Николай Власов - Великий Бисмарк. Железом и кровью
Национал-либеральная партия по итогам этих событий оказалась в состоянии тяжелого внутреннего кризиса. Демарш Бисмарка поставил ее перед выбором: либо окончательно предать свои идеалы и безоговорочно подчиниться «железному канцлеру» и проводимой им политике, либо вступить в конфликт с правительством и оказаться причисленным к тем, кто льет воду на мельницу «врагов империи». Фактически это предопределило раскол партии, состоявшийся в 1880 году, когда от национал-либералов откололось левое крыло. Оставшаяся часть партии, в которой теперь преобладали правые, выступила за тесное сотрудничество с Бисмарком и консерваторами. Однако влияние национал-либералов, как и размер их парламентской фракции, даже отдаленно не достигали тех масштабов, которые были обычными в период Либеральной эры.
Внутриполитический поворот, таким образом, завершился. В целом Бисмарку удалось справиться с кризисными явлениями и достаточно успешно утвердить свою власть. Нельзя сказать, что он смог осуществить все свои планы, однако успех «железного канцлера» представляется несомненным. Вопрос теперь заключался в том, чтобы укрепить и развить этот успех, что представлялось достаточно сложной задачей.
Процессы, происходившие внутри империи, не могли не находить своего отражения на международной арене. В первую очередь это касалось новых покровительственных пошлин, которые существенно задевали интересы соседних государств. В частности, заградительные барьеры против аграрной продукции наносили серьезный ущерб России, для которой экспорт зерна в Европу имел огромное значение. Экономические сложности оказывали влияние и на политические отношения двух стран. С другой стороны, именно в конце 1870-х годов в Великобритании начинает появляться беспокойство по поводу потоков германской промышленной продукции, хлынувшей на внешние рынки по демпинговым ценам. «Мастерская мира» увидела появление опасного конкурента.
Все это, безусловно, оказывало влияние на «внешнеполитический поворот», происходивший в это же время. Поводом для него стал масштабный кризис на Балканах, разразившийся в середине 1870-х годов и похоронивший Союз трех императоров, с которым Бисмарк связывал значительные надежды. В 1875 году балканские народы начали восстание против турецкого господства, быстро принявшее широкий размах. Основными действующими лицами были болгары и сербы – православные славяне, на стороне которых были симпатии Российской империи. Если в Петербурге считали необходимым поддержать своих единоверцев в борьбе с давним врагом России, то в Вене с тревогой смотрели на перспективу усиления российского влияния на Балканах, которые Австрия считала своей сферой интересов. Напряженность между двумя странами нарастала с каждым днем.
Германской империи было сложно остаться в стороне от этих событий, поскольку оба партнера возлагали на нее свои надежды. При этом Бисмарк отлично понимал, что у Берлина на данный момент никаких интересов на Балканах нет и Восточный вопрос его напрямую не касается. Однако пассивность могла привести к самым худшим последствиям, поэтому «железный канцлер» предпринимал серьезные усилия для того, чтобы сохранить контакт между Веной и Петербургом. Он считал необходимым для всех сторон пойти на уступки, чтобы снизить уровень напряженности. В разговоре с британским послом Расселом в январе 1876 года канцлер предложил свой план урегулирования Восточного вопроса: Австро-Венгрия получает Боснию, Россия – Бессарабию, а Британия – Египет. Однако этот проект, прекрасно подходивший к реалиям века кабинетной дипломатии, в современных условиях не мог иметь успеха. По мере нарастания волны национально-освободительного движения на Балканах росла и напряженность в русско-турецких и русско-австрийских отношениях. Общественное мнение России, сочувствовавшее восставшим и оказывавшее значительное давление на правительство, явно не удовлетворилось бы небольшой территориальной компенсацией.
В мае 1876 года представители государств – членов Союза трех императоров встретились в Берлине. Горчаков прибыл в германскую столицу с требованием предоставить широкую автономию славянским народам Османской империи. Андраши высказывался за гораздо более умеренную реформу. Бисмарк заявил, что «Германию нельзя вынуждать делать выбор между обеими державами» [565], по сути, поддержав австрийские предложения. В связи с этим Петербург вынужден был пойти на компромисс с Веной, достигнутый на переговорах в Рейхштадте в начале июля. Однако в сложившейся ситуации он не мог носить долговременный характер. Борьба продолжалась.
В августе 1876 года Горчаков сделал новое предложение – Германия должна вести себя активнее и выступить с инициативой созыва европейского конгресса по Восточному вопросу. Бисмарк отнесся к этому предложению с большим скепсисом. Известно его высказывание о том, что «я всегда слышал слово «Европа» из уст тех политиков, которые требуют от других держав что-то такое, чего они не рискуют требовать от собственного имени» [566]. Конгресс, по его мнению, мог способствовать только новым столкновениям Петербурга и Вены, а также дать Франции возможность выйти из изоляции. Поэтому «железный канцлер» ответил отказом.
Однако портить отношения с Россией Бисмарк не собирался. Чтобы предотвратить охлаждение, он решил сыграть на симпатиях между династиями. Фельдмаршал Мантойфель был отправлен в Варшаву с личным письмом германского императора к своему племяннику – императору российскому. Письмо должно было засвидетельствовать неизменные симпатии Берлина к Петербургу. Судя по всему, престарелый кайзер немного перестарался, потому что в свое послание он включил весьма далеко идущее обещание – «Воспоминания о Вашей позиции по отношению ко мне и моей стране с 1864 по 1871 год будет, что бы ни случилось, определять мою политику по отношению к России» [567].
Естественно, эти слова были восприняты российской политической элитой как карт-бланш. Последующие жалобы Бисмарка на то, что русские требуют слишком многого за свою поддержку в годы объединения, имеют довольно шаткое основание; германское руководство само давало основания для подобных требований. 1 октября 1876 года Александр II через германского военного атташе в России Вердера задал руководству рейха предельно прямой вопрос: как поведет себя Берлин, если между Россией и Австро-Венгрией начнется война? Сам император хотел бы, чтобы Германия сохранила как минимум благожелательный нейтралитет, вела себя так же, как Россия в 1870 году. Разумеется, в Петербурге никто не стремился воевать с Австрией, однако там хотели бы иметь четкое представление о том, в какой мере можно рассчитывать на поддержку со стороны германского союзника.
Бисмарк оказался в крайне сложной ситуации. Прямо отказать Петербургу в поддержке он не мог, обещать ее – тем более. Любой уклончивый ответ также явно вызвал бы неудовольствие российского императора. В конечном счете канцлер решил отреагировать максимально сдержанно и в то же время корректно. Германия, заявил он, «сначала предпримет попытку убедить Австрию сохранить мир даже в случае русско-турецкой войны, и эти усилия, насколько до сих пор известно о намерениях Австрии, не останутся бесплодными (…) Если, несмотря на все наши усилия, мы не сможем предотвратить разрыв между Россией и Австрией, то Германия не видит в этом повода отказываться от своего нейтралитета» [568]. В Петербурге это было воспринято как однозначный отказ в поддержке. Германо-российские отношения демонстрировали тенденцию к охлаждению.
Глава правительства считал необходимым придерживаться строгого нейтралитета. В письме, направленном германскому послу в России Швейницу, Бисмарк обозначил свои намерения: «Нашим интересам не отвечало бы такое развитие событий, при котором коалиция всей остальной Европы, если бы военное счастье отвернулось от русского оружия, нанесла серьезный и продолжительный ущерб российской мощи; но столь же глубоко интересы Германии оказались бы задеты в том случае, если бы независимость Австрии или положение ее как великой европейской державы оказалось бы в опасности» [569]. Канцлер действительно не хотел нарушения равновесия между двумя союзниками Германии. 5 декабря, выступая в рейхстаге c ответом на запрос одного из депутатов касательно повышения Россией пошлин на импорт промышленных товаров, он заверил депутатов в незаинтересованности немецкой дипломатии в Восточном вопросе, который «не стоит костей даже одного померанского мушкетера», и подчеркнул желание сохранять добрые отношения со всеми державами, которые, однако, не должны пытаться эксплуатировать германскую дружбу сверх всякой меры [570].
В конечном итоге российская дипломатия сочла за лучшее напрямую договориться с Веной и Лондоном относительно тех условий, при которых Петербург мог начать вой ну. Сам Бисмарк заверял российских дипломатов в том, что Германия будет сохранять благожелательный нейтралитет, а сам он всем сердцем сочувствует делу освобождения христиан от мусульманского ига. Косвенно он подталкивал Петербург к войне, считая, что в такой ситуации Россия будет в большей степени нуждаться в поддержке со стороны Германии. Восточный вопрос, раз уж он стоял на повестке дня, «железный канцлер» собирался использовать для того, чтобы отвлечь внимание европейских держав и обеспечить германской дипломатии большую свободу действий. Это была достаточно сложная и рискованная игра, однако ничего другого в данной ситуации не оставалось.
