Д Урнов - Сам Вальтер Скотт, или Волшебный вымысел
Обзор книги Д Урнов - Сам Вальтер Скотт, или Волшебный вымысел
Урнов Д М
'Сам Вальтер Скотт', или 'Волшебный вымысел'
Д.М. Урнов
"Сам Вальтер Скотт", или "Волшебный вымысел"
Девятнадцатому веку в лице Вальтера Скотта
представлено было навсегда утвердить истинное
значение романа.
В.Г. Белинский
...Единственный раз по душам говорили Белинский с Лермонтовым, четыре часа продолжалась их беседа, и о чем же говорили они? Важнейшее место в их разговоре занимал Вальтер Скотт (1771-1832), его влияние на литературу.1
А в "Герое нашего времени"? Помните: всю ночь напролет - и это перед дуэлью! - Печорин читает... Кого же? Конечно, Вальтера Скотта, роман "Пуритане".
И Достоевский в своих повестях изобразил то же ночное, запойное чтение Вальтера Скотта. Он сам в молодости много читал его, а в зрелые годы старался привить ту же страсть своим детям.
Младший современник и друг Достоевского, поэт и критик Ап. Григорьев, заставший в детстве всеобщее увлечение "шотландским бардом" (так называли Скотта), оставил воспоминания о том, как расхватывались и зачитывались до дыр вальтерскоттовские романы, несмотря на то, что они были у нас "серо и грязло" изданы, "гнусно" переведены (с французского перевода) и "продавались недешево"2.
Безусловной, никем не оспариваемой славой Вальтер Скотт пользовался и у себя на родине, и по всей Европе, и за океаном. Он был кумиром читающей публики, а среди писателей считался мерилом творческого величия. Белинский в своих статьях и письмах упомянул имя Вальтера Скотта не менее двухсот раз и, если он хотел указать на творческую задачу особой сложности, почти непосильную, то говорил, что с этой задачей не справился бы или справился лишь с величайшим трудом, "сам Вальтер Скотт". Американская знаменитость Джеймс Фенимор Купер (которого Белинский с Лермонтовым во время того памятного и единственного в своем роде разговора поставили наравне с "шотландским бардом") обратился к сочинению историко-приключенческих романов под сильным впечатлением от книг Вальтера Скотта. Бальзак называл "шотландского барда" не иначе, как гением, и стремился применить его повествовательный метод к современности. Гёте говорил: "Вальтер Скотт - великий талант, не имеющий себе равных, и, право же, неудивительно, что он производит такое впечатление на читающий мир. Он дает мне обильную пищу для размышлений, и в нем мне открывается совсем новое искусство, имеющее свои собственные законы"3. "Не знаю чтения более увлекательного, чем произведения Вальтера Скотта", - писал Байрон (который не только не уступал, но в некоторых отношениях даже превосходил "шотландского барда" по степени популярности среди читателей). Тот же Байрон признавался: "Я все романы Вальтера Скотта читал не менее пятидесяти раз..." Восторженным и внимательным читателем Вальтера Скотта стал Карл Маркс4, особенно ценивший "Пуритан", что приковали к себе внимание лермонтовского героя5.
При чтении Вальтера Скотта у современников возникало впечатление чуда6. "Забылся, увлеченный волшебным вымыслом", - описывает Лермонтов читательские впечатления своего героя. "Так прекрасно описано, что ночь сидишь... читаешь", - передает впечатления своего персонажа Достоевский (в "Белых ночах"). Даже собратья-писатели при чтении книг Вальтера Скотта забывались, проявляя чисто читательскую увлеченность. "Вы до какой страницы дочитали?" - спрашивал Гёте у своего собеседника-секретаря об очередном, тогда только что вышедшем вальтерскоттовском романе.
Существовали и другие мнения. Стендаль еще в разгар вальтерскоттовской славы предсказывал ее снижение. В ту пору, когда о "шотландском барде" беседовали Белинский и Лермонтов, соотечественник Вальтера Скотта, другой знаменитый шотландец историк Томас Карлейль, подверг решительному пересмотру всеобщую восторженную оценку Вальтера Скотта и говорил об успехе своего соплеменника как о явлении преходящей моды. К его мнению со временем присоединился влиятельный английский критик Джордж Генри Льюис. Под пером нового прославленного американца Марка Твена Вальтер Скотт превратился в объект пародии. И в мемуарах Ап. Григорьева, написанных в 60-х годах прошлого столетия, проскальзывает разочарование в прежнем кумире. Положим, как показывают тиражи, популярность вальтерскоттовских романов не уменьшалась, однако в самом деле снизился ее уровень: застать двух выдающихся современников за многочасовой беседой о Вальтере Скотте было уже невозможно, так же, как нельзя нам представить себе героя нашего времени читающим ночь напролет вальтерскоттовский роман (разве что перед экзаменом).
Да, уже невозвратно своего рода помешательство, заставлявшее читателей любого круга и возраста, забыв все на свете, просиживать и дни, и ночи над книгами "шотландского барда". Но все же при каких бы то ни было переменах в читательских вкусах имя Вальтера Скотта за литературный горизонт не закатилось (что произошло со многими очень популярными писателями); пошатнув пьедестал "шотландского барда", время все-таки утвердило его право считаться вечным классическим явлением.
Ошиблись ли авторитетные литературные судьи? Как это часто бывает, они оказались правы и не правы. Кто в свое время не видел недостатков Вальтера Скотта? Белинский определенно, и не один раз, говорил о бледности его положительных персонажей, о невыразительности у него женских лиц и вообще о недостатке психологической тонкости в его повествованиях (о том же, предрекая снижение репутации Вальтера Скотта, говорил Стендаль). А посмотрите, каковы оттенки в лермонтовском описании: "Я читал сначала с усилием, - говорит Печорин, - потом забылся, увлеченный волшебным вымыслом..." Еще бы, без усилия! Ведь в "Пуританах", которые читал Печорин, три авторских предисловия три приступа к повествованию - надо преодолеть, прежде чем доберешься до "волшебного вымысла". "Он часто бывает до утомительности растянут в описаниях мелочных подробностей; завязка в его романах не всегда удовлетворительна", говорил о Вальтере Скотте современник Белинского и Лермонтова, рядовой литератор7. Сравните этот отзыв с "усилием" Печорина: стало быть, и такие мнения были типичными. Не щадили Вальтера Скотта и его соотечественники-шотландцы, те самые "эдинбургские обозреватели", которые его же ставили необычайно высоко. А ниспровергатели Вальтера Скотта, верно замечая его недостатки, не учитывали, как видно, силы и стойкости его достоинств!
За что же так ценило Вальтера Скотта большинство современников, включая и широкую читательскую публику, и литературных судей? В чем все они, и искушенные, и простодушные, видели чудо? "Волшебный вымысел", - определил устами своего героя Лермонтов. "Вымысел" здесь не означает выдумку, это прежде всего литературно-критический термин. "Вымысел" по-английски "фикшен" "фикция"; так в отличие от литературы документально достоверной англичане называют литературу, создаваемую силой творческого воображения. "Над вымыслом слезами обольюсь", - сказал Пушкин, имея в виду чтение художественной литературы; сказал он и о своей героине: "Она влюблялася в обманы", имея в виду произведения выдающихся европейских романистов еще довальтерскоттовской поры.
"В начале XIX века явился новый великий гений, проникнутый его духом, который докончил соединение искусства с жизнью, взяв в посредники историю. Вальтер Скотт... был главой великой школы, которая теперь становится всеобщею и все мирною... Высочайшая поэзия состоит не в том, чтобы украшать его (мир. Д.У.), но в том, чтобы воспроизводить его в совершенной истине и верности..."8
Век, у истоков которого стоял Вальтер Скотт, называли "веком чудес" удивительных открытий. Если в технике первым по времени и значению было открытие силы пара, то в области духа, в гуманитарной сфере - открытие истории, прошлого. Пушкин сравнил "Историю" Карамзина с открытием Колумба, и можно сказать, что в то время совершилось открытие еще одного нового света, только находившегося не за океаном, а - "за гранью прошлых дней". Увидев прошлое в той живописной подвижности, с какой его изображал Вальтер Скотт, люди того времени были поражены не меньше, чем изобретением "безлошадных" экипажей и "самодвижущихся" фабричных станков.
Даже историческая наука испытала воздействие "шотландского барда". Наподобие вальтерскоттовских романов исторические сочинения сделались, по выражению того времени, живописательными. Вослед романисту историки стали стремиться описывать события прошлого с той живой полнотой, какую мы видим в удачном литературном типе или образе. Эта полнота, как бы объемность и самостоятельность, образа и есть важнейший признак художественности.
Вальтер Скотт явился первым из писателей, о которых говорят, что они открывают читателю целый мир9. Переплет любого вальтерскоттовского романа служил поистине чем-то вроде крышки от волшебного ящика или двери в неведомое: стоило открыть книгу, как читатель оказывался в далекой стране, которая вдруг, благодаря магии слов, приближалась к читателю и окружала его со всех сторон.
