Владимир Чертков - Напрасная жестокость
Обзор книги Владимир Чертков - Напрасная жестокость
Владимир Григорьевич Чертков
Напрасная жестокость
Изд: "Напрасная жестокость: О том, нужно ли и выгодно ли для правительства делать мучеников из людей, по своим религиозным убеждениям не могущих участвовать в военной службе?" / [Соч.] Владимира Черткова. Лондон: Тип. Вольн. рус. прессы, 1896.
О том, нужно ли и выгодно ли для правительства делать мучеников
из людей, по своим религиозным убеждениям не могущих
участвовать в военной службе?
- - — - - — - - — -
Владимира Черткова.
За последние годы у нас в России по разным тюрьмам, дисциплинарным батальонам и сумасшедшим домам постоянно содержится в строгом заключении некоторое количество людей, провинившихся перед правительством в том, что их религиозные убеждения запрещают им всякое человекоубийство, и что они поэтому не могут по совести принимать участие в военной службе.
Явление это получает два совершенно различных освещения смотря по тому, с какой точки зрения оно рассматривается.
С одной стороны дело представляется так: внутренний голос совести запрещает этим людям то, что государственный закон считает для них обязательным. Они ставят выше всего требования свей совести и повинуются им. За это правительство причисляет этих людей к разряду преступников и беспощадно карает их.
С другой стороны дело представляется совершенно иначе: существующий государственный порядок признается необходимым для блага страны; для порядка этого нужно, чтобы каждый подданный исполнял требования государства; одно из таких требований заключается во всеобщей воинской повинности; и потому для поддержания государственного порядка, необходимо строго карать отказывающихся от нее.
Примирить эти две диаметрально противоположные точки зрения нет, разумеется, никакой возможности. Но в одном, казалось бы, сторонники обоих взглядов могли бы согласиться, а именно в том, что люди, отказывающиеся по своим религиозным убеждениям от военной службы и готовые за это терпеть не только всякие неудобства и лишения, но даже самые мучительные страдания, во всяком случае, правы ли они или заблуждаются, действуют так единственно из желания добра, проявляя при этом замечательную искренность, добросовестность и самоотвержение; и что поэтому, если для каких либо целей признано необходимым подвергать таких людей правительственному преследованию, то, во всяком случае, следует обращаться с ними как можно мягче, налагая на них наименьшую степень кары, достаточную для достижения этих целей.
Можно считать таких людей заблудшими, можно в интересах государственного порядка принимать против них соответствующие меры; но даже с правительственной точки зрения, нет никакой надобности причислять их к разряду корыстных злоумышленников и подвергать более тяжким страданиям, нежели требует безопасность государства.
На самом же деле правительство, несмотря на постоянно повторяющиеся случаи подобных отказов от военной службы, до сих пор как бы вовсе и не допускает возможности возникновения в человеке таких убеждений, при которых ему нельзя было бы по совести участвовать в военной службе. И от этого с самого первого шага отношение правительства к такому человеку становится крайне двусмысленным и неясным, предоставляющим местным властям необычайный произвол и заставляющим их обходить сущность дела вместо того, чтобы, считаясь с действительностью, смело смотреть правде в глаза.
Если разбойник, ради грабежа, убьет человека, то никто не считает его сумасшедшим, поступок его не боятся предавать гласности и обращаются с ним самим, как с человеком, совершившим то самое, что он совершил. Но если кто откажется от всякого убийства, а потому и от военной службы, то в нем тотчас предполагают психическое расстройство и сажают его на испытание в дом умалишенных; судят его не по существу дала, не за первоначальный и основной его отказ от военной службы, но за каждый последующий отдельный его отказ от исполнения частных требований воинской дисциплины, подвергая его таким образом нескончаемому ряду наказаний, и при этом поступок его стараются тщательно скрыть от людей самым секретным ведением дела и всевозможными замалчиваниями и увертками.
Такие приемы со стороны правительства не только в высшей степени несправедливы и жестоки, но вместе с тем нецелесообразны с точки зрения интересов caмoго же правительства, тем более, что, в настоящем по крайней мере случае, интересы правительства совпадают с наиболее гуманным и справедливым образом действия.
- - — - - — - - — -
Недавно умер молодой человек, по имени Евдоким Дрожжин, не могший по своим религиозным убеждениям участвовать в военной службе. Несмотря на то, что он самым решительным образом отказался от поступления в солдаты, с ним, вместо того, чтобы карать его именно за этот отказ, стали поступать так, как будто он вовсе и не отказывался. В течение более двух лет, его подвергали непрерывному ряду угроз, требований, испытаний и наказаний, имевших целью насильственно заставить его сделать то, чего он по совести сделать не мог. Его приговорили к заключению в дисциплинарный батальон и здесь от него стали требовать исполнения военных обязанностей в самых разнообразных формах, т. е. того самого, чего он не мог по совести исполнять, и за отказ от чего он уже нес наказание. Несмотря на то, что он отказался от присяги и солдатства, с ним обращались, как с присягавшим солдатом. Он же по простой последовательности продолжал отказываться от исполнения военных обязанностей. Тогда его стали судить и наказывать опять и опять за все его отдельные отказы от исполнения тех или других требований военной службы. Таким образом он был сначала приговорен к двухлетнему заключению в дисциплинарном батальоне; четыре месяца спустя он был приговорен в продление этого срока на 3 года и заключению в карцер на 4 месяца; через, 4-ре месяца после того, срок был продлен еще на 3 года с заключением в карцер на 4 месяца; наконец месяца через два после этого он был приговорен к продлению срока заключения еще на три года с арестом в карцере на 4 месяца. Так что срок его заключения, вместо первоначальных двух лет, возрос до 11-ти и все продолжал бы возрастать до бесконечности, если бы болезнь и смерть не прекратили его мученической жизни. Не перечисляю здесь целого ряда более мелких наказаний, которым его подвергали; достаточно сказать, что за все время двухлетнего его пребывания в тюрьме и батальоне он находился вне карцера не более, как в течение 50 суток.
Как говорили мне сами командиры батальона, и роты его, Дрожжин не мог бы физически вынести всего таким путем накопившегося срока своего заключения; к тому же по местным статистическими сведениям известно, что в этом дисциплинарном батальоне уже на третий год содержания в карцере большинство заболевает чахоткой. Так случилось и с Дрожжиным. Вследствие небрежного и бесчеловечного обращения с ним некоторых из его начальников, он простудился, заболел грудью, и после более двухлетнего заключения умер чахоткой.
- - — - - — - - — -
Этот случай, представляющий лишь один пример того мученичества, которому в настоящее время среди нас подвергаются люди, религиозные убеждения которых не позволяют им участвовать в военной службе, должен, казалось бы, до глубины души возмутить всякого, у кого душа не успела еще окончательно зачерстветь. Но здесь я упомянул об этом случае не столько для того, чтобы обнаружить его жестокость, сколько для того, чтобы указать на всю невыгодность для интересов самого же правительства, такого образа действия.
Живши в соседстве того дисциплинарного батальона, в котором был заключен Дрожжин, и неоднократно посещавши его самого, я имел случай близко познакомиться с общим настроением по отношению к этому делу как офицеров, так и нижних чинов батальона, которых служебное их положение вынуждало принимать участие в мучениях этого человек. И я должен сказать, что все симпатии большинства были на стороне Дрожжина. Офицеры, говоря о нем, чувствовали неловкость. Они сознавали, что место такого человека во всяком случае не в в о е н н о м тюремном учреждении, и не скрывали своего желания, чтоб его перевели в гражданскую тюрьму. Да и не могло быть иначе: Дрожжин служил для них живым указанием того крайнего предела отречения от требований своей совести и своего разума, до которого доводили их так называемые "обязанности службы", ибо они отлично сознавали невинность мучимого ими человека и всю недостойность своей вынужденной роли его мучителей. Помню, с каким жалким чувством душевного страдания и стыда один из старших офицеров батальона, с которым я ближе, чем с остальными, сошелся, и который, поэтому, был со мною откровеннее других, — признавался мне в том, что, если б только он располагал лучшим образованием, то, конечно, нашел бы для поддержания себя и своей семьи какую нибудь другую деятельность, вместо участия в подобных возмутительных жестокостях. О низших чинах, товарищах Дрожжина по заключению, и говорить нечего: провинившиеся в различных преступлениях против воинской дисциплины, не имевших ничего общего с христианской любовью к ближнему, они отлично понимали, что Дрожжин по чистоте своих стремлений представлял совершенное исключение среди них, и тем с большим уважением относились к нему. Наиболее же чуткие из его товарищей, прониклись к нему горячей любовью, и некоторые из них в большей или меньшей степени даже усвоили его убеждения. Мне известны несколько примеров людей, которые, отслужив свой срок, стали естественными распространителями в разных глухих уголках России тех идей, ради которых страдал и умер их товарищ по заключению.
