Марина Ахмедова - Другая другая Россия
— Вы говорили, что ощущаете связь с планетой. Вот вы сидите в своей квартире в центре Парижа… Каким образом вы можете быть связаны с Землей?
— А не нужно быть в каком-то особом месте, чтобы почувствовать эту связь. — Он придвигается ко мне, кладет подбородок на руки и смотрит на меня с любопытством и пониманием. А из-за его спины выглядывает гигантский муравей. Я не выдерживаю и смеюсь.
— Почему вы смеетесь? — спрашивает Вербер.
— Потому что я сейчас представляю вас муравьем, — сообщаю я, проверяя, способен ли Вербер хоть чуть-чуть выйти из себя.
— Муравьем?
— Да. И вы сидите в стеклянном аквариуме и бьете пальцами по клавишам. — Я барабаню по поверхности стола, на стекле остаются и мои отпечатки.
Вербер смеется. Видимо, муравей — это для него комплимент.
— Так какую связь с Землей вы можете почувствовать в центре Парижа? — снова спрашиваю я.
— Если ты пытаешься быть с ней в контакте, то неважно, где ты: в лесу, в Париже или в каком-нибудь другом приятном местечке, — он говорит это так серьезно, что я снова не выдерживаю и хохочу.
— Вам трудно это понять? — весело спрашивает он.
— Однажды я приехала к себе на дачу, — начинаю я. — И, значит, взяла я картошку, зарыла ее в землю и забыла о ней. Приезжаю как-то осенью и пошла шутки ради проведать свою картошечку. Копнула, а там клубни, клубни… Столько картошки в земле! Нет, я и раньше знала, что она растет. Но в тот момент для меня стало так очевидно, что земля живая… Это было так болезненно ясно, что я села и заплакала.
— А вы думаете, я не могу почувствовать того же? — уже без смеха спрашивает он. — Ваша дач-ча и ваша картошка — это один из способов связи с Землей. Но не всегда нужно быть с ней в контакте физическом. Ты можешь просто задать себе вопрос и позволить ответу прийти.
— Что заставляет вас задавать эти вопросы?
— Не знаю. Для меня это естественно. Когда я пишу, мои герои начинают задавать вопросов все больше и больше. За счет этого я пытаюсь видеть все шире и шире. И в конце работы я… удивляюсь, прочтя в своем тексте ответы на эти вопросы. Я думаю, что в своем бессознательном мы несем большое количество информации. Есть несколько способов ее извлечь: она приходит, когда мы пишем, когда спим, когда употребляем алкоголь. Ну, или еще один новый способ — вы со своей картошкой на вашей дач-че. Обычно мы спим, едим, разговариваем, зарабатываем деньги — это одна сторона жизни. Но есть другая, на которой вы ведете бессознательный диалог с землей, с деревом, с животным, с моей кошкой…
— С вашей кошкой диалог вести невозможно, — замечаю я, потирая ладонь, расцарапанную верберовской кошкой.
— Я могу с ней вести диалог, а вы не можете, потому что вы женщина, а она очень ревнива, — говорит он. — Это ее бессознательное. Но есть одно слово, которое она очень хорошо понимает: «мяу». Если я его произношу, значит, собираюсь ее покормить.
— Если бы она была женщиной с таким характером, то вряд ли вы обошлись бы одним «мяу».
— У жен некоторых моих друзей характер хуже, чем у моей кошки. Это нелегко — общаться с женщиной. Всегда надо быть начеку. Когда я был маленьким, то был окружен девочками. Мне было с ними интересней, чем с мальчиками, которых интересовали только спорт и драки.
— Кстати, я заметила это в европейских мужчинах: им легче общаться с женщинами. Они быстрее, чем русские, приобретают женские качества.
— Да, это эволюция сознания.
— И что же будет с мужчиной в конце этой эволюции?
— Я не знаю. Я просто спрашиваю и пытаюсь открыть дверь своего разума. Я не ученый — я человек, задающий вопросы. Мне нравится давать читателям разные варианты возможного развития.
— Откуда приходят ответы в вашу открытую дверь?
— Из моего бессознательного. Спрашивая, ты уже знаешь ответ — ты просто пытаешься отыскать в себе то, что уже знал. В каждом есть что-то такое… как в песне «Пинк Флойд» Shine on you Crazy Diamond. И этот «сумасшедший алмаз» внутри тебя… Я не знаю, откуда он взялся. Он — это энергия и информация. Спросите себя: «Живая ли планета?» Ответ: «Да». Вы слышите его, вы чувствуете?
— Я вот спрашиваю: «От кого мы произошли — от обезьян или от Адама и Евы?» Ответа нет. Мой сумасшедший алмаз молчит.
— А вы спросите себя спокойно и послушайте…
— А что говорит по этому поводу ваш собственный алмаз?
— Что мы все же произошли от приматов.
— Почему в своих книгах вы так легко рассуждаете о смерти?
— Я просто понял, что следующий виток эволюции произойдет, когда мы перестанем бояться смерти. Сейчас мы боимся, нервничаем, беспокоимся и поэтому агрессивны. Когда мы были обезьянами, эволюции было легче… Старость и смерть — всего лишь естественное развитие жизни. После зимы придет весна. Когда ты связан со всем, что окружает тебя, то обязательно продолжишь в чем-то жить.
— В чем?
— Да в чем угодно. Твоя душа — она всегда жива, даже если тело перестало существовать.
— Вы на ходу сочиняете какую-то новую религию.
— Это не истина, не религия, это всего лишь способ мышления.
— Вы так легко рассуждаете о смерти потому, что в свои почти в пятьдесят очень молодо выглядите.
— А я вам объясню, почему я так выгляжу, — скромно говорит Вербер. — Это потому, что я выполняю свое предназначение. Я пишу книги, как пчела собирает мед. Я нашел свое место. Когда ты на своем месте, все вокруг тебя становится на свои места. Вся Вселенная подсказывает тебе, чем ты должен заниматься. И если ты послушаешься, она подхватит тебя, словно река, и понесет в правильном направлении. Даже если бы я оказался на необитаемом острове, один, без издателя и читателей, я бы все равно писал. Когда-нибудь кто-нибудь все равно отыскал бы мои книги — мою память, мою энергию, мои новые идеи. Я не жду, что мир станет счастливым, это пока невозможно, но… хотя бы чуточку не таким жестоким.
— Вы думаете, что, если будете писать истории со счастливым концом, они сбудутся?
— У меня все концы счастливые.
— Разве? А как же ваши Саманта и Рауль — последние представители человечества, которых огромные инопланетяне заперли в стеклянной клетке?
— Там счастливый конец, они ведь занимаются любовью.
— Но когда родится их ребенок, инопланетяне спустят его в унитаз.
— Они говорят, что их ребенок сам найдет решение. Каждое поколение вынуждено находить свое решение.
— Окажись вы в клетке, нашли бы способ для спасения своего ребенка?
— Я позволил бы своему ребенку самому найти спасение.
— Вы нашли бы спасение, будь вы этим ребенком?
— Я бы разобрался в ситуации, получил максимум информации и попытался бы сломать систему.
— То есть выход есть всегда?
— Да. Но по разной цене.
— Думаю, у «газелей» его не было.
— Вы удивитесь, но… знаете, в чем «газели» видят проблему? «Беда не в том, что злые „львы“ на нас охотятся. Просто мы недостаточно быстро бегаем». Когда очередной человек-«газель» пойман, он говорит: «Мне не повезло, я медленно бежал».
— Если бы вы предстали перед высшей силой и…
— Перед Богом?
— …допустим, и он бы сказал: «Бернар, я собираюсь уничтожить человечество. Люди охотятся друг на друга, постоянно воюют, разрушают планету. Назови хоть одно качество людей, за которое я мог бы их пощадить».
— Воображение. Если его нет, то ты продолжаешь делать то, что делал твой отец, и не задаешь вопросов.
— Может, твой отец шил ботинки, а ты смастерил «калашникова».
— Воображение в смысле созидания.
— Воображение, а не кротость?
— А что такое кротость?
— Ну, «Блаженны кроткие…»
— Кротость не поможет нам в подъеме по спирали. А для человека с воображением естественно уважать все вокруг, — говорит Вербер, сам не подозревая, какую кротость он все это время проявлял в разговоре со мной.
— Вы верите в то, что однажды человечество может быть уничтожено?
— Опасность есть. История человечества как дерево. — Он растопыривает пальцы. — У дерева много ветвей: это пути. Какие-то верные, какие-то нет. Но мы — хорошее поколение. Мы будем выбирать верные пути. Подождите…
Вербер вскакивает, выбегает и быстро возвращается в бархатном пиджаке с широкими плечами, из которого беспомощно торчит его лысая голова. Пиджак еще больше увеличивает его сходство с муравьем.
— Представим, что вы муравей, — говорю я, и Вербер кротко кивает. — Кто вы: рабочий, солдат, самец?
— Мое тело — тело рабочего. Но дух мой связан с единым мозгом других.
— А самцом вы быть не хотите?
— Он живет всего несколько дней, до брачного полета.
— Но полет прекрасен! А рабочий живет дольше, но никогда не летает.
— В этом полете нет сознания. Немного удовольствия во время секса, и ты умираешь. Один раз — для меня это слишком мало.
