Всеволод Ревич - Художественная душа и научные рефлексы
Обзор книги Всеволод Ревич - Художественная душа и научные рефлексы
Ревич Всеволод
Художественная 'душа' и научные 'рефлексы'
Всеволод Ревич
ХУДОЖЕСТВЕННАЯ "ДУША" И НАУЧНЫЕ "РЕФЛЕКСЫ"
Тираж каждой фантастической книжки разительно превосходит тираж большинства новинок "обыкновенной" прозы. К полному восторгу Книготорга, фантастика исчезает с прилавков в считанные Дни, если не часы, а в библиотеках... Словом, фантастикой увлечены миллионы людей, и она оказывает серьезное, хотя бы уже в силу своей массовости, влияние на умы, особенно молодые.
За последние годы советская фантастика дала немало хороших книг, к ней проявляют все больший интерес писатели, получившие уже известность в совсем других жанрах (назовем Владимира Тендрякова, Геннадия Гора, Ариадну Громову, Вадима Сафонова, Анатолия Глебова).
Но в то же время ни в одном другом жанре не появляется, пожалуй, такого количества (и по тиражам и по названиям) дрянной, псевдонаучной и псевдохудожественной шелухи, авторы которой спекулируют на популярности фантастики. Существование такой продукции - во многом следствие критического равнодушия, неразработанности теоретических проблем, результат противоречивых требований к фантастике. А это все вопросы непростые и запутанные, в один присест едва ли можно их распутать.
И. Ефремов однажды назвал научно-фантастической ту литературу, которая основывается на тех или иных серьезных научных положениях.
Но легко видеть нестрогость этой формулировки. Что такое "серьезные научные положения"? Понятие само по себе нуждается в определении.
Например, путешествие по времени вперед принципиально допустимо, а назад - совершенно невозможно, так как противоречит закону причинности. Следовательно, считать путешествие по времени назад "серьезным научным положением" никак нельзя. Но значит ли это; что мы должны как-то рассортировывать, те нередкие произведения, в которых описывается машина времени? Если она действует в одну сторону, то перед нами фантастика научная, а если в другую - то, следовательно, уже не научная? А какая? Стоит так поставить вопрос, чтобы убедиться, что к фантастике как одному из видов художественной литературы нужен совсем иной подход, иные принципы классификации.
Может показаться, что в этих рассуждениях есть изрядная доля схоластики. Разве дело в названии? Но на практике неточный или, вернее, теоретически необоснованный, нераскрытый термин приводит к весьма ощутимым печальным последствиям.
Стоит отметить, что в сочетаниях "научно-фантастическая" и, скажем, "научно-популярная" приставка "научно" имеет вовсе не одно и то же значение. А между тем они часто уравниваются, и фантастика незаметно из сферы художественной, образной, где ей настоящее место, переходит в сферу действительно научную, логическую. Вероятно, именно в этом одна из причин укоренившегося отношения к фантастике как к неполноценной литературе. Но когда подобная трансформация происходит в сознании несведущих людей - это еще полбеды. Как ни странно, утверждению такого взгляда способствуют подчас люди, профессионально занимающиеся или пытающиеся заниматься научной фантастикой. Так, в журнале "Москва" (№ 5, 1964 г.) была напечатана статья В. Лукьянина "Рожденный прогрессом...". Автор прямо ставит в один ряд научно-популярную, научно-художественную и научно-фантастическую литературу. Такая классификация могла бы подкупить своей стройностью. Да вот беда, при этом В. Лукьянин неверно понимает смысл и научно-популярной литературы, которая под его пером превращается в обыкновенные учебники для младшего школьного возраста ("ее язык - язык самой науки, только адаптированный, ибо его должны понимать непосвященные"), и научно-художественной ("нас привлекает возможность получить начальное представление о тех областях науки, познать которые специально у нас не хватает ни времени, ни подготовки", - это как раз и есть задача научно-популярной литературы); и научно-фантастической, которую автор определяет так:
"это литература научной мечты. Иными словами, это научно-художественная литература, предметом которой является в основном не сегодняшний день науки, а научные гипотезы, наука и техника завтрашнего дня, как она мыслится сейчас". Таким образом, фантастика превращена в отдел научной популяризации. Но как только В. Лукьянин переходит к анализу конкретных произведений, он сразу же оказывается перед необходимостью отвергнуть собственное определение, а этого ему делать не хочется - сам все-таки высказал, и вот возникает довольно запутанный клубок противоречий.
Скажем, В. Лукьянин прикладывает свою мерку к Герберту Уэллсу. Она явно не подходит: морлоки и эллои, нападение марсиан на Землю - хорошенькая мечта! При чем здесь наука и техника завтрашнего дня?
Как же вывернуться? "Фантастика Уэллса - социально-философская фантастика". Точно. "Значит ли это, что она не научная?" - продолжает В. Лукьянин. Очень странно поставленный вопрос. Кто, собственно, вынуждает автора его поставить? Только собственное определение, в котором ведь "социально-философской" стороной и не пахнет. Ответ на этот вопрос, который дает сам автор, мало что разъясняет: "В принципе (?) не значит: ведь это же верное понимание отдельных сторон буржуазного общества". Но ведь такая трактовка "научности" - дело совсем иное, не ложащееся в рамки процитированного определения. "Что же касается достоверности естественнонаучных и технических атрибутов уэллсовских романов, то вряд ли такой вопрос должен ставиться", - завершает абзац В.
Лукьянин. А почему, собственно, вряд ли? Этот вопрос не только "должен ставиться", но и превосходно может быть решен. И уже решен, кстати. Стоило заглянуть в монографию Ю. Кагарлицкого "Герберт Уэллс", чтобы с легкостью убедиться в этом.
По существу, определение В. Лукьянина толкает нашу фантастику к давно отвергнутой теории "ближнего прицела". Эта теория господствовала в нашей фантастике в начале 50-х годов. Писатели, не заглядывая дальше своего носа, разрабатывали схемы переносных телевизоров, локаторов, способных находить металлические предметы в почве, эхолотов и т. д. Вряд ли стоит сейчас особенно винить их за это. Теория "ближнего прицела" была закономерной реакцией на обстановку тех лет, когда кибернетика объявлялась реакционной лженаукой, а смелая, неожиданная гипотеза могла вызвать весьма печальные последствия для ее авторов.
Теперь о теории "ближнего прицела", как и о теории бесконфликтности, вспоминают не иначе как в ироническом контексте, с прибавлением эпитетов "пресловутая" или "так называемая". Тем удивительнее было увидеть недавно недвусмысленную агитацию за ее возрождение. Юрий Котляр выдвинул следующие требования к фантастической литературе:
"Такие произведения должны популяризировать новейшие достижения науки, говорить об открытиях, которые "носятся в воздухе" и скоро станут достоянием человечества". Боясь быть неверно понятым, Ю.
Котляр не поленился и конкретизировать темы, которыми, по его мнению, должна заниматься научная фантастика: "Расскажите о замечательных свойствах нейтрино, верхнем течении Амазонки, об улыбке Нефертити, Крабовидной туманности, сверхпроводимости, проектах Кибальчича, гидропонике, недрах Саянских гор..." Позвольте, но если этими - бесспорно, интереснейшими - темами будет заниматься фантастика, то что останется на долю несчастных популяризаторов науки? Ведь у них отобрана даже гидропоника! Наш известный академик Бруно Понтекорво, написавший не одну великолепную статью "о замечательных свойствах нейтрино", наверно, даже не подозревал, что он, оказывается, занимается фантастикой. Пожалуй, все это ступенькой ниже даже теории "ближнего прицела", она-то хоть разрешала писателю заглянуть в завтрашний день, а здесь его возвращают во вчерашний, к Кибальчичу.
Стороннику "гидропонической фантастики" всякий выход в собственно фантастику (то есть согласно толковому словарю - в область небывалого, пока еще невозможного, невероятного, рожденного воображением), естественно, должен казаться идеализмом или уж прямо мистикой, "тлетворный туман" которой обволакивает многие страницы в произведениях советских писателей, о чем своевременно и сигнализирует Ю. Котляр. Чего хотел автор статьи - отвратить подростков от чтения современной фантастики? Пусть себе перечитывают четыре раза "Человека-амфибию" (Ю. Котляр так и советует), а то ведь в новейших научных теориях, глядишь, можно и запутаться, ведь в них и сами ученые еще толком не разобрались. Как бы чего с подростками не вышло. Не думаю, чтобы журнал "Молодой коммунист" (№ 6, 1964 г.), в котором напечатана наивная и противоречивая статья "Фантастика и подросток", руководствовался подобными соображениями. Появление статьи Ю. Котляра тоже следствие запутанности положения с научной фантастикой, противоречивости требований к ней.
На сходных принципах строится нередко и практическая работа некоторых фантастов. Писатель сочиняет некую научно-техническую гипотезу, а затем придумывает к ней, так сказать, беллетристическое оформление. Характеры, образность, язык - все это уже становится второстепенным, зависимым и, в сущности, мало интересующим автора. В результате произведение превращается в разновидность пресловутого "производственного" романа, в котором, как известно, "гайки" и "болты" (тщательно замаскированные под "дезоксирибонуклеиновые кислоты" и "эффект Доплера") начисто заслоняют людей. А нравственная идея в таких произведениях либо оказывается и вовсе не обязательной, либо она очевидно прямолинейна. Это не означает, конечно, что научная фантастика должна создаваться по тем же самым законам, как и бытовая повесть, что писателю-фантасту противопоказаны пусть даже и очень пространные отступления и специальные объяснения. Но все дело в том, какова же основная цель автора. Будет ли это исследование человеческого характера, поставленного волей воображения писателя в необычные, фантастические обстоятельства, будет ли вытекать из произведения серьезная, "человеческая" идея, или перед нами пустая игра ума, занятная в иных случаях, но в общем-то совершенно бессодержательная?..