Александр Ушаков - Гитлер. Неотвратимость судьбы
Ничего подобного мировая военная история еще не видела. В крупнейшем в военной истории танковом сражении в районе Прохоровки сошлись более 1500 танков и крупные силы авиации. Только за один день страшных боев немцы потеряли свыше 350 танков и 10000 убитыми. Горели боевые машины, горели люди, горела степь, горело все, что только могло гореть. Черный дым был виден за несколько километров. Ценой неимоверных усилий победителями из этого ада вышли советские танкисты. Войска вермахта оказались отброшенными на исходные рубежи
Когда Гитлеру доложили о том, что немецкое наступление захлебнулось и Красная Армия успешно продвигается вперед, он отказался верить в услышанное. К изумлению всех присутствовавших на совещании в Ставке фюрер вдруг заявил:
Это ему только казалось, и он даже не понял (или не захотел понять), что победа на Курской дуге стала одним из самых ярких событий Великой Отечественной войны и послужила толчком к открытию второго фронта.
Летом 1942 года Гитлер находился под Винницей и прятался в прохладных подземных помещениях от стоявшей в тот год на Украине невыносимой жары. Об этом позже рассказывал служивший в охране Ставки эсэсовец Гунар Бернер. По расчетам специалистов, при таких условиях предельно допустимая норма концентрации ядовитого радиоактивного газа в подземном бункере нацистского диктатора была превышена в сотни раз.
Вывод в таком случае мог быть только один: это было хорошо спланированное покушение на фюрера, при котором учитывалась даже повышенная чувствительность слизистой его дыхательных путей, на которую радиоактивный газ должен был подействовать сильнее и быстрее. Однако Гитлер и на этот раз почувствовал грозившую ему опасность и вовремя покинул Ставку, хотя уже и значительно облученный. Если все так и было на самом деле, остается ответить на вопрос, который напрашивается в первую очередь: кто был инициатором медленного убийства любимого фюрера?
Рейхсфюрер СС Гиммлер? Вряд ли. Он не имел никакого отношения ни к проектированию, ни к строительству бункера. Таинственный Мартин Борман? Но он никогда не стремился к первым ролям и предпочитал оставаться «серым кардиналом». Спецслужбы союзников? Это было невозможно, потому что разведслужбы США, Советского Союза, Великобритании и других союзников по антигитлеровской коалиции долгое время вообще не знали, где расположена полевая Ставка фюрера на Восточном фронте.
Остается «нацист номер два» — Герман Геринг. Известно, что поначалу строить Ставку предполагалось в другом месте, но Геринг настоял на Виннице. Да, полевая Ставка самого Геринга находилась всего в двух десятках километров от «Вервольфа», но при ее строительстве не использовался местный гранит. Для укрепления бетонных сооружений Ставки Геринга гальку привозили с берегов моря. Так что бывший воздушный ас вполне мог задумать столь коварный план по устранению фюрера, чтобы занять его место во главе партии и страны.
Конечно, это только версия, и ее сторонники приводят в доказательство то, что накануне краха рейха именно Геринг объявил себя главой власти в стране и армии и вступил в переговоры о перемирии с противником за спиной Гитлера. Известно и то, что еще задолго до прихода нацистов к власти между Гитлером и Герингом, всегда стремившимся быть «народным любимцем», имелись определенные трения, поскольку последний страдал гипертрофированным тщеславием и никогда не выбирал средств для достижения заветной цели.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
В конце июля советские войска наступали на фронте общей протяженностью в 400 километров. В начале августа шли тяжелейшие бои за Орел. 3 августа Воронежский и Степной фронты согласно плану операции «Полководец Румянцев» начали наступление в районе Белгорода. В те же дни Ставка готовила наступление на Смоленском направлении — операцию «Суворов».
В связи с успехами Красной Армии, распадом «оси» и тем, что Италия стала союзником США и Англии, профашистские Румыния, Венгрия, Словакия, Болгария и Финляндия заметно охладели к Берлину и делали все возможное, чтобы последовать примеру итальянцев. Гитлер прекрасно знал об этой закулисной возне и тем не менее не спешил принимать меры в отношении предавшей его Италии. Более того, он был уверен, что Германии не следует идти ни на какие переговоры, а потому и приказал Риббентропу продолжать контакты в Стокгольме.
— Если я сегодня смогу договориться с Россией, — заявил он, — то завтра мне опять придется с ней схватиться — я ничего не могу поделать…
Очень скоро о выходе из войны на два фронта заговорил и Геббельс, и снова Гитлер ответил, что переговоры с Черчиллем не дадут никакого результата, так как им, по его словам, «движет ненависть, а не разум».
Осенью дела Германии шли плохо, и тем не менее представший на двадцатилетнем праздновании годовщины «пивного путча» перед своей старой партийной гвардией Гитлер поразил всех своей уверенностью. Сразу же поползли слухи о том, что перед нацией предстал «прежний» фюрер, а все разговоры о его болезнях есть не что иное, как самые настоящие сплетни. «Какую энергию он излучает! — писал своей жене Роммель, услышав фюрера в Мюнхене. — Какую уверенность он внушает своему народу!»
На самом же деле не было ни уверенности, ни энергии, и Гитлеру уже не суждено было стать «прежним» фюрером. «Гитлер, — пишет А. Буллок, — был превосходным артистом, но как ему удавалось до такой степени распалять себя, чтобы заставлять других, даже генералов, соглашаться, что еще остался шанс на победу? Часть секрета, конечно, — в его фантастической вере в силу воли. Настало время испытаний, и он не уставал повторять, что выстоит тот, у кого крепче нервы. Его поведение на протяжении последних полутора лет жизни определялось боязнью поставить под удар свою силу воли, и он избегал всего, что могло подорвать ее.»
Примером первого может служить его гневный отказ согласиться с численностью советских войск и масштабами военного производства. Он настаивал на том, что ресурсы Сталина истощились; его войска слишком измотаны, это невозможно (именно так он сказал Манштейну), чтобы русские сформировали 57 новых дивизий. Те, кто верит этим цифрам, — пораженцы. Это был постоянный главный элемент в его критике штабных офицеров, которые (как он утверждал) лгали и умышленно преувеличивали донесения о силе противника, чтобы оправдать свою трусость и отсутствие веры.
Тем временем Красная Армия продолжала успешно наступать, и руководство разведкой все чаще стало поговаривать об устранении фашистских главарей, и в первую очередь Гитлера и Геринга.
Однако Сталин запретил проводить эти акции. Геринг вообще не вызывал у него никаких эмоций. Что же касается самого фюрера, то Сталин был категоричен: никаких покушений! И был трижды прав. Убийство Гитлера позволило бы германским политикам сесть за стол переговоров с западными союзниками, и кто знает, до чего бы они там договорились.
Отношения с союзниками у Сталина и без того не складывались. Шло время, а они и не думали открывать второй фронт. Известный негативный оттенок этим отношениям придавало и решение о приостановке арктических грузов. После того как Сталину надоело ждать сообщения от США и Англии об их планах в Италии, он послал Рузвельту и Черчиллю довольно резкую телеграмму.
«До сих пор, — писал он, — дело обстояло так, что США и Англия сговариваются, а СССР получал информацию о результате сговора двух держав в качестве третьего пассивного наблюдающего. Должен Вам сказать, что терпеть дальше такое положение невозможно».
Телеграмма, а еще больше сокрушительное поражение немцев на Курской дуге заставило союзников зашевелиться: в октябре в Москву приехали министры иностранных дел союзников. Ни до чего особенного они не договорились, а если что и запомнилось из той конференции, так это встреча Сталина с Антони Иденом. После того как министр иностранных дел Великобритании сказал, что Черчилль «не абсолютно уверен в том, что план вторжения во Францию можно будет осуществить», Сталин холодно заметил:
— У меня создается впечатление, господин министр, что вы на Западе заняты только изучением этого самого призрака вторжения, в то время как нам выпало куда более трудное дело…
Смущенный столь откровенным намеком на безделье союзников, Иден попытался оправдаться, но Сталин резко оборвал его.
Иден молчал. Опытного дипломата не обманула последняя фраза советского вождя, которая прозвучала весьма примирительно. И намек на то, что Черчиллю не удастся долго просидеть на шее Сталина, был понят.
На этой же конференции государственный секретарь США Хэлл впервые заговорил о встрече «большой тройки». Сталин обещал подумать над этим предложением и в то же время заметил, что именно сейчас они имеют прекрасную возможность нанести сокрушительное поражение немецкой армии. И не воспользоваться ею будет грех. Он также как бы невзначай намекнул, что в отличие от немцев, чьи ресурсы были весьма ограничены, Красная Армия имела достаточно резервов на самые масштабные военные операции…
