Ирина Врубель-Голубкина - Разговоры в зеркале
Адекватное ощущение опасности убивает животное. Человек не может жить с ощущением, что его должны убить сегодня утром. Мы должны воспринимать вещи реально, а когда реальное восприятие нам мешает, нужно добавлять мифы, перемешивать реальное восприятие с мифами. Мифы были, есть и будут, у нас в науке это называется парадигмой. Когда мы наблюдаем что-то, мы никогда не можем устроить чистое, объективное наблюдение, как у прибора, никогда ничего не выйдет. Мы должны иметь ноль-гипотезу или парадигму. И вот когда мы перемешиваем нашу ноль-гипотезу – парадигму с наблюдениями, мы приходим ко второй – один-гипотезе, которая чуть ближе к реальности, и так далее. Введение мифов, чтобы решить трудные проблемы, – это нормальный процесс у людей. Тот факт, что левые ввели миф, что нам надо похорошеть, мне кажется понятным. Это про левых.
Раньше я думал, что опасность велика, и был такой ликудник легкий – будем голосовать за правых и тогда защитимся от врагов. Сейчас я понял, что моя реакция была преувеличением тактической опасности, чтобы не видеть громадности стратегической опасности. Сегодня моя временная модель, которая, может, не оправдается, такова: нужно осознать громадность вызова, нового вызова в судьбе Израиля. Он прекрасненько устоит против этой интифады, но она придет опять – через три года, через пять. Придет опять, опять, опять, сколько угодно… В этих условиях каждый должен сказать себе: еврей ты или нет? Я сейчас не говорю о доброте и хорошести.
И.В. – Г.: Ты считаешь, что есть выбор?
М.Д.: Есть выбор. Я считаю так, что большинство евреев, в том числе из Израиля, убежит из еврейства. Из семьи один станет евреем, а остальные просто об этом забудут. Забывают. Я сравню с китайцами. Число евреев 3000 лет назад было таким же, убивали евреев много, старались, китайцев тоже, но почему китайцев сейчас миллиард, а евреев меньше? Я считаю, значительно больше, чем убиение евреев, на это число повлиял естественный отход от еврейства. Это всем известно, что евреем становятся…
Мы должны перестать обижаться, пусть они убегают. Я не смог улизнуть, даже не говорю – не хотел, не получается у меня. Но тем, кто хочет убежать, дай Бог им счастья индивидуального, они ведь нам ничего не должны, никто ничего никому не должен, и, может быть, так еврейский народ и выжил, и дух живет.
Но вернемся к нам, потому что важно, кто такие мы. Мы-таки одни. Единство еврейского народа – чисто литературная фраза: единство, потому что других нет. Единственность, в том смысле, что никто другой не придет и не поможет. По тактическим соображениям может помочь Америка. Ненависть к евреям не такая, чтобы прямо приходить и убивать, но достаточная для того, чтобы позволить убить. Так что я считаю, никаких друзей у евреев нет, кроме них самих.
Отдельные евреи были гениальными, вообще отдельные люди гениальны, а народы в целом глуповаты. Но в чем была сила евреев? В том, что гениальность отдельных людей, маймонидов, моисеев, каким-то путем растворилась и стала частью всего народа. Перед нами сейчас та же ситуация. Под давлением новых ужасов надо, чтобы чуточку поумнел весь народ. На миллиграмм какой-то… Поумнение заключается в том, чтобы у всех людей появилась маленькая добавка.
И.В. – Г.: Давай поговорим о еврействе как части Европы и о том, почему существует ненависть к нему.
М.Д.: Я считаю, что враждебность по отношению к еврейству больше всего идет от католического мира и его современных последователей. Может, это людям кажется нетривиальным, а мне это кажется истиной. Я считаю, что так называемое социал-демократическое движение на Западе – это неокатолицизм, особенно во Франции. Хотя он себя принимает за неопротестантство.
И. В. – Г.: Подожди, подлинная социал-демократия вышла из гетто…
М.Д.: Да, вышла и ушла. Как христианство.
Мне кажется, в Европе большинство людей ни о чем не думают, как они не думали никогда, но думающие люди продолжают жить либо в мире католической идеи, и поэтому евреи – плохиши, или, по идее протестантской, по которой евреям есть какое-то место, либо по идее исламской. Источник ненависти все-таки католицизм. Парадоксальная вещь: я не чувствую той же злобы к евреям от протестантства и ислама, даже от ислама.
И.В. – Г.: Несмотря на протестанта Лютера…
М.Д.: Да, был и Лютер, и есть страшные жидоненавистники в исламе, и все-таки я не чувствую в них такой страшной ненависти, как у католиков, я, который любил Францию и который сейчас ее не любит, потому что увидал, что у нее в глубине. Я живу во Франции, мне там лучше, но я теперь расстался с идеей принадлежности, понял, что я в гетто останусь до конца моей жизни. Точка.
И. В. – Г.: Ты разлюбил Европу?
М.Д.: Европа большая, там есть много приятных, милых людей, но идеология… В Европе сейчас есть две идеологии. И одна из них очень ненавидит Америку как носительницу протестантской идеи, в которой евреям есть место. В Северной Европе антиизраилизм с меньшей дозой антисемитизма – из протестантских соображений. Но антиизраилизм без антисемитизма – очень редкий теперь продукт во Франции.
Европа искренне ненавидит эту протестантско-жидовскую Америку, и вот тут мой пунктик, который будет сравнительно оригинальным, чувство такое: общий антисемитизм – ненависть европейской прессы и европейских правительств – питается подспудной ненавистью народа, но в тактическом плане она будет ненавистью к Америке. Израиль рассматривается как кончик хуя Америки. Как американская гвардия.
Европа потеряла свою экономическую релевантность, а также интернационализм и волю к жизни, они перекочевали в Америку – так? Европа строится из суммы национальных эгоизмов. На этом основана их ненависть к Америке.
Я немножко преувеличиваю, но я очень разочаровался в Европе и не вижу там никакого выхода. Поэтому я не считаю, что европейская ненависть превратится завтра в убиение евреев. Но по крайней мере проголосовать за уничтожение Израиля – это они всегда сделают, хотя бы как подарок арабскому населению.
Когда были средние века, кто евреев защищал? Сильные. Императоры защищали, папы. И всегда маленькие локальные княжества были против. В империи интернациональный космополитический элемент евреев всегда был полезен, как дрожжи, на которых замешивался имперский человек. А тем, кто защищал местнический интерес, интерес определенной группы, им евреи были вредны. Это такая простая штука. По этим соображениям огромному котлу американскому евреи по-прежнему полезны и выполняют эту функцию. В Европе евреи эту функцию дрожжей потеряли, они ее уже выполнили, проблема стоит – если кого-то нужно вписать, то арабов, но тут евреи им не в помощь.
Очень трудно чувствовать, что мы без друзей и пока нас не убили потому, что просто не собрались с духом, не было времени, потому, что, как правильно говорят палестинские вожди: «Топчется Запад». А я чувствую, что это так. Может, я тоже буду защищаться мифом. Можно защищаться мифом, уменьшая опасность, можно это делать, акцентируя, преувеличивая опасность. Я, как большинство людей славянского мира, ликудник и русский поэт какой-никакой, может быть, преувеличиваю опасность, но у меня впечатление, что эта ненависть не достигла своего максимума и что действительно нужно быть готовым, что уничтожат Израиль. Уничтожат…
Почему я считаю, что нужно любить Америку? Это как любить папу в средние века, потому что, если кто-то будет защищать евреев от уничтожения или спасать, если Израиль будет уничтожен как страна, – это Америка, которая пришлет 200 кораблей, Америка, которая даст территорию штата Вайоминг для поселения, это Америка, которая договорится с арабскими странами… на вывоз 1 500 000 евреев. Этого не сделает Европа…
И.В. – Г.: Ты думаешь, что европейская поддержка арабов не построена на общем таком очумелом гуманизме, как некая плата за прошлые грехи, а основывается на старом… на уничтожении евреев?
М.Д.: Очень хороший вопрос. Я не знаю подлинного ответа. Мне кажется, элемент этого есть. Поддержка арабов – глубоко католическая позиция. Неокатолицизм в действии. Конечно же, формула, по которой нужно уничтожить евреев, спасение детей, которых эти евреи жгут. В этом смысле арабы выполняют свою роль. Но я думаю, что ненависть к евреям не является основной идеей католицизма. Он рассматривал это важным делом, но не самым главным. Самым главным было перебить соседей, протестантов зарезать, арабам, кстати, врезать, если можно. А когда есть свободное время, и евреев пожечь. Они не думают все время, что нужно убить евреев, но убить евреев хорошо, полезно, и когда кто-то этим займется, то ему помогут. Как помогут? Добрым словом, советом.
И тут я осмелюсь спорить с теми, кто считает, что культурные изменения влияют на изменения экономические, стратегические. В этой мировой культуре нет наций, там – лучшие люди всего мира, там же моральные ценности, и это нас спасет. Такая точка зрения мне кажется верной, нормальной методологической реакцией, сравнимой с реакцией левых, но это индивидуальная штука. Я тоже так думал, кстати, но думал не столько на уровне культуры, а на уровне науки, для меня культура – все-таки наука. Я считаю науку самым сердцем культуры. Я нахожусь в этой области. Есть надежда в культуре? Я считаю, что нет, нет и нет! Признавая с теплотой оригинальность конструкции, я все-таки признаю, что никакого спасения оттуда не может быть. Будут, конечно, всегда отдельные крики протестующих, очень малозначительные.
