Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6587 ( № 7 2017)
– Если бы сегодня была жара, подумал бы, что тебе голову напекло, но по всему видать: ты просто спятил от безделья.
– Так хочется закрыть глаза и ничего этого не видеть, не слышать. Нет страха, нет тоски, смертоубийства вот этого тоже нет… – боец поднял руку с растопыренными пальцами, указующими в ночное небо, и, прочертив в воздухе, над головой эллипс, не видимый даже ему, подумал и продолжил: – лишь только душевное спокойствие и тепло, ясность и доброта, понимаешь ли, обыкновенная людская доброта...
– Заговариваться ты чего-то начал. Ты часом не болен? Тоска, видите ли, заела, тепла захотелось, будет тебе тепло на другом свете, потерпи немного, смертоубийство ему поперёк горла встало, да они же враги наши, не ты – так тебя. Ты их сюда звал, скажи, звал? Молчишь, то-то и оно. Судьбинушка нам такая выпала в яме, как ты говоришь, волчьей сидеть, а куда деться, терпеть надобно, сжать зубы до скрипа и терпеть, вот как я тебя терплю, дурь твою, сказки детские...
– Понимаешь, человек на свете один, и всего страшится. Родителей, братьев, соседей – вот отсюда и зло… А ненависть, она из окрика, из оглядки испуганного ребёнка. Вот откуда корни войн растут…
Ты не очень шуми-то, уши кругом. Человек он и впрямь может быть один в себе, в своём роде единственный, да ушей любопытных вокруг не счесть. Что мучаешься, терзаешься чего? Посмотри вокруг, здесь все как ты, как я, живые, а стало быть счастливые. Вот я на той неделе весточку из дому получил, и так захотелось мстить, бить этих гадов, чтоб побыстрее домой вернуться к своим…
Так я тоже домой хочу и вовсе не ною, просто думается мне так, мысли лезут, понять хочется суть нашу, правду, ту правду единственную... Правду каждого рождённого на свет белый человека, способного выживать в этом бесприютном, враждебном мире, не убивая, а творя…
Когда ещё в жизни случится, вот так всю ночь вволю предаваться размышлениям и глядеть в пустую небесную слепоту? Будто в душу к себе ненароком забрёл с закрытыми глазами и тычешься как кутёнок в темени неведомой, выставив руки перед собой, фиброчку каждую пальцами ощупывая, не зная наперёд на что напорешься, чем этот поиск обернётся.
– Мечта у меня имеется, – зачем-то пробурчал сентиментальный боец, ищущий правды.
– Ну?..
– Что – ну?
– Говори, какая мечта?
– А, мечта… Там, в Москве... в самом центре... на горе... над рекой... Кремль стоит... знаешь?
– Ну, есть такой, стоит, что ж с того? Кто ж его не знает, удивил… Я думал ты про чё, а ты про Кремль какой-то...
– В том Кремле колокольня имеется… Колокольня Ивана, понимаешь? Ивана Великого.
– Ну и?
– С этой колокольни всю Москву видать, да что Москву, и дальше…
– Я тоже в детстве на колокольню лазил, чуть не грохнулся оттуда, то ли портами, то ли рубахой за что-то зацепился, сейчас не припомню... Ох, и наложил я тогда в штаны! Бултыхался в воздухе, как гусеница на нитке. Но переборол себя, не сдался, ухватился за карниз, подтянулся, вылез. Выжил, одним словом.
– Ну как, всю округу рассмотрел? Многое увидел-то?
– Какой там! Во-первых, смеркалось уже, а во-вторых, не до того было. Как спустился на землю, не помню.
– Старая?
– Кто?
– Да колокольня в деревне твоей.
– А я почём знаю…
– В том-то и дело… А с колокольни Ивана Великого всю Москву видать, всю с окраинами вместе. И мечта моя о ней же, о колокольне той великой. Хочется мне взобраться на неё, к самой звоннице, да и позвонить в колокола, во все сразу, с надрывом, чтобы всей Москве, да что Москве, стране слышно было: Иван Великий звонит! Не какой-нибудь Ванька безродный вроде тебя или меня…
– Ну, ты, брат, замахнулся. Сказанул, не подумал. Там же в Кремле этом, Сам сидит, и кто ж тебя туды пустит? Во болтун! Чудной ты, брат…
Но боец его уже не слушал. Он поёжился ещё немного, пристраивая к воображаемому теплу ноги, сочинил и прочёл про себя молитву на ночь, помянул в ней листочек жёлтенький, весточку нечаянную, а более никого: «Спасибо за то, что этой осенью выбрал именно меня, и теперь ты мой и будешь со мной всегда, покуда я есть, а это значит долго, очень долго, всю жизнь... жизнь… жиз…» Уснул, закружился в вихре силы неведомой, доброй, к дому родимому уносящей.
А берёзовому листу ничего не оставалось, как лежать в тепле шинельном, в темноте карманной и слушать непрестанные удары молодого жаждущего жизни сердца. Сердца, наполненного отчаянно простодушными мечтами.
Этот рассказ, приуроченный к Дню защитника Отечества, – из готовящейся к выходу книги автора «Кольцо памяти».
В феврале 1943 года была выиграна Сталинградская битва. Последние окружённые части фашистской Германии капитулировали.
Победа над немецкими войсками во многом определила дальнейший исход войны. Но не все дожили до этого.
Не дожил и герой произведения Владимира Попова…
Предназначение судьбы
Предназначение судьбы
Литература / Литература / День защитника Отечества
Фото: БОРИС КУДОЯРОВ
Теги: Юрий Воронов , Олег Шестинский , поэзия , лирика , блокада , Ленинград , война
Мой товарищ по юности, впоследствии яркий поэт ленинградской блокады, Юрий Воронов, озадачил меня однажды: «Знаешь, порой обстоятельства вынуждали меня делать то, что мне было не по нутру… Предназначение судьбы…» – «Не очень понятно…» «Ты помнишь первую бомбёжку Ленинграда?» – неожиданно спросил он. – «Как же!» – «Да, – кивнул он, – восьмого сентября. Я с утра Пушкина читал, обо всём забыл, а тут бабушка вторгается: «Соседка подсказала, – картошку с лотков продают, сходил бы ты…» Нехотя я оторвался от книги, не по нутру мне болтаться за картошкой, голод ещё не подступил к нам, но взял кошёлку, спешу к лотошнику… Сигнал воздушной тревоги, налёт… Милиционер всех загоняет в бомбоубежище. В подвале я впервые услышал мощные взрывы и, как только дали отбой тревоги, сразу пустился бегом домой. На улице Петра Лаврова мы жили. Приближаюсь, сердце обмерло – дом в развалинах. Бабушка и младшая сестра погибли.
…Позже мы вернулись с ним к разговору о предназначении судьбы, встретившись в Берлине, куда его, видного журналиста, переместили с поста ответственного секретаря «Правды» на должность собкора. «Ведь тебе и в Берлин не по нутру ехалось… Вроде, как в золотую клетку…», – уточнил я. «Не по нутру, – согласился Юрий, – я оторвался от самого важного для своей жизни, – от литературной среды, а ты разумеешь, что значат для меня поэзия и поэты… Но, как видишь, преодолел себя и «нутро» своё, поехал в Берлин, на столько лет… Предназначение судьбы…»
…Возвратившегося в Москву Юрия Воронова приветствовали, как «изгнанника времён волюнтаризма». Он пожинал и власть, и творческие успехи: стал и секретарём СП СССР, и главным в «Литературке», и зав. отделом культуры ЦК партии…
Юрий Воронов слыл честным, справедливым, талантливым деятелем. Нравственным человеком. Если бы жизнь его продолжилась и в 90-е разгромные годы, он мог бы выдвинуться в одного из вожаков разумного сопротивления лжедемократическим режимам, обрушившим страну. Как знать!
Не дожил.
И я размышляю о предназначении судьбы – не только его, но и России.
Олег Шестинский
Юрий Воронов
(1929–1993)
***
В блокадных днях
Мы так и не узнали:
Меж юностью и детством
Где черта?..
Нам в сорок третьем
Выдали медали
И только в сорок пятом –
Паспорта.
И в этом нет беды.
Но взрослым людям,
Уже прожившим многие года,
Вдруг страшно оттого,
Что мы не будем
Ни старше, ни взрослее,
Чем тогда.
Трое
Я к ним подойду. Одеялом укрою,
О чём-то скажу, но они не услышат.
Спрошу – не ответят…
А в комнате – трое.
Нас в комнате трое, но двое не дышат.
Я знаю: не встанут.
Я всё понимаю…
Зачем же я хлеб на три части ломаю?
***
Я забыть
Никогда не смогу
Скрип саней
На декабрьском снегу.
Тот пронзительный,
Медленный скрип:
Он как стон,
Как рыданье,
Как всхлип.
Будто всё это
Было вчера…
В белой простыне –
Брат и сестра…
***
В густом и холодном тумане –
Проспекты,
Каналы,
Сады.
Пурга леденит и арканит.
Позёмка
Заносит следы.
Как мрачные тени навстречу –
Деревья,
Ограды,
Дома…
Но скрипнут шаги человечьи,
И сразу становится легче,
И снежная тропка –
Пряма.
Вода
