Н. Денисов - Огненный крест
Вот только что говорил по телефону с Плотниковым. Разговоры наши чаще о болячках да о старости. Я уже писал, что и он не может оставить одну свою Таню, так же как и Юра Ольховский свою Наташу. Про Хитрово могу сказать, что он взял к себе на квартиру одну русскую семью беженцев из России, следят за ним и помогают по хозяйству, а сам он едва может пройти два квартала...
Было время, когда бравый моряк, поэт и писатель Николай Денисов смог побывать в наших краях, помогал нашим дамам Кате и Аннушке по дому, и мы смогли побыть во многих домах, со многими познакомиться. Теперь нет уж и бравого казака Генералова, и отца Сергия, и госпожи Мелиховой с её библиотекой (куда библиотека делась, не знаю!), моего друга Виктора Маликова нет. Уходим мы. Всё в прошлом. Но лямку тянуть надо до конца. Жить становится всё трудней. Правда, нынешний наш правитель обещает, что к 2021 году все будут жить да поживать, ни о чем не думать, не горевать, так как о всех позаботится государство... Что ж, заживем тогда замечательно!
Одиннадцатого ноября приглашен на прощальный прием в российское посольство. Русский посол Егоров уезжает (с ним у нашей колонии, как и с прежним послом, были хорошие отношения), а кто будет вместо него, неизвестно.
Остаёмся твои далёкие венецуэльские друзья...»
В конце века
За годы и жизнь примелькалась,
Остыл камелёк бытия,
В дому никого не осталось,
Лишь кошка да, стало быть, я.
От войн, от политики стрессы,
То правых, то левых шерстят.
У деток свои интересы,
Хоть, ладно, порой навестят.
Всплывают забытые лица,
Пирушки, былой тарарам...
И кошка походкой царицы
Гуляет по пыльным коврам.
Замечу: «Не стыдно ли, Машка?»
Но я ей плохой командир.
Наестся, умоет мордашку
И зелено смотрит на мир.
Никто ей худого не скажет,
На стылый балкон не шугнёт.
Под лампой настольного ляжет,
Под стуки машинки заснет.
И что нам «фонарь» и «аптека»,
«Ночь», «улица» – жизни венец?
Руины ушедшего века
Не так и страшны, наконец.
Да, к исходу века вдруг забрезжил на хмуром небосклоне слабый лучик надежды, каких-то перемен в измордованном нашем бытии. Нечто похожее бывает в моих лесостепных и озерных краях, когда над взбаламученным ветром и беляками волн озерным простором вдруг расступятся тучи, вдруг успокоятся мятущиеся под напором ветра стены прибрежного камыша. И проглянет вдруг солнышко, и озёрный – камышовый и водный – простор огласится умиротворенными, радостными голосами птиц, населяющих эти, обласканные небом, июльские пенаты.
В конце века. Да, показалось, помнилось вдруг доверчивой русской душе... Вместо ужасающего, больного и пьяного тулова Ельцина, измучившего страну, возник, взявшись из ниоткуда, загадочный, аккуратный деятель с холодноватым взглядом, но заговоривший на патриотическом наречии. Деятель, бывший в недавнем прошлом подполковником внешней разведки, особистом, закамуфлированным под заведующего солдатского клуба в советском гарнизоне в Германии, оказался ещё и горнолыжником, и дзюдоистом, и летчиком, и подводником, и главным «мочилой в сортире» чеченских боевиков. Путин. Очаровал он, Путин, тем самым не просто некоторую, а значительную часть общества.
Однако первым указом этого скрытного человека спортивного вида стал указ о назначении щедрых пенсионерских благ тулову, ненавидимому всем народом страны – Ельцину, ушедшему, как считали наиболее радикальные патриоты, от ответа за содеянные преступления, которые в правовых государствах караются пожизненным заключением или виселицей. Но – простили. Не Ельцину, уединившемуся где-то на «хазе», в подмосковном лесу. Ему, подвижному, невысокому ростом человеку, пришедшему на смену тулову. Простили. Кажется?! Но «на заметку» взяли: НЕ ПОДОБАЕТ!
С поразительной устремленностью и отвагой человек этот, заявивший о себе как государственник, ездил и летал по стране и по миру, заключал договоры, подписывал «свитки» соглашений, братался с немцами и турками, с малайцами и португальцами, «другом Блэром» и «другом Бушем», выступал с речами на международных форумах, срываясь порой – под воздействием (не иначе как!) психотропного оружия своих «друзей» – на нестандартные фразы и некорректные высказывания, также бывал в скитах у старцев, молился в православном храме, заходил в мечеть, нацеплял ермолку в синагоге...
Непривычное, загадочное для многих поведение правителя.
И все-таки в надеждах – рисовалось, мерещилось оздоровление экономики, культуры, духовности, общества в целом.
А в каждодневной реальности, что представляло рыночный товар – продолжало разворовываться. Сдавалось и продавалось: наши заграничные военные базы, богатства земных недр, профессорские умы, русские красавицы на усладу западных миллионеров, младенцы, чьи органы «питали» больную плоть зарубежных толстосумов... А у себя дома деловые братки продолжали делить пирог народной собственности и с комсомольской отвагой отстреливали друг друга.
Как поступит Путин? Завтра. Послезавтра. Жили ожиданием.
Разумные люди – атеисты, православные и мусульмане – подсказывали правителю трезвые ходы в политике. Алексей Сенин, главный редактор «Русского Вестника», с которым мы в разное время «делили» кровать в каракасской волковской «кинте», еще в 2001 году публиковал в своей газете (РВ, № 16–17) такие строки Юрия Козенкова, автора книги «Спасёт ли Путин Россию?»:
«А пока народ ждёт, когда президент определится, с кем он? С народом, доверившим ему свою судьбу, или с преступной олигархией, повязанной с сиономасонскими международными структурами, разрушающими Россию? И подтверждение этого выбора народ хотел бы увидеть на конкретных делах. И если для такого выбора президенту необходимо опереться на народ, то достаточно будет 30-минутного обращения президента к народу, чтобы люди вышли на улицы городов, но тогда в стране не хватит фонарей для народных судов и трибуналов над теми, кто хочет помешать нам спасти Россию и народ. И тогда никакие компроматы на президента не помогут пятой колонне, ибо если В. Путин прикажет арестовать сто-двести главных преступников страны и расстрелять их, то народ простит любые его ошибки...» Не пошел на крутой шаг Путин. Не поломал с ходу рога остервенелой бюрократии, воровству, коррупции. Всё продолжилось, с озверением против России её внешних и внутренних врагов.
Взрывы, диверсии, поджоги, православных церквей в том числе, норд-осты, бесланы, падающие самолеты, тонущие подлодки, дедовщина в армии, наркота, миллионы беспризорных детей, бомжей, нищих... Разрушенные ельцинскими «реформами» заводы, умирающее село, гибнущая наука, армия и флот, уничтожаемый военно-промышленный комплекс, угроза глобальной техногенной катастрофы, коллапса, неслыханное богатство кучки олигархов и скудное выживание миллионов простых граждан...
Страна, которая по всем признакам превращалась в колонию, в какой-нибудь Берег Слоновой Кости, продолжала строить только то, что необходимо в колонии – офисы гауляйтеров-надсмотрщиков, элитные жилые дома и коттеджи для избранных, банки, казино, публичные дома под благообразными вывесками, дороги с твердым покрытием, видимо, для будущего (?) беспрепятственного прохода танков оккупантов – от Калининграда до Владивостока. Оставшееся, не довымершее, не доотравленное «ножками Буша», наркотиками и «куриным гриппом», паленой водкой население придётся ведь контролировать, железной рукой наёмников подавлять естественные «бунты пустых кастрюль» и акты перекрытия магистралей.
Враги народа, как впрочем, и враги президента наглели.
Страна ждала решительных слов и оздоровляющих дел.
Да, в глуби страны, в некоторых местах мерцали, подкармливаемые местной властью, хозяйства благополучных фермеров, их показывали столичным визитерам и иностранцам, как островки «грядущего» благополучия. Нечто похожее существовало и при советской власти – показательные хозяйства! Две одесских разницы здесь в том, что те, показательные, коллективные или государственные, жили на фоне повсеместно работающей советской деревни.
А внутри страны – нескончаемые презентации «элиты» со жратвой и выпивкой, пошлый хохот и смак плотоядных харь, шутов, шутих, хитрых политологов, экспертов, иных прикормленных человекообразных тварей.
А внутри страны – тысячи отверженных, брошенных младенцев и бесконечная боль стариков, пенсионеров, чья пенсия мала даже для проведения убогих, нищенских похорон.
Как и после гражданской войны двадцатых годов минувшего столетия, стало страшно быть новорожденным и старым.
И как о совершенно аналогичном с нашим временем, читал я у эмигранта двадцатых Ивана Алексеевича Бунина: «Каковы последние вести из России? Вот кое что наиболее типичное и наиболее достоверное. Во-первых – из одного петербургского письма: Переживаем трагедию замещения старых богов новыми... Всем партиям – конец... Общий лозунг – «обогащайтесь!» – Больше не будет Тургеневых, Толстых, будут Стиннесы и Ратенау, будут янки... Остатки прежней интеллигенции умирают в нищете, в самом черном труде... У новых людей – повадки, манеры резки, грубы, особенно неприятна молодежь – многие совершенно дикие волки... Неравенство растет...»
