Владимир Ажажа - ПОДВОДНАЯ ОДИССЕЯ «Северянка» штурмует океан
Механизм для взятия проб грунта приводится в действие из носового отсека. Когда лодка застынет над дном в 15—20 метрах, отдается стопор, и из вертикальной трубы, увлекая за собой металлический трос, выпадает массивная штанга и вонзается в дно. Тросом прибор поднимается обратно и возвращается уже с пробой грунта.
Итак, мы с вами в главных чертах с лодкой знакомы, остальное потом, по ходу дела…
События нескольких дней пролетели как в калейдоскопе, — согласование маршрута, погрузка запасных частей и приборов, получение походного подводного обмундирования. И, наконец, наступил день отплытия.
14 декабря 1958 года. Девять часов утра. В гавани совсем темно — ничего не поделаешь, классическая полярная ночь. Якорные огни чуть освещают палубу «Северянки». Веретенообразный корпус слегка покачивают волны.
Серые клочья тумана стелются над водой. Кольский залив «дышит». Море, более теплое, чем воздух, непрерывно испаряет влагу, которая тут же конденсируется. Капельки оседают на все твердое и превращаются в иней. Белым налетом покрыта верхняя надстройка «Северянки», светлой линией перечеркнул зеленую воду заиндевевший леер на верхней палубе. У стенки, где возвышается рубка лодки, многолюдно. До выхода в море несколько минут. Из рубки то и дело показываются люди — члены экипажа, научные работники. Появился Китаев, на ходу он ожесточенно жестикулирует, пытаясь что‑то выразить, крикнуть нельзя — на мостике медленно вращаются диски магнитофонов: корреспонденты Всесоюзного радио беседуют с командиром «Северянки» Валентином Петровичем Шаповаловым.
— В этом рейсе, — говорит командир, — мы должны проверить работу всех приборов и механизмов в морских условиях, а также подготовить экипаж и научную группу к совместной деятельности в длительном походе в Атлантику. Ведь по требованию ученых придется выполнять непривычные маневры: задерживаться в рыбных косяках, повисать на заданном расстоянии над грунтом, описывать окружность вокруг скопления водорослей… Без репетиции этого, пожалуй, сразу и не сделаешь.
Последние проверки, последние приготовления. Как бы привлеченная таким оживлением, выглянула из воды у самого борта круглая усатая голова нерпы, оглядела лодку смешными черными глазенками и снова нырнула под воду.
Наступает минута расставания. С причала доносятся пожелания счастливого плавания.
— По местам стоять, со швартовых сниматься! — раздается голос командира.
Отданы швартовы — стальные канаты, которыми лодка была связана с берегом. Короткие сигналы сирены, и земля отодвигается, остается позади. Вот он, долгожданный миг. Первая экспедиция началась.
Узкая, длинная, словно прильнувшая к воде лодка двигается плавно, сначала чуть слышен рокот электромоторов, а затем, после выхода из гавани, его сменяет ровный гул дизелей да шипение воды за бортом. Вскоре ветер усиливается, начинает жечь лицо. Горбы волн выше и круче. Студеные брызги достают до мостика. Курс — на выход из Кольского залива в Баренцево море.
Есть моря, которые самой природой предназначены быть огромными рыбными садками. К ним относится и Баренцево море, лежащее на границе двух океанов. Один из рукавов Гольфстрима проходит вдоль берегов Скандинавии и своими теплыми струями проникает на север в Баренцево море. Здесь нагретые воды Атлантики сталкиваются с холодными водами Северного Ледовитого океана. Взаимодействие водных масс различного происхождения — тропических и полярных — создает исключительно благоприятные для развития жизни условия. И те и другие несут навстречу питательные органические вещества, и при столкновении, на линии океанологического фронта, как говорят ученые, создается повышенная концентрация этих веществ. Такой непрерывный процесс «удобрения» обеспечивает богатейшее развитие планктона — живого корма рыбы, и вот поэтому Баренцево море, находящееся на рубеже Атлантического и Ледовитого океанов, — это своеобразный рыбий питомник, один из богатейших в мире районов промысла.
Вот оно море. Студеное, неспокойное, косматое. Швыряет «Северянку», слепит глаза водяной пылью. Ледяной ветер не дает дышать. Лодка идет полным ходом, ее кинжальное тело режет волны. Огромный пенный бурун закрывает нос, белые клочья разбитых волн перелетают через палубу, «с головой» накрывают прожектор и передающую камеру телевизора.
Справа встает высокий, мрачного вида остров. Его отвесный берег, постепенно понижаясь, спускается к воде в виде осыпи. Своими очертаниями земля несколько напоминает форштевень с тараном старинного военного корабля. Это Кильдин — наибольший из островов, прилежащих к мурманскому побережью. В его средней части над ровным плато возвышаются три схожих приметных горы, покрытые снегом. Их название — Три Сестры. У коренных жителей Кольского полуострова саами существует поверье о происхождении Кильдина Могущественного злого духа, грозу здешних мест, обуяла ярость при известии о том, что люди без его спроса выходят на шнеках[6] из залива в море и промышляют рыбу, не уплачивая ему никакой дани. Решив наказать ослушников, он отворотил от одного из островов Новой Земли огромную скалу, чтобы загородить ею выход из Кольского залива. Дьявол с глыбой в руках подлетал уже к цели, как вдруг заметивший его бог в негодовании закричал на всю округу. Выронив от неожиданности ношу, нечистый улетел в преисподнюю, а глыба стала островом…
Видимо, одной из причин рождения этой легенды послужило то, что слагающие остров породы как по цвету, так и по структуре резко отличаются от берега материка.
Интересно и происхождение на Кильдине единственного в мире трехъярусного озера Могильного. Верхний пятиметровый слой этого озера, расположенного выше уровня моря, — пресный, и населяют его пресноводные обитатели. Второй, промежуточный, слой толщиной шесть–семь метров — соленый и населен морскими жителями. Третий, нижний, придонный, слой, отравленный сероводородом, — безжизнен. Загадочно, не правда ли?
А слева невысокий, имеющий вид заснеженной холмистой равнины полуостров Рыбачий. Но мы не успеваем разглядеть его подробно.
— Приготовиться к погружению!
Спускаемся в центральный пост. Оглядывая его, еще и еще раз проникаешься уважением к подводной технике. То и дело вздрагивают стрелки бесчисленных приборов. Словно змеи, извиваются вдоль потолка и стен разноцветные трубы. Голубые — для воздуха, зеленые — для воды, коричневые — для топлива. Они пронизывают всю подводную лодку. Это артерии, вены, дыхательные пути и другие органы жизни стальной рыбины. Как хорошо надо знать технику, чтобы разбираться во всем этом! Недаром говорят, что подводники не имеют права ошибаться. Одно неправильное действие, одна неточно выполненная команда, и лодка может превратиться в братскую могилу. Здесь, как нигде, справедлив девиз: «Один за всех, все за одного».
…Дизели замерли, и неожиданная тишина нарушается лишь шуршанием воды о корпус да щелканьем указателя руля. Курс — 285.
На голове у гидроакустика Анатолия Васильева наушники. Слух юноши — уши всего корабля.
— Горизонт чист! — сообщает Васильев через каждые три–пять минут.
Он прослушивает воду, как опытный врач пациента, и слышит только чистое дыхание моря — проходящих кораблей поблизости нет, путь свободен.
— По местам стоять к погружению! — И из отсеков мгновенно вернувшимся эхом несется: — В лодке стоят по местам к погружению!
— Принимать балласт! Боцман, ныряй на глубину сорок метров. Дифферент [7] — десять градусов на нос. Оба мотора — малый вперед!
Слышится шум, напоминающий водопад: систерны главного балласта заполняются забортной водой. Лодка плавно погружается. Сначала море клокочет у нас над головами, потом стало необычно тихо. Белая стрелка глубиномера быстро ползет вверх: семь метров, десять, пятнадцать, двадцать, тридцать… Пора в носовой отсек!
Здесь царит полумрак. Чуть светятся фосфоресцирующие шкалы, индикаторные трубки приборов. Погружение продолжается. Словно кузнечики, стрекочут самописцы эхолотов. По бумажной ленте верхнего эхолота, где фиксируется отражение ультразвукового импульса от поверхности моря, ползет «кривая глубины». Зеленоватые сумерки за стеклами иллюминатора сменяются чернильной темнотой. На такую глубину трудно пробиться даже полуденным лучам. Олег Соколов потянулся к выключателю.
«…Внезапно салон осветился. Свет проникал в него снаружи через огромные овальные стекла в стенах. Водные глубины были залиты электрическим светом. Хрустальные стекла отделяли нас от океана…»
Конечно, вы узнали, — это же из «80 000 километров под водой».
У нас было по–другому. Иллюминаторы на «Северянке» гораздо меньше, и смотреть в них можно лишь по одному. Места у окон по справедливости заняли научные сотрудники, а корреспонденты оказались на втором плане.
