Г Ионкис - Магическое искусство Эмили Бронте
Обзор книги Г Ионкис - Магическое искусство Эмили Бронте
Ионкис Г
Магическое искусство Эмили Бронте
Г. Ионкис
МАГИЧЕСКОЕ ИСКУССТВО ЭМИЛИ БРОНТЕ
К детям приходского священника Патрика Бронте судьба, как двуликий Янус, была милостиво-безжалостна. Никого не обделила, но особую щедрость явила Эмили. Из трех сестер она представляется личностью наиболее одаренной и, быть может, потому самой трагической.
Признание, почести, слава обошли ее при жизни. Поэтический сборник, который сестры выпустили под псевдонимом "братьев" Белл, не расходился, в 1846 году было продано лишь два экземпляра. Правда, рецензент "Атенеума" благосклонно отозвался о стихах Эллиса (Эмили). Это был едва ли не единственный отклик, которого Эмили удостоилась при жизни. "Грозовой Перевал" (1847), опубликованный за год до ее кончины, остался почти незамеченным. Более того, его авторство то ли по недоразумению, то ли по расчетливому умыслу издателя было приписано Шарлотте, чей роман "Джейн Эйр", вышедший чуть ранее, завоевал сердца читателей.
Однако вскоре ситуация изменилась. Роман произвел потрясающее впечатление на прерафаэлитов, бунтарей против академизма в искусстве. "Его действие происходит в Аду, - писал Д.-Г. Россетти, - но только... люди и местности там носят английские фамилии и названия". Россетти и Ч.-А. Суинберн первыми подметили решительное отступление автора от канонов викторианского романа, но они же положили начало легенде о Бронте как о "звездном" романтике, художнике-визионере.
"Никогда еще роман не разражался такой грозой", - восхищался А. Симонс, теоретик "эстетизма". Но грозовые раскаты книги Бронте многих насторожили, а ортодоксов отпугнули.
Время, лучший критик, все расставило на свои места. Минул век, и С. Моэм, живой классик английской литературы, включил "Грозовой Перевал" в десятку лучших романов мира. "Манифестом английского гения" назвал книгу критик-коммунист Р. Фокс, посвятив ей в своем исследовании "Роман и народ" самые проникновенные страницы. Известный литературовед Ф.-Р. Ливис причислил Эмили Бронте к великой традиции английского романа, отметив при этом уникальность и неповторимость ее дарования.
Множится поток исследований, посвященных сестрам Бронте, и Эмили в частности, но загадка семьи Бронте все еще существует, и личность Эмили, истоки ее поэзии и гениального романа остаются до конца не разгаданной тайной. Нужно ли непременно заглядывать под все ее покровы, стараться совлечь их вопрос спорный. Быть может, именно неистребимое очарование тайны и влечет нас в наш рациональный век к писательнице, хронологически причисляемой к младшим викторианцам, но при более близком знакомстве воспринимаемой скорее как упрек и вызов викторианской эпохе.
Биография Эмили Джейн Бронте относится к категории на редкость несобытийных. О глубине и интенсивности ее внутренней жизни рассказывают не столько факты биографии, сколько ее произведения. Будущая писательница родилась 30 июля 1818 года в небольшом городке на окраине Западного Йоркшира. Здесь, на грани двух миров, между хранящим традиции старины, веющим легендами севером и победительно надвигающимся индустриальным югом, прошли почти все отпущенные ей тридцать лет.
Их дом стоял у городской черты, дальше простирались пологие отроги Пеннинских гор, поросшие мхом и пушицей болота, вересковые пустоши. Зимой не было ничего печальней; летом, когда цветущий вереск образовывал розовый, бледно-лиловый, а то и багряный ковер, ничего очаровательней этих ложбин, запертых в холмах, и этих гордых круч. Это было излюбленное место длительных прогулок Патрика Бронте и его подрастающих дочерей.
Эмили любила открытый всем ветрам маленький мрачный дом и болезненно переживала каждое расставание с ним. Впрочем, покидала Хоуорт она редко. Впервые - в шестилетнем возрасте, когда три года спустя после смерти матери была вместе со старшими сестрами определена в частную школу для дочерей сельских священнослужителей. Мэри и Элизабет не выдержали ее сурового режима, едва живых Шарлотту и Эмили отец вернул в Хоуорт. Он сам занимался воспитанием детей, руководя их чтением, поощряя склонность к рисованию. Заботы о телесном здоровье трех сестер и их единственного брата приняла на себя приглашенная отцом строгая, как все пуританки, тетушка Элизабет, сестра их покойной матери.
Еще одна безуспешная попытка дать Эмили систематическое образование была предпринята десять лет спустя. Худенькая бледная пансионерка с глазами газели и прекрасными черными волосами, собранными в тяжелый низкий узел, не на шутку занемогла от тоски по дому, и Шарлотта, работавшая учительницей в этой же школе, вынуждена была отправить ее в Хоуорт. Место Эмили заняла не столь впечатлительная, уравновешенная Энн.
Случай этот говорит о многом. Отчасти он рассеивает домыслы о тяжких страданиях юной Эмили в отчем доме. Нам с дистанции в полтораста лет, вкусившим плодов постиндустриального прогресса, кажется, что Эмили была задавлена однообразием повседневности, прозябала в провинциальной глуши. Думается, прав Г.-К. Честертон, заметивший, что "роль дикой и бедной юности сестер Бронте сильно преувеличена"[*Честертон Гилберт Кит. Писатель в газете. М., 1984, с. 53.]. Да, жили скудно, одевались более чем скромно, готовились учительским трудом зарабатывать на жизнь, но их несчастье состояло не в этом. "Сестры Бронте прежде всего утверждали незначительность всего внешнего", замечает Честертон. Утверждали не только в книгах, но и в собственной жизни.
В стоящем на отшибе доме и на вересковых пустошах, где часто мелькала ее высокая мальчишеская фигурка, Эмили дышала воздухом свободы. Только здесь она могла быть сама собою, и это было одним из немногих доступных ей благ, которым она не хотела поступиться. Вот почему, оказавшись за пределами Хоуорта, она рвалась поскорее вернуться.
Трагедия Эмили Бронте не в бедности и даже не в отъединенности от большого мира. Добровольное затворничество в Хоуорте - следствие трагедии. Смысл же ее в неразрешимом конфликте сильной духом, одаренной личности с "невзрачнейшей из эпох", с этим "скучнейшим и прозаичнейшим из всех веков", как назвал свое столетие Оскар Уайльд. Для эпохи романтизма драма Эмили Бронте не так уж необычна. Истоки ее и в вечном споре с самой собою, в постоянной неудовлетворенности, что всегда было источником тайных мук натур незаурядных, глубоких.
Эмили отличала повышенная эмоциональность, не та, что бьет ключом, выплескиваясь в экзальтации, а интенсивная напряженность чувств, глубоко затаенная страстность, лишь внезапно прорывающаяся, подобно синим язычкам пламени, что пробегают вдруг по углям, подернутым пеплом.
По характеру Эмили была замкнута, молчалива. У Шарлотты, у Энн были подруги, у нее - никогда. Оказавшись с Шарлоттой в Брюсселе, она тотчас возненавидела его. В пансионе мосье Эгера, известном своей безупречной репутацией, где сестры совершенствовались в немецком и французском (испробовав к этому времени силы на поприще гувернанток, они ощутили потребность более основательного знания языков), Эмили ни с кем не общалась. Ее раздражали неумеренная восторженность юных пансионерок, их наивные благоглупости, пустые с претензией на "светскость" разговоры, умение поддерживать которые считалось признаком хорошего тона. Она казалась высокомерной, но за надменностью скрывалось не только презрение к посредственности, но и невероятная застенчивость, и неуверенность в себе.
Информируя отца о значительных музыкальных успехах Эмили, проницательный мосье Эгер вскользь замечает, что она постепенно освобождается от застенчивости, от той унизительной неопытности, которую позже Честертон назовет "уродливой невинностью". В то же время от учителя французской словесности не укрылись мужской склад ума, завидная логика, редкая сила духа, неукротимая воля этой скованной двадцатичетырехлетней девушки. "Ей следовало бы родиться мужчиной - великим навигатором", - уверенно заключает он.
Эгер находит, что по отношению к Шарлотте Эмили держится как диктатор. Такое же впечатление сложилось и у Элизабет Гаскелл, хотя она никогда не видела Эмили, подружившись с Шарлоттой после безвременной смерти ее сестер. Вероятно, все так и было, но Шарлотту эта "тирания" не тяготила, хотя, судя по письмам, Эмили нередко озадачивала и возмущала старшую сестру.
Эмили, несомненно, была человеком нелегким в общении, характер ее был исполнен противоречий: резкая, своенравная, упрямая, нетерпимая, она была нежна и терпелива с теми, кого любила. Она была человеком долга. Покинув Брюссель без сожаления в связи с известием о смерти тетушки, она полностью приняла на себя заботы о слепнущем отце и неудачнике-брате, который, постепенно спиваясь, пристрастился еще и к опиуму. Шарлотта стыдилась опустившегося Патрика Брэнуэлла - Эмили преданно ухаживала за ним, погибающим от чахотки. Сама безнадежно больная, она находилась при нем до последнего часа и помогла подняться, чтобы встретить смерть, как он того хотел, стоя.
