Арсений Гулыга - Русская Идея как постсовременная проблема
Обзор книги Арсений Гулыга - Русская Идея как постсовременная проблема
Арсений Гулыга
ФОРМУЛЫ РУССКОЙ ИДЕИ
РУССКАЯ ИДЕЯ
КАК ПОСТСОВРЕМЕННАЯ ПРОБЛЕМА
Русская идея переживает сегодня второе рождение, становится культурной реальностью нашего времени. Одни считают ее философией будущего. Иные относятся, напротив, отрицательно. Чтобы судить о ней, ознакомимся с сутью дела.
Чем не является русская идея? Подчас уверяют, что русская идея — "идеология русского империализма"[1]. Для того, чтобы придерживаться этого взгляда, не обязательно быть эмигрантом "третьей волны". На страницы бывшего "Коммуниста" читаем аналогичное: "…"Русская идея" — в значительной степени государственная имперская идея"[2]. Пусть не удивляет нас совпадение взглядов антикоммуниста и посткоммуниста, не будем доискиваться причин столь удивительного единомыслия, в том и другом случае перед нами стремление скомпрометировать духовную историю России.
Фонд Горбачева провел в 1992 году конференцию на тему "Русская идея и новая российская государственность". Выступавшие говорили о чем угодно, меньше всего — о русской идее. Вот характерные заявления. О.Р. Лацис: "Мы не знаем, что такое русская идея". Д.В. Драгунский: "Когда говорят о русской идее, у меня по коже пробегает легкий мороз. Потому что на самом деле это просто идея российской империи, не более того и не менее".
Не удивительно, что из-за рубежа к нам приходят призывы забыть о русской идее, отказаться от нее, отречься как от устаревшей затеи, вносящей лишь рознь между народами. В марте 1993 года состоялась международная конференция по русской философии. Американский славист Дж. П. Скэнлан рекомендовал нам избавиться от "невроза уникальности", которым мы якобы страдаем; для этого, по его мнению, русскую идею пора сдать в архив, "она ставит только преграды между Россией и цивилизованным миром"[3].
Известный польский (а ныне американский) специалист по русской политической истории ХIХ века Андрей Валицкий солидаризировался с ним: "Нет необходимости замыкаться в рамках какой-то русской идеи"[4].
Уточним: термин "русская идея" родился под пером Достоевского. В объявлении о подписке на журнал "Время" на 1861 год он писал: "Мы знаем, что не оградимся уже теперь китайскими стенами от человечества. Мы предугадываем, что характер нашей будущей деятельности должен быть в высшей степени общечеловеческий, что русская идея, может быть, будет синтезом всех тех идей, которые с таким упорством, с таким мужеством развивает Европа в отдельных своих национальностях"[5]. К этой идее Достоевский впоследствии возвращался неоднократно.
В 1888 году Соловьев выступил с лекцией в парижском салоне княгини Витгенштейн с призывом к объединению христианских конфессий. Лекция была опубликована (сначала на французском языке) под названием "Русская идея". Соловьев писал, что русская идея "не имеет в себе ничего исключительного и партикуляристического, что она представляет собой лишь новый аспект самой христианской идеи, что для осуществления этого национального призвания нам не нужно действовать против других наций, но с ними и для них"[6].
Перу Н.А.Бердяева также принадлежит книга под названием "Русская идея", смысл которой — "братство народов, искание всеобщего спасения". Есть у Бердяева еще более лапидарная формула русской идеи: "все ответственны за всех"[7]. Верить надо, видимо, создателям и носителям русской идеи, а не ее тенденциозным интерпретаторам.
Главные носители русской идеи — Достоевский, Соловьев, Федоров. Их предшественники — Карамзин, Хомяков. Их последователи — Розанов, Бердяев, Булгаков, Франк, Лосский, Карсавин, Ильин, Вышеславцев, Флоренский, Лосев и многие другие.
Карамзин — новое имя для историка русской философии. Обычно ее начинают с Хомякова: именно он ввел в философию понятие соборность. Но, по моему убеждению, автор "Истории государства Российского" — создатель современного русского языка, чутко почувствовавший веление времени и выразивший русское историческое сознание в четких формах, сыграл в подготовке русской идеи не меньшую роль, чем Хомяков — теоретик православия. Нравственный пафос русской мысли идет от Карамзина. История, для Карамзина, — школа морального воспитания народа, "завет предков потомству", дополнение, разъяснение настоящего и пример для будущего. Достоевский вырос на Карамзине. И в наши дни "История государства Российского" не потеряла своего значения. Недаром в Советском Союзе ее не издавали и поливали грязью. А эмигрант И.Ильин в своей книге "Сущность и особенности русской культуры" поставил на первое место среди рекомендуемой литературы.
Русская культура, по Ильину, — дитя исторических катастроф. Войны, далеко не всегда успешные, обрушивались на Россию беспрестанно. Москву жгли татары, поляки, французы. Но Россия, как феникс, возникала из собственного пепла и вновь расцветала. Русская идея всеобщего спасения родилась из катастрофического прошлого страны. Сегодня весь мир, несмотря на видимое благополучие, сползает к катастрофе. Поэтому опыт России преодолевать беду важен для всех. Точнее, — для тех, кто эту беду предчувствует и убежден, что ее можно избежать. Для тех, кто полагает, что пока растет производство и благополучно работает полиция, ничего дурного не произойдет, для тех русская идея не существует.
В историческую жизнь народа входит его географическое положение. От имени иных народов провозглашалась претензия на то, что они существуют "без пространства". В России было наоборот: пространство без народа; огромные массивы степей и лесов, которые требовали освоения. Действовал своеобразный пространственный императив, открывавший "за далью даль". Ширь русской земли, считал Федоров, рождала характеры предприимчивые, предназначенные для географического и космического подвига. "Новое небо и новая земля", предсказанные в Откровении св. Иоанна, не могли испугать, скорее, — влекли к себе. Апокалипсис — любимое чтение Достоевского. Эсхатологическое напряжение свойственно всей русской философии.
Россия — конгломерат народов. Даже то, что сегодня официально именуется Россией, то есть Великороссия (кроме нее есть Малая, Белая, Червонная Русь), даже эта часть России представляет собой федерацию, разноплеменное объединение, некогда мирно сосуществовавших народов. "Россия — тюрьма народов", уверяли большевики, (они постарались не без успеха) добиться этого. До революции формула звучала иначе: "Россия — семья народов" (Вл. Соловьев). Сегодня весь мир — семья народов с одной судьбой, и опыт старой России, вошедший в русскую идею, поучителен.
Почему Россия могла стать семьей народов? Не последнюю роль сыграло географическое расположение страны, ставшей своеобразным мостом между Европой и Азией. Кто такие русские, европейцы, проникнувшие в Азию, азиаты, населяющие Европу? И те, и другие — "евразийцы".
"Евразийство" — так называлось идейное течение, возникшее после революции в русских эмигрантских кругах. Для евразийцев Россия — это Запад и Восток одновременно, "синтез двух с преобладанием последнего"[8]. Европейская цивилизованность и азиатская самобытность — вот наше предназначение. Русским присущи открытость другим культурам, терпимость, стремление понять и принять инакодумающего и инаковерующего. Ужиться с ним. Симбиоз двух культурных регионов, постоянный диалог между ними в пределах одной страны определил лицо нашей культуры.
Отсюда характерная черта, подмеченная Достоевским, — "всемирная отзывчивость", то есть способность откликнуться на чужую беду, пережить ее как свою, помочь, порадоваться радости другого, принять его в свою среду, перевоплотиться самому. "Русская душа… гений народа русского, может быть, наиболее способны из всех народов вместить в себя идею всечеловеческого единения, братской любви, трезвого взгляда, прощающего враждебное, различающего и извиняющего несходное, снимающего противоречия"[9]. Это — Достоевский. Его позицию можно сравнить с позицией Ивана Солоневича: "Русская национальная идея всегда перерастала племенные рамки и становилась сверхнациональной идеей, как русская государственность всегда была сверхнациональной государственностью"[10]. А вот мнение Бердяева: "Русский народ не чисто европейский и не чисто азиатский народ. Россия есть целая часть света, огромный Востоко-Запад, она соединяет два мира; всегда в русской душе боролись два начала — восточное и западное"[11].
Стоит рассмотреть западное, прежде всего немецкое влияние на русскую мысль. И здесь есть точная дата, когда немцы открыли русским арсенал своей мудрости — год французской революции. Весной 1789 года Николай Карамзин посетил в Кенигсберге Иммануила Канта и оставил подробную запись их беседы. С тех пор Кант — наставник русских. Его почитали, с ним спорили, иные его отвергали, порой проклинали, но без него не могли обойтись.
