Э Поляновский - Я не уберу из книги ни единого слова
Э Поляновский - Я не уберу из книги ни единого слова краткое содержание
Поляновский Э
'Я не уберу из книги ни единого слова'
Эд.Поляновский
"Я не уберу из книги ни единого слова"
Запоздалое прощание с писателем Владимиром Богомоловым, автором романа "В августе сорок четвертого..."
30 декабря минувшего года скончался писатель Владимир Богомолов. Человек, проживший жизнь отдельно от своей славы. Загадочная личность, до конца не разгаданная. 3 января похоронили на Ваганьковском...
"Вы не могли бы сделать дарственную надпись
Юрию Владимировичу Андропову?"
Тайны разведки вошли в основу его произведений от первой повести "Иван" (по ней Андрей Тарковский снял свой знаменитый фильм "Иваново детство") до романа "В августе сорок четвертого...".
Рукопись романа "В августе сорок четвертого..." затребовал КГБ СССР. Генерал КГБ приглашал писателя на Лубянку. Богомолов звонил снизу. Генерал: "Поднимайтесь ко мне". - "Я никуда подниматься не буду. Если я вам нужен спускайтесь". Генерал, наслышанный о странностях писателя, покорно спускался. Разговор происходил то в общественной приемной, то в освобожденном кабинете. "Штабное совещание в сарае - убрать". - "Почему?" "Вы разглашаете секретные сведения". - "Покажите мне документ, пункт, параграф, на основе которого..." - "Не могу. Этот документ тоже секретный". И, сменив генеральский тон: "Владимир Осипович, дорогой. Речь-то всего о трех страницах".
- Я не уберу из книги ни единого слова! - Богомолов вставал, разворачивался, уходил.
Его вызывали снова и снова. Уже с угрозой.
- Вы хоть представляете, с кем имеете дело?!
Точно так же терзали его в Министерстве обороны.
Вставал, разворачивался, уходил.
Генералу КГБ, кстати, роман очень понравился. Рукопись он... украл. Отвез ее к себе на дачу и там запер в сейфе. Так хранят драгоценную вещь в единственном экземпляре.
Богомолов был в ярости.
- Я на вашего генерала подам в суд! - кричал по телефону.
Рукопись вернули. Тут-то и увидел писатель все замечательные рекомендации КГБ. В романе задыхающийся от астмы генерал не может сесть: нет стула. Цензор КГБ в ярости: "Для советского генерала нет стула? Поставить!" В другом месте романа солдаты рассуждают о неприступности и привередливости польских дам, вспоминают своих: то ли дело наша Дунька, сто грамм налил - и готова. Генерал на полях грозно отметил: "Кто дал право автору так отзываться о нашей советской Дуньке?!"
Рукопись была испещрена распоряжениями. Поработал далеко не один генерал: на полях - с десяток разных почерков.
"Новый мир" взялся опубликовать роман. Журнал сумел отбить очень многие замечания цензуры. Но не все. Богомолов попросил рукопись вернуть.
Главный редактор журнала "Юность" Борис Полевой был вхож в коридоры власти. Он сумел отстоять и Дуньку, и все прочее. За единственным исключением: совещание в сарае. Будучи уверен, что из-за трех страничек проблем с Богомоловым не будет, роман стали набирать в типографии. Писателю перевели гонорар - деньги очень большие.
Богомолов отправил гонорар обратно. По почте. Пока деньги шли туда-сюда, роман продолжали набирать. "Но ведь всего три странички!" умолял Полевой. "Не уступлю ни слова".
Прошло девять месяцев.
Роман в конце концов издали.
Богомолов не уступил ни запятой.
Я говорил ему: "Напишите роман о романе - девять месяцев одного года".
Успех был невероятный.
Дальнейшие события передаю так, как описывал мне их сам Богомолов.
К нему домой явился порученец председателя КГБ Андропова. Взял под козырек: "Вы не могли бы сделать дарственную надпись Юрию Владимировичу?" "Что я должен написать?" - "Ну, что-то вроде благодарности за помощь, которую наши органы оказывали вам". - "КГБ не только не помогал мне, но всячески препятствовал... терроризировал меня. Я ничего не подпишу вашему шефу". - "Так и передать?" - "Так и передайте".
Потом к писателю явился порученец министра обороны СССР маршала Гречко: "Вы не могли бы для Андрея Антоновича..." Богомолов и его выставил за дверь.
Конечно, писатель жизнью не рисковал, не о том речь. Просто представьте на секунду, что он, махнув рукой, написал бы несколько дежурных слов двум этим могущественнейшим людям. Какие бы необъятные, самые сверхсекретные архивы открылись бы для писателя! У него снова была бы "нулевка", как тогда - после войны...
Из тринадцати месяцев тюрьмы девять провел в карцере
Пацаном, в 15 лет, бросил школу, приписал себе два года и ушел воевать. Трижды был контужен, тяжело ранен. Осколки в основании черепа остались до конца жизни.
Дошел до Берлина.
Юноша девятнадцати лет - победитель. Шесть боевых наград.
И после войны - 13 месяцев тюрьмы...
- Началось это в 50-м, закончилось - в 51-м. Я - капитан разведуправления в Берлине. Там один отдел завалил операцию в Западном Берлине. Не наш, мы работали по американской зоне. Но - правительство в курсе, обмен дипломатическими нотами, приезжает важный полковник, проводит офицерское совещание. И вот виновника долбают. Старший лейтенант Седых, сибиряк, хороший человек. Мне - 24, ему - под 30. И я понимаю - нашли стрелочника, чтобы отрапортовать Москве: офицер такой-то арестован, после проведения следствия будет осужден.
Я встал и сказал, что операция проводилась под руководством управления и не понимаю, почему все здесь молчат и не называют истинных виновников.
Сразу объявили перерыв. После него о Седых все забыли и долбали меня, мол, тут действует организованная группа. Заговор.
Седых получил 25 лет. А меня под конвоем вывезли во Львов, где я и сидел больше года во внутренней тюрьме МГБ вместе с оуновцами, полицаями. Ну, чтобы тяжело - не скажу. Морально тяжело...
Не жаловался Владимир Осипович, не в его характере. Но я знаю, что из тринадцати месяцев девять он провел в карцерных одиночках. Что в тюрьме его сильно били. Отбили почки, легкие. И он своих мучителей бил, ударил офицера наручниками по голове.
- Наконец меня выпускают, дают бегунок в отдел кадров Прикарпатского военного округа. Майор Ухов направляет в гарнизонную гостиницу. "Товарищ майор, у меня ни копейки денег". Он протянул мне красную тридцатку.
Оплатил комнату: 10 кроватей, 10 тумбочек вдоль стены. Вокруг - молодые выпускники академий, и я - голодный, без денег. У меня была "нулевка" в Германии - высшая степень допуска к секретности. Я лежу, не хожу, чтобы сэкономить силы, и знаю, что никакой секретной работы мне уже не видать, отправят куда-нибудь на интендантскую работу. Конец.
"Государство может быть тоталитарным или демократическим - но оно должно быть"
- Проходят вторник, среда, четверг. Работу мне не предлагают, не знают, видно, что со мной делать после тюрьмы. В пятницу я опять к Ухову, майору. Он мне: "Разбираемся, ты думаешь, все так просто?"
В субботу вечером бреду по Львову. Красивый город, огни, полно людей. И на меня это все так подействовало. Я пошел на почту и на последние копейки дал телеграмму: "Кремль. Сталину. Я, офицер, участник войны, без суда и следствия пробыл в тюрьме 13 месяцев. Выпущен без предъявления обвинения. Ожидаю назначения. Нахожусь в бедственном положении, не на что купить хлеба. Прошу вашего незамедлительного вмешательства".
А в понедельник в девять утра прибегает дежурная: "Вас очень просит зайти директор гостиницы". Директор - пожилой отставник, полковник или подполковник: "Вас срочно вызывают в отдел кадров округа".
Побрился. Поднимаюсь на второй этаж. В коридоре, навстречу - полковник, рослый, красивый, с серыми глазами. А сзади, сбоку - Ухов, майор мой. Полковник улыбается ласково: "Володя!! Ну что же ты делаешь?! Маленькое рядовое дело, а ты впутываешь товарища Сталина? Ну что ж ты не пришел и не сказал? Ты завтракал?"
- Нет.
- Ну, пойдем поедим.
Спускаемся на первый этаж. Там столовая такая, закрытая, штабная. Ну и вот полковник там балагурит - официантке: "Шурочка, накорми. Отличный малый, вот жених вам, вот жених!" Такую вот несет х...ню, которую умеют плести в армии для солдат и младших офицеров. И мне опять: "Ну зачем же ты так, Володя. Ну что ж ты ко мне не пришел, не поговорил".
Поел я тогда здорово. Поднимаемся наверх, там в конце коридора его кабинет с трофейной мебелью вишнево-красного цвета. Я такие видел в Германии. Диван, обтянутый бархатом. Полковник, оказывается, - начальник отдела кадров Прикарпатского военного округа. Звонит: "Ахметов, у тебя все готово? Ну мы сейчас зайдем".
У Ахметова полковник протягивает мне деньги. Десять тысяч! В то время хороший, опытный врач получал 635 рублей. "Володя, это только аванс. В ближайшее время рассчитаемся". И в течение недели мне выплачивают еще около тридцати тысяч! Деньги бешеные. За все тринадцать теперь уже с половиной месяцев.
С момента отправки телеграммы, заметьте, не прошло ни одной рабочей минуты. Воскресенье забудьте - выходной. У Сталина на письмах сидело, по моим данным, 170 человек. Но работали не только они. Все телеграммы в адрес вождя шли под грифом "правительственная". И все телеграммы или письма, особенно в войну, строго запрещалось задерживать.
