Далия Трускиновская - Вольнолюбивые швейцары и «Черный понедельник»
Обзор книги Далия Трускиновская - Вольнолюбивые швейцары и «Черный понедельник»
Далия Трускиновская
Вольнолюбивые швейцары и «Черный понедельник»
Я расскажу историю одной крошечной газетки, которая выходит у нас в Риге примерно раз в месяц и известна только в узком кругу.
Эта история немного сентиментальна, немного трагична, в чем-то забавна, и в ней есть то, чего у нас здесь вообще пока не густо, — социальный оптимизм.
Первая часть заголовка — это как бы цитата из Карамзина. В его время именно так называли жителей Швейцарии, еще в средневековье освободивших свою страну от притеснителей из династии, чтоб не соврать, Габсбургов.
А вторая — естественно, название газеты.
Что между ними общее (вернее, какая между ними разница) — скажу ближе к финалу, если сами раньше не догадаетесь.
Итак, действующие лица. И не поименно, а — попсевдонимно. Так они подписывают свои труды в «Черном понедельнике».
Мейден — два погонных метра панкухи, пять серебряных колечек в ухе, золотистые выбритые виски и белокурый хвостик. Шесть высокохудожественных татуировок на доступных обозрению частях тела. Хотя прозвище в переводе с английского означает «девицы» (именно во множественном числе!), сексуальная ориентация у него нормальная. Возраст — уже девятнадцать лет. Что-то вроде редактора издания.
Валькирия — двадцать два года и светлая коса ниже пояса. Пять раз в неделю ходит в тренажерный зал. Прозвище придумала себе сама — взяла из скандинавской мифологии, без которой жить не может.
PQ-17 — жених Валькирии. Вегетарианец. Избран за соответствие музыкальных вкусов. Так утверждает Валькирия. А то, что не пьет, не курит, хорош собой, работает и неплохо зарабатывает, — это чистая случайность. Года этак двадцать три. Суровые черные брови и пронзительные карие глаза. Тоже при хвостике. Почему именно PQ-17 — понятия не имею. Захочет — сам расскажет.
Конь Екабштадский — право, не знаю, за что он себя так… У парня определенные литературные способности, а Екабштадт — давнее название латвийского городка Екабпилса. Ему двадцать один год. Хвост, в отличие от Мейдена и PQ-17, носит русый и курчавый.
С Валькирией мы познакомились в тренажерном зале. Три-четыре раза в неделю я провожу там примерно полтора вечерних часа — без особых, увы, результатов, но с большим удовольствием. Кто ходит в тренажерные залы, знает, что там, как правило, живут дружно и качаются как бы попарно — занимает пара атлетов вдвоем тренажер, устанавливает на нем чугунных чушек сколько ей надо, один потеет — другой переводит дух, потом меняются местами. Сейчас уже не вспомнить, но, очевидно, мы с Валькирией насиловали один тренажер или одну штангу.
Потом оказалось, что девочка заканчивает техникум и должна писать дипломную работу. Живет она в общежитии, а хотелось бы сделать это на компьютере. Я предложила свой.
Валькирия по паспорту — украинка, а на самом деле, как большинство латвийских «русскоязычных», имеет не кровь, а коктейль. Там и белорусская струйка, и, возможно, польская, и явственно выраженная русская.
Латвия делится на четыре исторические области — Курземе, Земгале, Видземе и Латгале. Латгале — это та часть страны, которая граничит с Россией. За обозримые десять веков там сложилась своя культура, более того — оформился свой язык. Я, свободно зная латышский, могу читать по-латгальски и не более того. На слух воспринимать его я еще не научилась. Латгале у нас славится своеобразной керамикой. Но в наши дни керамика не кормит. В том краю — самая повальная в Латвии безработица.
Еще при патриархе Никоне сюда бежали староверы — так и прожили все эти столетия, не изменяя русским обычаям и русской речи. В том же семнадцатом веке, насколько я понимаю, поселились здесь поляки. Когда пришли цыгане — врать не стану, не знаю, но в начале девятнадцатого века, когда южную Латгале заняли наполеоновские войска, они уже имелись и торговали лошадьми. Как ни странно, именно чистокровных латышей тут меньше всего.
Валькирия — из маленького латгальского городка. Там у нее папа, мама и братик. А ей в этом городке места уже нет. Она не хочет с корзинкой горячих пирожков бегать по вагонам поездов. Она хочет нормальной и цивилизованной жизни. Ближайшее место, где это возможно, — Рига. И, заканчивая свой строительный техникум, Валькирия уже присмотрела себе местечко в некой фирме. Строительством там и не пахнет, но она трудится охотно. И тренируется. И слушает музыку…
Я знала про эту музыку как бы изначально. Валькирия не мыслит себя без записей любимых групп. Мне она кассет сперва не предлагала — за что я и была ей крайне благодарна. На мой тупой взгляд и слух, грохот железа в зале как-то музыкальнее этих штук…
Итак, три-четыре раза в неделю я общалась с Валькирией. А потом она встретила PQ-17 и затащила его на тренировки.
Красивый, но фантастически молчаливый парень настолько ей понравился, что она, как я теперь догадываюсь, возвысилась до каких-то чисто женских хитростей, чтобы сбыть с рук соперницу и добиться от него предложения руки и сердца. Они стали слушать музыку вместе.
Немногим раньше мне на голову свалился Мейден.
Если PQ-17, прошедший школу латвийской армии, чего никому не пожелаю, — строгий и несколько закаменевший от этого испытания юный мужчина, то Мейден — цветок душистых прерий. Двухметровое дитя, энергичное, безалаберное и доверчивое — вот что это такое было два года назад.
Мама не знала, как быть — ребенок презирал учебу, двадцать пять часов в сутки слушал громкую музыку, слонялся по Старой Риге, пил пиво и всяко бездельничал. А между тем начался последний школьный год — есть от чего бедной маме за голову схватиться.
Я еще работала в небольшой газете, которая нуждалась в свежих авторах. Познакомившись с мамой Мейдена в поликлинике и проникшись сочувствием, я сгоряча предложила прислать ко мне сыночка — вдруг начнет писать… Инициатива наказуема — я получила гостя, который явился, сел возле моего стула на пол по-турецки и в течение пятнадцати минут отвечал на мои фразы двумя словами — «Ага!» и «Вау-у-у!». Я кое-как вдолбила ему, что он мог бы написать про недавно открывшийся ночной молодежный клуб. Оказалось, дитя боится листа белой бумаги.
Эта болезнь мне известна. От нее одно средство — пациент должен увидеть любую свою фразу изображенной на дисплее компьютера именно так, как он ее произнес. И он поймет, что писать нужно так же, как говорить.
Мейден понял сразу! После чего мне пришлось потребовать у него маленький разговорник. Иначе пришлось бы возле каждого газетного киоска ставить переводчика. Как выяснилось позднее, этот обормот освоил всю русскую классику еще в пятнадцать лет, но последнее время говорил исключительно на примитивном слэнге. Почему — вопрос особый.
Мейден, в отличие от Валькирии, — столичный житель. Ему вроде бы и незачем пробивать себе дорогу из провинции в культурный центр любой ценой. У него другая проблема, тоже в известной мере характерная для русской молодежи. До нашей роковой встречи он не знал, на что себя употребить.
Тоже, если вдуматься, трагедия: сильная и активная личность в состоянии вынужденного простоя. И давайте не будем про школьную учебу! Мейден и его одноклассники прекрасно понимали, что им после выпускного бала одна дорога — на биржу труда. Школа профессии не дает. Она вообще мало что дает — давайте посмотрим еще раз правде в глаза и вспомним, кто последние тридцать лет шел в преподаватели. Только тот, кто уж вовсе никак не смог отвертеться от распределения. Плюс тот факт, что учителей-мужчин в русских рижских школах можно по пальцам перечесть.
Такой школьничек, как Мейден, строго говоря, не мог надеяться ни на поступление в вуз, ни на работу. Знаний он получил — минимум (имею в виду обязательные и никому не нужные школьные знания), особых связей мама-врач не имела, а папы у них уже давно не было. Но человек осознавал свою силу и свои организаторские способности! Он решил стать самым видным, ярким и крутым в музыкальной тусовке! Чего на этом тернистом пути Мейден только не перепробовал…
Вот на пробу один из продиктованных им рецептов.
МолочкоВзять три с половиной литра молока, наполнить емкость полностью коноплей до упора, залить молоком, на литр молока — чайную ложку соды без горки (она — катализатор, без соды молоко не действует), сливочное масло — двести граммов, все это варится два-три часа. Можно пять, если жить надоело. Чем больше уварится — тем сильнее. Норма — триста граммов. Можно добавить сгущенку с сахаром, можно сухой чай, он тоже служит катализатором. Действует в течение двенадцати часов. Эффект наступает через полчаса-час.
Судя по этому тошнотворному средству, в Латвии выращивают-таки коноплю. Это, очевидно, народное лакомство, а вот колеса и ампулы — привозные.
Бог уберег парня — все перепробовав, он пришел к выводу, что идеальный для него вариант — обыкновенное пиво. Впрочем, этого добра у нас множество сортов, есть что сравнивать. Что касается Бога — пишу не для красного словца. Мой воспитанник в детстве часто проводил целые дни в православном женском монастыре у тети, посещение литургии и причастие для него — вещи привычные и вполне естественные. А когда я предложила заказать молебен и попросить какого-нибудь великомученика, чтобы в голове у Мейдена улеглись наконец синтаксис и орфография, именно он с лету назвал необходимого святого — и это оказался преподобный Сергий Радонежский.
