иудаизме, и в христианстве, и даже в индуизме, свидетелем примеров этого можно в любое время стать в Израиле, США или Индии.
Голландское правление в Индонезии было более основательным и деспотичным. И, как результат, менее эффективным, чем у британцев в Индии. Четверть миллиона голландских поселенцев переехали на захваченные острова (это чуть больше, чем количество британцев, переселившихся в Индию за два века), где они создали свою общину, в которой господствовала Голландская реформатская церковь, но она так и не смогла установить абсолютную гегемонию, поскольку другие протестантские церкви и секты размножались по всей колонии. Высокий показатель плотности населения по голландской переписи 1920 и 1930 годов до определенной степени вводит в заблуждение. С самого начала колониальный закон голландских протестантов отказывался признавать какие-либо промежуточные социальные группы между туземцами и белыми, в отличие от их коллег-католиков с Иберийского полуострова, придумавших категорию mestizo — метисы. Согласно голландскому праву, белый человек, который произвел от туземной женщины ребенка и признал его своим отпрыском, тем самым давал последнему статус белого. Если же он не признавал ребенка (а большинство именно так и делало!), тогда последний пополнял ряды местного населения. Отсюда появилась масса белых и голубоглазых туземцев, а большинство белых, составлявших 230000 человек, были в действительности евроазиатами.
Голландские поселенцы были необходимы для контроля над колонией, ресурсы которой определяли экономический статус их родины. Именно экономические причины привязывали голландцев к их владениям на Востоке, и зависимость Амстердама от колоний была намного большей, чем зависимость любой другой европейской державы. Без Явы голландцы стали бы не более чем холодной низиной на краю Северного моря. Тюльпаны вряд ли смогли бы компенсировать им потерю архипелага, ведь, владея им, голландцы являлись третьей колониальной державой в мире по уровню доходов. До Второй мировой войны на голландскую Ост-Индскую компанию приходилось 90 % мировых поставок хинина, 86 % перца, 37 % резины, 19 % чая и сахара, кофе, масла, капока, продуктов из кокосовой пальмы и т. д. Отчаянное желание голландцев вернуться в свои колонии после поражения японцев в 1945 году не имело ничего общего с психологией, цивилизацией, культурой или демократией. Это было стремление, продиктованное исключительно экономикой.
Многие английские историки подчеркивали необычайно утилитарные аспекты голландского правления. Колониальная культура была исключительно бесплодной. За всю историю ее существования не было создано ничего достойного названия литературы, ничего подобного произведениям Киплинга, или Флобера, или Конрада, или Моэма так и не появилось. Голландский джин вряд ли сможет стать заменой отсутствующей литературы. Но не все так просто. На международной арене голландский язык не имел такого значения, как английский. Голландские и индонезийские специалисты могли бы с этим поспорить, доказывая, что Куперус и Мультатули лучше Киплинга или Альберс и Спрингер стоят гораздо выше Моэма. Запоминающийся роман Спрингера «Бандунг, Бандунг» все еще способен вызвать слезы.
М. Кларк обращал внимание на контраст голландцев и иберийцев:
«Португальские католики бесконечно говорили о доблести, голландские кальвинисты — о необычайно большой прибыли. В обсуждении того, как следует применять пряности с Молуккских островов, у них [португальцев] присутствовала какая-то чувственная составная. Перец был им нужен для пищи и лекарств, имбирь — для улучшения стула, гвоздика укрепляла печень, рот и сердце, улучшала пищеварение и предохраняла зрение, а четыре драхмы, выпитые с молоком, усиливали сексуальное желание».
Чего профессор Кларк не заметил, так это того, что большинство португальцев были относительно недавно обращены в католицизм. Их оценка некоторых пряностей была напрямую связана с наследием знахарей и врачей исламской культуры, чьи ученые трактаты о сексуальности и медицине оставили глубокий отпечаток в культуре Иберийского полуострова, эту культуру инквизиция могла подавить, но не уничтожить. Действительно, Голландия эпохи Рембрандта была полна необузданного секса, но вскоре ее постигло наказание в виде кальвинизма. Ко времени, когда голландцы оккупировали мусульманские земли, для получения голландской культурой пользы в целом уже было слишком поздно[176].
