В Фатющенко - Владимир Соловьев - критик и публицист
Статья о Лермонтове - последняя в ряду статей Соловьева о русских писателях и поэтах. Она вышла в свет уже после смерти философа, но итогом его критической деятельности не стала. Скорее всего, это самая неудачная из статей Соловьева о поэзии. Особенно бросается в глаза несвойственное прежде критику навязчивое морализирование. Надо, конечно, учитывать, что к этому времени внутреннее состояние Соловьева достигло крайнего напряжения, он тогда же работал над самым крупным своим прозаическим произведением "Три разговора", где возвестил о приходе Антихриста. В таких условиях ждать от критика объективной статьи
32
о поэте, у которого центральным образом является Он, "дух изгнанья",было бы тщетно. Но, как бы ни отзывался Соловьев о Лермонтове, он не избежал воздействия лермонтовской поэзии, которое именно в последние годы жизни с наибольшей силой проявилось в его поэтическом творчестве (в поэме "Три свидания", 1898).
Последний этап литературной деятельности Соловьева характерен тем, что критик обратился к осмыслению "судьбы" поэта, к постижению связей между жизнью и поэзией. Это был новый поворот в подходе к художественному творчеству, поскольку раньше он писал исключительно о поэзии, рождающейся в душе поэта в необъяснимом порыве вдохновения; поэзия приходила в душу, словно дар небес, и объяснить ее какими-то фактами жизни было невозможно. К концу жизни критик по-прежнему утверждал, что поэзия послана гению свыше, но его все больше интересовал и сам поэт как личность. Слишком уж бесстрастным и безжизненным выглядел раньше в некоторых статьях "гений" - как некий сосуд, всего лишь приемник "высшей красоты".
Наибольшее впечатление у Соловьева производят его поиски синтеза, гармонии, единства. Ему органически присуще чувство целого, и прежде всего "Великого Целого" - вселенной, мира. Он искал пути к единству всего человечества, к единству человека с богом и природой, причем и "человек", и "бог", и "природа" ("мир") у него остаются в своей содержательной и формальной отделенности, независимости. Но он рано понял, что путь к синтезу, само понятие "синтеза" - одно из сложнейших в философии. Здесь легко совершить подмену: вместо диалектического синтеза, выстраданного человечеством, подставить механическое соединение, смешение частей, сцепление фрагментов. Сам он стремился в своих работах соединять все имеющиеся формы знания и данные опыта для получения некоего интегрального результата. Еще в 1876 году он сообщает матери в шутливой форме из Италии (после поездки в Египет), что здесь, в Сорренто, он будет дописывать "некоторые произведения мистико-теософо-философо-теурго-политического содержания и диалогической формы" (Письма, 2, 23).
В этих словах - ключ к той "разноцветности" (определение из статьи о пушкинской поэзии), которая была столь присуща личности и творчеству Соловьева и - не в последнюю очередь - его литературной критике.
Значение деятельности Соловьева-критика можно рассматривать в двух аспектах - в широком, общелитературном и общекультурном и в узком, конкретно-историческом. Чаще всего его критическая деятельность сводится к узкому пониманию ее значения - к объяснению роли Соловьева как предтечи русского символизма. Символизм в России, как известно, имел несколько разветвлений: линию самоценного эстетизма, ярче всего представленного в творчестве В. Брюсова и К. Бальмонта, линию религиозно-обновленческую (Д. Мережковский) и линию младших символистов (А. Блок, А. Белый, С. Соловьев). Именно эта группа символистов заявляла о себе как о духовных наследниках Вл. Соловьева. Действи
33
тельно, его влияние на младших символистов, на создание и реализацию ими историко-литературной концепции поэта-пророка, является неоспоримым. Он указал своим младшим современникам на тех поэтов, которые должны служить образцами: Пушкин, Тютчев, Фет. Огромным оказалось воздействие личности Соловьева, его жизни, его устремленности к высшим ценностям и идеалам, к "мирам иным", к "небесной лазури", волновали его предсказания грядущих бед и "нового царства". Символисты создали своеобразный культ Соловьева, провозгласив его не только великим философом, но и великим пророком.
Вместе с тем нельзя не отметить и более широкий аспект литературно-критической дятельности Соловьева. Его представление о целостности творческого пути писателя, о "святости" художественной деятельности, о высочайшей ответственности художника перед человечеством, о великом долге гения глубочайшим образом повлияли на этику и эстетику XX века, на русскую культуру в целом. Соловьев-критик искал у писателей или поэтов главное и существенное, он любил истолковывать целостные "художественные миры" и считал целью искусства реальное изменение действительности, ее преображение по законам красоты, истины и добра. Разумеется, роль, которую Соловьев сыграл как литературный критик, была менее значительной, чем его роль философа и публициста. Но если пристальнее вглядеться в литературный процесс начала XX века, то влияние его представится достаточно глубоким, и обнаружится оно не только в творчестве Блока, Белого, Анненского, Волошина, Б. Садовского и других близких к символизму поэтов и критиков, но и в работах Луначарского, Богданова, ибо все они считали задачей искусства преобразование мира.
Соловьевское наследие уникально в своей многогранности, и как бы мы ни оценивали его отдельные стороны - в главном, в основном это наследие замечательного мыслителя и гуманиста, чьи искания, чья вера в торжество справедливости на земле созвучны нашему времени и к нашему времени обращены.
В. И. Фатющенко, Н. И. Цимбаев
