Наоми Кляйн - Доктрина шока. Становление капитализма катастроф
Передав миллиарды долларов подрядчикам, Временная коалиционная администрация исчезла. Ее сотрудники вернулись в частный сектор, и когда стали вспыхивать скандалы, не осталось никого, кто мог бы отвечать за эту печальную деятельность в «зеленой зоне». Но в Ираке сильно ощущалась эта пропажа миллиардов долларов. «Ситуация сейчас стала еще хуже и не похоже, чтобы положение улучшалось, несмотря на огромные контракты с американскими компаниями, — сказал инженер, сотрудничающий с Министерством электроэнергии, через неделю после того, как Bechtel объявила, что покидает Ирак. — Удивительно, что миллиарды долларов, потраченные на электричество, совершенно не улучшили, но даже ухудшили ситуацию». Таксист в Мосуле удивлялся: «Что это за восстановление? Сегодня мы пьем необработанную воду из системы, построенной десятки лет назад, которой никто не занимался. Электричество у нас бывает два часа в сутки. И мы движемся вспять. Мы готовим еду на дровах, потому что у нас нехватка газа»[1001].
Катастрофический провал плана реконструкции также прямо связан с самой тяжелой формой «отдачи» — с опасным распространением религиозного фундаментализма и межрелигиозных конфликтов. Когда оккупационные власти не смогли обеспечить работу самых необходимых служб, пустоту заполнили мечети и местные люди с оружием. Молодой религиозный активист из шиитов Муктада аль Садр ярко продемонстрировал неудачи приватизированной реконструкции Бремера, начав свою неофициальную реконструкцию в трущобах шиитов от Багдада до Басры, благодаря чему у него появились ревностные последователи. На деньги мечетей, а позднее, быть может, и при поддержке Ирана он основал центры, которые посылали электриков восстанавливать провода и телефонную связь, организовывали сбор мусора, устанавливали аварийные генераторы, совершали необходимые поездки и регулировали дорожное движение. «Я увидел пустоту, и никто не мог ее заполнить, — говорил аль Садр в первые дни такой работы. И добавлял: — Что я могу делать, то и делаю»[1002]. Кроме того, он собирал молодых людей, у которых не было ни работы, ни перспектив в Ираке под управлением Бремера, выдавал им черную одежду и раздавал ржавые автоматы Калашникова. Так появилась «Армия Махди», сегодня одна из самых жестоких сил среди иракских религиозных фанатиков. Эти вооруженные бойцы также являются наследием корпоративизма: если бы реконструкция позволила создать рабочие места, безопасность и работу важнейших служб в Ираке, аль Садр не мог бы начать свою миссию и остался бы без многих своих последователей. Но провал корпоративной Америки заложил основы успеха аль Садра.
Ирак под управлением Бремера был плодом логического развития теории чикагской школы: количество работников в государственном секторе сведено к минимуму, в основном всем заправляли контрактники, живущие в городе государстве от Halliburton, которые подписывали благоприятные для корпораций законы, составленные KPMG, передавали брезентовые мешки с деньгами западным подрядчикам, охраняемым наемными солдатами, и пользовались полным судебным иммунитетом. И они жили в окружении разъяренных людей, которые все больше пропитывались духом религиозного фундаментализма, потому что он был единственным источником власти в ситуации «оболочечного» государства. Как бандитизм в России или кумовство около Буша, Ирак был порождением 50 летнего крестового похода за приватизацию мира. И хотя сами его вожди этого не признают, теперешний Ирак надо рассматривать как самое чистое из всех, бывших доселе, выражение той идеологии, которая его породила.
Глава 18. Круг замыкается: От «чистого листа» к выжженной земле
Не легче ли будет Для правительства в таком случае Распустить этот народ И выбрать другой?
Бертольд Брехт «Решение», 1953 г.[1003]Ирак — это последний великий рубеж на Ближнем Востоке… В Ираке пробито 80 процентов нефтяных скважин из всех, когда–либо открытых.
Дэвид Хорган, глава ирландской нефтяной компании Petrel, январь 2007 г.[1004]Могла ли администрация Буша не подозревать, что ее экономическая программа может вызвать ответное насилие в Ираке? Тот человек, который вероятнее всего думал о ее возможных негативных последствиях, и осуществлял эту программу. Его звали Пол Бремер. В ноябре 2001 года, вскоре после создания новой антитеррористической компании Crisis Consulting Practice, Бремер написал записку для своих клиентов, где объяснял, почему транснациональные корпорации сталкиваются с повышенным риском террористических актов как у себя в стране, так и за границей. В статье «Новый риск для международного бизнеса» (New Risks in International Business) он рассказывал своим VIP клиентам, что они сталкиваются с опасностью из–за той самой экономической схемы, которая позволила им разбогатеть. Свободная торговля, писал Бремер, «породила беспрецедентные богатства», но она же оборачивается «непосредственными негативными последствиями для многих». Он «требует увольнения работников. Рынок, открытый для международной торговли, оказывает неимоверное давление на традиционных продавцов и торговых монополистов». Все эти перемены «увеличивают неравенство по уровню доходов и социальное напряжение», что в свою очередь может привести к разнообразным атакам на американские фирмы, включая террористические акты [1005].
Именно это и произошло в Ираке. Если авторы войны внушили себе, что их экономическая программа не вызовет ответного политического удара, их надежды основывались не на том, что иракцы добровольно согласятся на программу систематического разорения. Скорее организаторы войны рассчитывали на нечто иное — на дезориентацию иракцев, их коллективную регрессию, неспособность уследить за скоростью преобразований. Другими словами, они полагались на силу шока. Главную мысль шоковых терапевтов для Ирака — и военных, и экономических — лучше всего выразил бывший заместитель госсекретаря Ричард Армитидж, который сказал, что иракцы будут настолько потрясены военной мощью США и настолько счастливы избавиться от Саддама, «что их будет несложно провести из пункта А в пункт Б»[1006]. Затем, через несколько месяцев, они очнутся от послевоенного остолбенения и с приятным удивлением откроют, что живут в арабском Сингапуре, что их страна стала «тигром на Тигре», по восторженным словам одного аналитика рынка.
Вместо этого многие иракцы немедленно потребовали права участвовать в перестройке собственной страны. И именно ответ администрации Буша на такой незапланированный поворот событий вызвал самую сильную «отдачу» со стороны иракского народа.
Демонтаж демократии
Летом после вторжения в Ирак народ испытывал сильнейший голод по участию в политике, так что в Багдаде, вопреки всем бытовым трудностям, воцарилась карнавальная атмосфера. Несмотря на злость по поводу увольнений, на недовольство в связи с перебоями в работе электричества и иностранных подрядчиков, многие месяцы накопленный гнев выражался в звучании свободных и живых речей. Тем летом ежедневно происходили протесты около ворот «зеленой зоны», в основном там стояли люди, требующие вернуть им работу. Появились сотни новых газет, в которых критиковали Бремера и его экономическую программу. В мечетях по пятницам звучали политические проповеди, и о такой свободе при Саддаме невозможно было и мечтать.
И что самое удивительное — по всей стране в городах и селениях проходили спонтанные выборы. Освободившись от железной хватки Саддама, люди сходились и выбирали лидеров, которые должны были стать их представителями в новую эпоху. В таких городах, как Самарра, Хилла и Мосул, встречались религиозные вожди, профессионалы и простые люди, которые вместе определяли приоритеты восстановления, опровергая все опасения насчет религиозного фанатизма и фундаментализма. Это были жаркие встречи, но, по рассказам многих очевидцев, они были одновременно полны радости: задача была крайне сложной, но свобода стала реальностью. И во многих случаях американские военные, которые верили словам президента, сказавшего, что армия была послана в Ирак для утверждения демократии, этому способствовали: они помогали проводить выборы и даже строили урны для голосования.
Энтузиазм относительно демократии в сочетании с резким Неприятием экономической программы Бремера ставили администрацию Буша в неловкое положение. Он открыто обещал передать власть законно избранному иракскому правительству через несколько месяцев и дать иракцам возможность участвовать в принятии решений уже сейчас. Но в первое лето оккупации ни у кого не оставалось сомнений в том, что если американцы откажутся от власти, им стоит забыть о своей мечте превратить Ирак в образцовую приватизированную экономическую систему с вкраплением военных баз США; население было слишком проникнуто экономическим национализмом, особенно когда дело касалось иракских запасов нефти, самого дорогого, что у него было. Поэтому Вашингтон отказался от обещанной демократии и вместо этого увеличил уровень шока в надежде, что его большие дозы сделают свое дело. И это решение означало, что борьба за свободный рынок в его чистом виде сделала полный круг и вернулась к своим истокам — к тому, что происходило в странах южного конуса в Латинской Америке, где экономическая шоковая терапия вводилась с помощью жестокого подавления демократии, исчезновения людей и пыток для всякого, кто стоял на ее пути.
