Светлана Бондаренко - Неизвестные Стругацкие. От «Отеля...» до «За миллиард лет...»:черновики, рукописи, варианты
Гоп! Пол из-под ног ушел и вернулся. Готово. Арсенал. Приоткрыл я дверь и выглянул. Сейчас, думаю, часовой меня: «Предъяви пропуск!» Нет, не угадал. Не видать никакого часового. Кабина стоит посреди низкого такого круглого зальца, и от зальца этого по радиусам отходят коридоры или там тоннели, не знаю, как правильно. Шесть коридоров, и все совершенно одинаковые. И никаких надписей, ничего. Эх, думаю, была не была. Выбрал наугад один коридор, да и зашагал по нему. Дверей, конечно, видимых нет, так что получается скорее не коридор, а тоннель. Народу — ни души. Гудит где-то мерный такой, приглушенный гул. Вентиляторы, что ли, работают. Вообще похоже на бомбоубежище. Нутром чувствую, что нахожусь глубоко под землей. И хоть бы одна дверь! Хоть бы надпись какая-нибудь!
И только я это подумал, как упираюсь я в тупик, и глухая стена передо мною раздвигается, и даже не раздвигается, а я бы сказал, растаивает. И с разбегу влетаю я в еще один зал, на этот раз полукруглый.
Ну, что я ожидал? Что может нормальный человек ждать от арсенала? Так вот здесь ничего этого не было. Посередине зала за столом сидел спиной ко мне человек в пестрой куртке с надписью «АРСЕНАЛ» на лопатках. Чего-то он (Далее отсутствует. —С.Б.)
Второй вариант продолжения идет уже в основной части черновика, после «призрака» и попытки Гага завладеть брошенным на ступеньках дома оружием инопланетян с помощью Драмбы, после того как он вспомнил самое светлое в своей жизни и снова уснул.
Корней разбудил меня, когда солнце вовсю уже лупило в мое окно.
— Завтракать!
Я вскочил, натянул на себя все это сине-белое, нашарил под койкой сандалии. Вспомнил про ушибленный палец и даже не июнь удивился, когда обнаружил, что ноготь цел, палец как новенький, и никакой боли. Спасибо. Обошлись бы и без этого, но раз уж так, то спасибо. Проклятое окно, пока я спал, опять расширилось на полметра. Пришлось его водворять в положенные рамки. Заодно выглянул — арсенал на крыльце, натурально, исчез, а следы-ямы еще были видны, но уже зарастали молоденькой зеленой травкой. Лукавый мир…
Я спустился в столовую и бухнулся на скамью напротив Корнея. Я все ждал, что он спросит, почему я не умылся, чтобы ответить ему дерзко, но он не спросил. Он спокойно жевал свою траву, с аппетитом хрустя, и о чем-то размышлял, рассеянно поглядывая поверх моей головы. Много бы я дал, чтобы узнать, о чем он там размышляет, что ему на самом деле от меня надо, и что ему надо от всех нас. Странное дело: когда я смотрел на его лицо, все мои черные мысли пропадали куда-то. Было у него что-то в лице, то ли детское, то ли наоборот, очень мужественное — словом, лицо человека без всяких тайных умыслов. И я все время должен был напоминать себе: осторожно, Кот, другом он тебе быть не может, не с чего ему быть твоим другом, а раз он не друг, значит враг… Так и сидели мы лицом к лицу. Я уплетал какую-то вроде бы рыбу, прихлебывал горячее пойло, а потом взял и сообщил ему осторожненько:
— Сон я сегодня один видел… диковинный такой…
— Что? — спросил он, будто очнувшись.
— Сон, — сказал я и рассказал ему про корабль, про человека с двумя лицами.
Он засмеялся.
— Не хитри, не хитри, — говорит. — Сон… Это один мой друг прилетел, он тоже не землянин, вроде тебя… — Он снова засмеялся. — Да, тебе, наверное, было довольно странно на него смотреть… Испугался?
— Да нет, — возразил я небрежно. — Только вот оружие у него… Я хотел посмотреть, так оно… как бы это сказать, в руки не дается, что ли…
Он кивнул с самым серьезным видом.
— Это у них так. Оружием может пользоваться только тот, кому оно вручено. А то были случаи… — Он помолчал. — Страшные случаи были.
— Что, даже вы не можете? — спрашиваю.
— Почему «даже»? Никто не может. Только тот, кто вручает, и тот, кому вручают. По-моему, это правильно.
По-моему, это тоже было правильно, но я об этом распространяться не стал, а спросил:
— А у вас на Земле с оружием тоже так? Он медленно покачал головой.
— Не-ет. У нас на Земле не так. У нас, Гаг, оружия вообще нет. Разве что в музеях.
Я обалдел, а потом разозлился. Что он меня — за дурака считает? У меня даже охота разговаривать с ним пропала. Придумал я себе еще чашку пойла и уткнулся в нее. А он говорит:
— Не веришь, чудак… А ты подумай: зачем нам оружие? Я только плечом дернул, а он пристал, не отстает:
— Нет, ты все-таки подумай. Друг с другом мы давно уже не воюем. Нападения из Космоса не предвидится. Некому нападать. Те, кто хотел бы напасть, не умеют. А кто умеет, тем нападать незачем, они наши друзья, мы работаем вместе… Так зачем нам нужно оружие?
— Так точно, — сказал я ему. — Незачем вам оружие. Действительно.
Это, значит, надо понимать, что того зеленого зверя он голыми руками добыл. И вообще все эти скелеты. Я уж не говорю про то, что на мою землю им без оружия лучше не соваться, мы — поди сердитые. У нас без оружия никто ничего не добивался. И нечего передо мной комедию разыгрывать, будто ты этого не понимаешь самым распрекрасным образом. Я понимаю, ты у меня все доверия добиваешься. Ну, так таким способом не добьешься. Не на того напал. Тут он допивает свой желтый сок, сбрасывает свою посуду в мусоросборник и спрашивает:
— А почему ты, Гаг, мне вопросов не задаешь?
Вот тебе и на — вопросов я ему не задаю… «Чтобы вранья поменьше слушать», — хотелось мне сказать, но я ему другое ответил:
— Почему же не задаю? Задаю…
— Понимаешь, — говорит он, и тон у него такой, будто он передо мной извиняется. — Я ведь не могу тебе длинные лекции читать. Во-первых, у меня времени на это нет, ты уж извини… А во-вторых, это, по-моему, скучно… Посуди сам, какой интерес выслушивать ответы на вопросы, которые ты не задавал. Или ты иначе считаешь?
Я решил от греха промолчать. Мне эта тема не нравится. Вопросов я ему задавать не хочу: мне это ни к чему, чтобы он мои вопросы знал. Будь он пленный у меня, ну, тогда другое дело, а пока вроде бы наоборот все обстоит у нас с ним. Нет уж, лучше ты меня спрашивай, а я постараюсь как-нибудь без вопросов. Кое-что я уже и без всяких вопросов понял.
Корней подождал-подождал, вздохнул и поднялся.
— Ну, как хочешь, — говорит. — Тогда сам осматривайся. Все к твоим услугам. Как вы с Драмбой — поладили?
— Так точно, — говорю.
— Ну и хорошо. У него спрашивай, он тоже кое-что знает. Ах да! — спохватился он. — Он же отстал лет на пятьдесят… И к информаторию, наверное, не может подключиться, бедняга… М-м-м… Ну ладно, придумаем что-нибудь.
И ушел. А я остался сидеть, потому что из всей этой лукавой трепотни поразили меня вдруг его слова: «Все к твоим услугам». Это, значит, как надо понимать? Ходи, где хочешь, смотри, что хочешь, бери, что хочешь… Так. То есть, он-то, конечно, думает, что у него здесь все шито-крыто, и ничего полезного для себя я здесь не найду… Может быть. Может быть, он, конечно, и рассчитал на сто лет вперед. А может быть, и не всё! Во всяком случае, выбирать мне не из чего…
Вскочил я, побросал чашки-ложки в лючок, а сам вернулся к себе и первым делом натянул на себя форму. Я себя в ней человеком чувствую, понятно? Форма — это большое дело, ребята. Мне бы еще в руки что-нибудь… Хоть кинжальчик какой-нибудь самодельный. Нет ведь ничего… Взял я и для смеху положил себе в карман автоматный патрон.
Куда идти — мне было ясно. Прошел я на цыпочках в тот коридорчик, для начала, конечно, посмотрел, как там моя переписка. Честно говоря, ничего нового я не ожидал увидеть. Хо! Отозвался мой математик! Тем же парадным шрифтом под моим вопросом было выведено: «Твои друзья в аду». Вот тебе и на… Что же это получается? «Кто ты, друг?» «Твои друзья в аду». Значит, их тут несколько… Почему не пишут, кто они? Боятся? И почему в аду? Я посмотрел на дверь в конце коридора. Может быть, там тюрьма? Или что-нибудь похуже? Что же вы, ребята, толком ничего не сумели написать? Не-ет, этот коридорчик надо взять под наблюдение. Что же мне сейчас им написать? Чтобы они сразу все про меня поняли… Черт, математики я этой не знаю. Может быть, тут у них в этих формулах все зашифровано. Напишу-ка я им, кто я есть. Чтобы они знали, с кем имеют дело и на что я годен. Напишу я им… Я достал огрызок карандаша и нацарапал, уже без всякого парада: «Бойцовый Кот нигде не пропадет». Очень мне понравилось, как я это придумал. Любому ясно, что я — Кот, что я бодр и что готов к действиям. А если даже это ловушка — мне вдруг пришло в голову, что все это мог подстроить и Корней, уж что-что, а математику нашу, как и наш язык, он наверняка знает — что ж, пожалуйста, ничего такого я не написал…
Ладно. За коридорчиком этим мы понаблюдаем. А сейчас пришла пора посмотреть, что у них за этой дверью. Разрешение у нас есть, все здесь в нашем распоряжении. Вот и займемся. Я подошел к овальной двери и осторожно потянул на себя. Она открылась легко и совершенно бесшумно, хотя оказалась массивной и толстой, как стена. Сразу за порогом начиналась лестница. Винтовая. Набрал я в грудь воздуху и стал по ней спускаться, придерживаясь за стенку, гладкую и теплую на ощупь. Где у них здесь лампы, змеиное молоко? Ни одной ведь лампы не видно, а светло, как на дворе. Да, ребята, эту загадку мне так, наверное, никогда и не разгадать. И не надо. Обойдемся. Ступени под ногами мягкие, пружинят, блестят, словно новенькие, словно по ним не ступал еще никто. Стал я было их считать, но тут они кончились, и оказался я посреди низкого такого, круглого зальца. От зальца этого по радиусам отходили коридоры или там тоннели, не знаю, как правильно. Шесть коридоров, и все совершенно одинаковые. И никаких надписей, ничего. Эх, думаю, была не была. Выбрал наугад один коридор, да и зашагал по нему. Дверей, конечно, видимых нет, так что получается скорее не коридор, а тоннель. Народу ни души. Гудит где-то — мерный такой, приглушенный гул. Вентиляторы, что ли, работают. Вообще похоже на бомбоубежище или, скажем, на арсенал. Нутром чувствую, что нахожусь глубоко под землей, хотя спустился я вроде бы всего-то на какие-нибудь пять-шесть метров, а значит, должен быть не глубже, чем в подвале, где-нибудь на уровне того музея со скелетами. И хоть бы одна дверь! Хоть бы надпись какая-нибудь!
