Андрей Курков - Путешествие из Петербурга в Москву
Обзор книги Андрей Курков - Путешествие из Петербурга в Москву
Андрей Курков
Путешествие из Петербурга в Москву
Если ехать на старенькой «Ладе» по России, то и тебя никто не заметит и ты ничему особенно не удивишься. Ведь между автомобилем «Лада» и Россией – полная гармония. Другое дело, когда «въезжаешь» в Россию на новеньком ярко раскрашенном «мерседесе»! Я представляю себе это ощущение, хотя лично его и не пережил. Семьдесят «мерседесов» с собственным бензозаправщиком въехали в Россию без меня. На машину под номером 69 я садился уже в Петербурге после торжественной передачи ключей зажигания экипажами, ехавшими от Парижа до Питера, нам, экипажам, которые продолжат путь до Уральских гор и их столицы Екатеринбурга.
Весь маршрут пробега: Париж – Пекин, но от начала до конца ехали только работники службы технической поддержки, самый главный водитель и организатор пробега Йоханнес, президент отделения «Даймлер Крайслер» в Таиланде 70-летний немец Карл-Хайнц (ему от Пекина домой в Бангкок все-таки ближе, чем от Екатеринбурга) и еще пару человек. Остальные, в том числе и я, участвовали только в одном из пяти этапов пробега. Среди участников – представители 23 стран. Заметив в рекламных материалах украинский флаг, я тут же заинтересовался: а кто из Украины? – Как кто?! Ты! – ответили мне. А я думал, что в конкурсе, объявленном полгода назад фирмой «Даймлер Крайслер» в Интернете, принимали участие и мои соотечественники. Может, все-таки и принимали, но выиграли или нет – пока сказать не могу. Знаю только, что во втором этапе пробега я был единственным представителем Украины. Но меня пригласили в качестве писателя путевых заметок, так что я шел вне конкурса. А вот в Европе в конкурсе приняли участие больше 50 тысяч желавших поехать до Пекина. Посылали свои резюме, признания в любви к машинам «мерседес» и так далее. Потом из этих участников выбрали около 5 сотен и пригласили в Штутгарт, столицу «мерседеса». Там проходили собеседования, медосмотры, проверки водительских навыков. И наконец, в результате всех этих действий возник малый водительский интернационал. В нашем этапе участвовали один эстонец и один литовец (кстати, оба инженера), три поляка, один южноафриканец, четыре швейцарца, 6 американцев и так далее. Но больше всех – немцев. Был и российский экипаж – два молоденьких парня, регулярно позировавших с полотнищем российского триколора перед фотокамерами.
Питерский прием все запомнят надолго. Отель «Гранд Европа» на Невском. Ужин в мраморном дворце – здании музея Людвига. Получение экипировки – фирменных курток, перчаток, шапочек, рюкзаков с небьющимися термосами. Инструктаж, на котором после общего введения в курс происходящего «главный водитель» Johannes Reifenrath несколько раз предупредил всех: «Все! Европа закончилась! Будьте начеку! Плохие дороги, непредсказуемые водители, непредсказуемые гаишники». На его лице прочитывалось беспокойство о том, что не все машины могут доехать до Урала. В какой-то момент это беспокойство передалось и вновь прибывшим участникам. Все стали серьезнее и задумчивее. Словно внезапно поняли, что на какое-то время становятся космонавтами-исследователям незнакомой и опасной планеты.
А на следующее утро в 8-00 все уже были на Исаковской площади, откуда стартовал в сторону Москвы второй этап пробега. Я уже познакомился со своим напарником по машине – Оливером из Швейцарии. Вот-вот должен был появиться и третий член экипажа – житель Нью-Йорка Джо. Однако ехать с нами до Москвы ему было не суждено. Последний раз его видели в баре гостиницы в три часа утра. Его поиски не увенчались успехом, и мы, прождав полтора часа, поехали вдвоем, считая Джо первой жертвой мало изученной планеты Россия.
Когда Питер остался позади, серое небо неожиданно наклонилось и зависло над самой дорогой. Дорога заставила вспомнить вечерний инструктаж – сплошные выбоины и ямы. По обе стороны замелькали деревянные дома. И жилые, и заброшенные. Иногда заброшенных срубов было больше, чем жилых. Темное от сырости дерево фасадов навевало осенние мысли. Великая Питерская метрополия теперь казалась заграницей. Мы ехали по другой земле, по другой стране. По той Руси, которая вряд ли изменилась с 1917 года. Но и это впечатление не оказалось устойчивым, и мой попутчик из Цюриха Оливер то и дело крутил от удивления головой, видя европейского дизайна заправку в окружении покосившихся избушек с пустыми глазницами окон.
Придорожная торговля, такая привычная на Украине, здесь отличалась скромностью и простотой. С удивительной регулярностью мы проезжали мимо небольших самодельных столиков, на которых стояли огромные старорежимные самовары. Возле каждого из них дежурила женщина, укутанная в несколько слоев одежды, а оттого сама тоже выглядевшая, как самовар. Из трубы самовара шел темный угольный дым. Рядом на столе неприметно лежали несколько пирожков, как бы подчеркивая тот факт, что самое главное в российской дороге – это чай. Остальное – излишества. Правда, излишества продавались тоже, но отдельно и в трехлитровых банках. Слова «КЛЮКВА» и «БРУСНИКА» были написаны огромными буквами на картонках или фанерках, прибитых к дереву. А уже под вывесками на деревянных лавках стояли наполненные трехлитровки под присмотром хорошо укутанных в одежное тепло бабушек и женщин.
Дорога иногда становилась лучше, и, как это ни странно, бабушек с самоварами на этих участках дороги было меньше. Словно они понимали, что только на плохой дороге водитель легко и с удовольствием тормознет машину возле их самовара. На хорошей он будет лететь, как птица, пока из-за какого-нибудь куста не выскочит жизнерадостный гаишник с полосатой палкой и не прервет его полет. Кстати, штрафы за превышение скорости у водителей вызывали улыбку. Но это у тех, кто понимал русский язык. За превышение скорости на 25 км гаишники требовали всего «официальные» 100 рублей (около 3 евро). Те, кто русского не понимал, нервно отдавали не понимавшим ни английского, ни немецкого, ни других языков, кроме родного, гаишникам то 10, то 20 долларов США и, довольные, что дешево отделались, ехали дальше. Вскоре многие водители поняли «язык фар», используемый всеми мест ными водителями, и стали экономить на штрафах. В России, как и на Украине, водители предупреждают друг друга о засадах гаишников с радарами миганием фар дальнего света.
В километрах трехстах от Питера начались «рыбные» села. Над заборами и у калиток на больших кусках картона огромными буквами по-русски были написаны названия различных рыб, которые тут же, по-видимому, ловились, коптились и продавались.
Мы остановились в селе ЗАВИДОВО (от слова «завидовать») у одного из рыбных дворов. Женщина, увидев мой фотоаппарат, нацеленный на ее дом и на рекламное объявление, тут же запротестовала: «Нечего фотографировать, у меня не дворец!» Пришлось пройти двадцать метров до следующего импровизированного рыбного прилавка. Там хозяйка оказалась приветливее. Первым делом повела меня во двор, где под навесом на деревянной лавке лежали копченые рыбины, накрытые куском ткани. Она аккуратно подняла ткань. «Возьмите вот этого угря – всего 1500 рублей!» Цена рыбы явно зависела от марки машины, на которой приехал потенциальный покупатель. Когда она поняла, что по-русски я говорю без акцента, цена упала до 1000. Копченый угорь длиной около метра мне был не нужен, но из вежливости я купил у нее за 100 рублей копченую рыбку небольшого размера, а за это получил право бесплатно сфотографироваться с угрем, которым она явно гордилась.
Но рыба рыбой, а самое яркое впечатление на этой дороге на нас с Оливером произвели шедшие в сторону Питера православные паломники. Их было не так много, около десятка. Мужчины в монашеских рясах, женщины в простой одежде, на головах – платки. Один паломник нес хоругвь, другой – икону. Увидев нас, они остановились, и тот, кто нес икону, обратил ее ликом на нашу машину, словно она излучала особую духовную радиацию, изгоняющую бесов из иностранных машин, едущих по России. Эдакая духовная дезинфекция. Уже когда наше путешествие благополучно подошло к концу, я вспомнил эту икону и решил, что паломник просто благословил нас на безопасную дорогу. Но тогда эта группа паломников, бредущая среди луж по обочине шоссе, показалась мне недобрым предзнаменованием.
Москва началась внезапно, словно мы перескочили из одной эпохи в другую и на смену одноэтажным невзрачным домикам вдруг пришли многоэтажные спальные районы Москвы. Темный вечер остался позади. Над Москвой «светило» искусственное электрическое солнце, чтобы никто не мог потом сказать, что он не видел нового рассвета новой России. В этот момент возникло у меня в душе сожаление. Сожаление о том, что Москва – не торт, который можно было бы нарезать мелкими ломтиками и разнести по всей России, чтобы другая, деревянная, залуженная от осенних дождей и отсутствия канализации Россия тоже примерила на себя московские энергию, богатство и оптимизм.
