Газета Завтра Газета - Газета Завтра 38 (1035 2013)
"ЗАВТРА". И он был химиком по образованию?
В.И. Да, закончил химический факультет МГУ, потом аспирантуру. Дипломная работа и кандидатская диссертация Овчинникова - он ее защитил в 1961 году - были посвящены химии тетрациклина. Но потом, придя в институт к Шемякину, он понял, что будущее - за теми веществами, из которых построены живые организмы. И в 32 года защитил докторскую диссертацию по химии пептидов.
"ЗАВТРА". А почему он так рано, в 53 года, ушёл из жизни?
В.И. Непонятно. Начались неприятности с того, что где-то в середине 80-х он вернулся с Кубы, где его ночью - они там спали с открытыми окнами - укусила какая-то дрянь. Рука распухла, он долго в себя не мог прийти А потом, когда всё вроде бы прошло, начались признаки онкологии. Костный мозг вытеснялся соединительной тканью, пошли непорядки в кроветворении, формуле крови и так далее. Он года три боролся с этой болезнью, весь высох, ничем помочь ему не смогли. Это были тяжелые для всех нас годы, особенно последний.
"ЗАВТРА". Такой человек мог бы возглавить Академию наук?
В.И. Конечно, мог. Но история не знает сослагательного наклонения. Хотя нам сегодня остро необходимы люди именно такого типа, такого склада - бойцы и победители.
"ЗАВТРА". Вы чувствуете себя продолжателем его дела?
В.И. У нас было и остается общее дело - изучение биохимии живых систем. И каждый из нас делал и делает его в меру своих сил и способностей. Конечно, будь Овчинников жив, мы могли бы продвинуться намного дальше, чем сейчас - в этом лично у меня никаких сомнений нет. Но все мы смертны, и надо использовать отведенное нам время жизни по максимуму
"ЗАВТРА". У вас получается - по максимуму?
В.И. С учётом всех привходящих обстоятельств - наверное, да. Но если бы не погром науки, который произошёл на рубеже 80-х-90-х годов прошлого века, можно было бы сделать намного больше. Считаю, что потенциал Института реализуется процентов на двадцать в лучшем случае.
"ЗАВТРА". Погром - это когда было резко сокращено государственное финансирование научных исследований?
В.И. В 1991 году был жуткий обвал. Тогда наши сотрудники получали в месяц сумму, эквивалентную семи долларам. Сейчас дошли до тысячи долларов, но это не столь большой успех на фоне того, что финансирование покрывает всего 40% коммунальных услуг. Остальные деньги - добывай, где хочешь. Здание института, которое Юрий Анатольевич построил тридцать лет назад - уникальное. Такого нет нигде - ни в нашей стране, ни во всем мире. Здесь всё предусмотрено, всё продумано до гениальности. Здесь есть и биотехнологические установки, и химические установки, есть изотопный и клеточный блоки, даже есть центр здоровья, мы можем от любой идеи дойти до её воплощения в практику, - а содержать здание не на что. Полагается миллионов сорок на такой объем. Мы запросили 12 миллионов - а получили один миллион. Говорят, нет денег. И так - на каждом шагу. Где брать деньги - непонятно.
"ЗАВТРА". А по официальной статистике у Министерства финансов остатки на счету свыше 6 триллионов рублей.
В.И. Я этого не знаю. Но, так или иначе, налицо полное непонимание того, как надо расставлять государственные приоритеты.
"ЗАВТРА". Мне кажется, тут нельзя говорить о "непонимании" - налицо целенаправленное удушение фундаментальной науки. В правительстве готовы финансировать только то, что даёт прибыль сразу.
В.И. Есть такое. Вот, в Белоруссии Лукашенко прямо говорит: мы будем поддерживать только то, что дает прибыль народному хозяйству. У нас так прямо не говорится, на словах все вроде бы понимают важность науки для будущего, но на деле машут на нее рукой. Еще такую линию конфликта создают: вузы - Академия наук. Ливанов готов лить огромные потоки денег в вузы: раз в первой сотне мирового рейтинга нет наших университетов, а это, получается, вопрос престижа страны, то надо сделать всё, чтобы они-таки в эту сотню попали. А в сфере науки идет стагнация бюджета. Академия наук у правительства сегодня - нелюбимое дитя, и это абсолютно несправедливо. У нас почти две трети научного потенциала страны - а деньги идут на Сколково, на Роснано, на университеты. Это печальный факт. Смотришь, какие зарплаты в этом Сколково, и просто диву даешься, контраст с РАН просто неприличный.
"ЗАВТРА". Неужели у нас вся академическая наука финансируется так, как один-единственный западный университет?
В.И. Да, были такие публикации, сравнивались Массачусетский технологический институт (MIT), Гарвардский университет и наша РАН - цифры оказались сопоставимы. Была статья Эрика Михайловича Галимова, это директор Института геохимии и аналитической химии РАН имени В.И.Вернадского, где сравнивались уровни финансирования на одного ученого. У нас этот показатель в 5 раз ниже, чем в Европе, в 15 раз ниже, чем в Америке. Как после этого удивляться тому, что из нашей страны уехало почти 600 тысяч ученых? Сегодня русские фамилии встречаются везде, во всех солидных научных центрах. У нас провал в среднем возрасте. Остались старики, вроде меня, и молодежь, которая, как это ни удивительно, осознает важность занятия наукой. Студенты наши - в Институте работает созданный ещё Овчинниковым учебно-научный центр - отличные ребята, они хотят работать. Правда, подняв нам зарплату, Минобрнауки выставило требование "урезать число штатных единиц". Пришлось идти на сокращения. И очень грустно оттого, что зачастую нечего предложить талантливым ребятам, которые заканчивают у нас аспирантуру. Мы выкручиваемся как-то, на полставки их устраиваем. Тем не менее, процентов 30 в штате Института - уже молодое поколение. А среднее, наиболее амбициозное поколение - разбежалось. Из нашего института в 90-е годы уехало за границу примерно сто кандидатов и докторов наук, треть всего состава. Дочь моя живет и работает в Новом Орлеане, зовет к себе в гости
"ЗАВТРА". Возвращаясь к вопросу о научно-технологическом рывке, который сейчас происходит в США, Европе, Китае, - не создается ли впечатление, что мы провалимся окончательно, прекратим свое существование как научная держава?
В.И. Такая опасность, несомненно, есть. Мир развивается быстрее, чем мы. Мы встраиваемся, где можем, - но встраиваемся отдельными узкими участками. И это тревожная ситуация, поскольку прорывные, главные вещи будут совершаться не нами. Зарубежные ученые могут ставить амбициозные задачи и получать на них деньги. В пределах нашей системы такие задачи ставить нельзя - сформулировать их мы готовы, но надо понимать, что в таких условиях требуется очень серьёзная поддержка.
"ЗАВТРА". Наподобие той, которую получил в начале 70-х годов от советского руководства Юрий Анатольевич Овчинников и которой полностью лишена современная российская наука?
В.И. Да, с моей точки зрения, все организационные шаги - вторичны, главное - оптимальное финансирование. Мы не требуем от государства таких денег, которые получает наука в Америке, в Европе или в Китае. Но мы категорически не согласны с той ситуацией, которая имеет место сейчас. Исходя из реальных объёмов финансирования, мы не можем планировать и осуществлять какие-то крупные, прорывные проекты. Мы встраиваемся в чужие проекты, каждый получает свой грант и жует его в одиночку. Но это только способ добычи денег, чтобы поддержать направление своей лаборатории. Это не есть формулирование самостоятельного научного лица. Как институт мы даже не можем на ученом совете выбрать приоритетные направления исследований. По тем направлениям, по которым у нас есть возможность работать, мы абсолютно адекватно вписываемся в мировой процесс и даже его опережаем. Но если брать целый фронт - мы присутствуем на нём только отдельными точками. Сегодня в области биологических наук нет ни одного направления, где мы являлись бы мировыми лидерами, и не будет, пока размер финансирования всей Академии наук сопоставим с финансированием одного американского университета.
"ЗАВТРА". То есть наше государство не формулирует стратегические приоритеты по отраслям знания, а фактически сдаёт отечественную науку в аренду или концессию иностранным корпорациям?
В.И. Можно сказать и так. Вернее, оно создаёт все условия именно для такого развития событий.
"ЗАВТРА". Как, по-вашему, может повлиять на ситуацию реформа РАН?
В.И. Собственность Академии наук всегда была федеральной. Но нам было дано право управлять этой собственностью, и мы, что могли - делали. Мы сдаем процентов шесть своих площадей и за этот счет латаем кое-какие дырки в нашем бюджете. С приходом агентств возможности и роль директора института становятся непонятны. С одной стороны, вроде бы хорошо, если агентство снимет бремя вопросов по обеспечению эксплуатации здания, но сейчас директор точно знает, сколько у него денег и что нужнее ремонтировать в первую очередь. Агентство, которое ничего не понимает ни в науке, ни в её техническом обеспечении, вряд ли будет достаточно эффективно и целесообразно управлять имуществом. Если при этом финансирование сохранится на прежнем уровне, то Академия наук обречена на второстепенные роли в мировой науке.
