Михаил Бойков - ЛЮДИ СОВЕТСКОЙ ТЮРЬМЫ
Связь Холодногорска с "волей" бесперебойная. Через уголовников, бытовиков и подкупленных надзирателей сюда ежедневно поступают самые последние новости, а также десятки писем и записок; ответы заключенных на них передаются аккуратно.
В Холодногорске хотя и не особенно весело, но все же и не скучно. Заключенные коротают время в рассказывании всяких историй, играх, песнях, а иногда даже и танцах. Все это официально запрещается, но надзиратели стараются ничего этого не замечать. Они чувствуют србя спокойнее, если холодногорцы чем-либо заняты.
Среди последних есть немало музыкантов и певцов. Они организовали в камере оркестр и хор, и по вечерам дают нам концерты. Инструменты, на которых они играют, назвать музыкальными никак нельзя; это миски и кружки для еды, самодельные свистульки и дудки, гребешки с папиросной бумагой, деревянные ложки, натянутые на обрезки досок струны. Однако, из всего этого наши оркестранты умудряются извлекать довольно мелодичные звуки. В программе концертов— народные и советские песни, танцевальные мелодии, а также и классическая музыка; исполнение даже последней очень неплохое. Дирижирует оркестром и хором Илья Николаевич Ракитин. На "воле "он был дирижером духового оркестра и преподавал в музыкальном училище.
Своего старосту Юрия Леонтьевича заключенные величают председателем холодногорского совета, а его помощников — членами этого совета. Таких помощников у него восемь. Главный из них — беззубый Петр Савельевич. Характер Юрия Леонтьевича такой же энергичный и волевой, как и его лицо. Для управления Холодногорском и защиты его от тюремного начальства требуется немало энергии, изобретательности, организаторских и дипломатических способностей. Всего этого у Верховского хватает, и лучшего старосты, чем он, пожалуй, не найдешь. Помощники старосты люди положительные, солидные и религиозные, за исключением одного. Этот единственный — вожак холодногорских "урок" Костя Каланча, базарный вор из бывших пожарников.
Верующих в Бога людей среди холодногорцев значительно больше, чем по другим тюремным камерам. Здесь часто молятся, особенно перед уходом на допрос, а двое заключенных священников и дьякон каждый день совершают церковные службы. Есть в камере и церковный хор, в котором поют больше двадцати человек.
Верховский и беззубый Покутин попали в тюрьму за попытку перебраться в Турцию. Оба они работали в геолого-разведочной партии, производившей изыскания в пограничных районах Армении. Попытка перехода границы удалась, но турки их выдали советской власти.
— За это нас осудили с испугом, — говорит Юрий Леонтьевич.
— То-есть, как это с испугом? — удивленно спрашиваю я.
— Приговорили к расстрелу, но затем он был заменен полной катушкой.
— А это еще что?
— Двадцать пять лет концлагерей… Отправка его и Покутина туда почему-то затянулась. Петр Савельевич этому дает шутливое объяснение:
— Для нас еще лагерь не устроили. Специальный турецкий…
Наш староста тюремному начальству не нравится и однажды оно попыталось заменить его своим сексотом. Холодногорск этому дружно воспротивился и пригрозил бунтом, если староста будет сменен. Перепуганное начальство на смене больше не настаивало.
Вторая попытка переворота в Холодногорске была произведена "урками". Они хотели захватить здесь власть в свои руки и на место Верховского поставить Костю Каланчу. Против четырех десятков "урочьих революционеров" выступил весь Холодногорск и они были жестоко избиты.
Через несколько дней "урки", по приказу старосты, подверглись вторичному избиению за воровство. После этого Верховский сказал Косте:
— Назначаю тебя моим помощником для урок. Наведи среди них порядок. Воровства в камере больше не должно быть. А если повторится, я прикажу и вора и тебя забить до смерти.
Костя согласился быть помощником старосты и прекратить воровство. Это обещание было им выполнено; в Холодногорске больше не воровали…
Моральное состояние холодногорцев совсем иное, чем у заключенных других камер, в которых мне приходилось сидеть. Здесь не чувствовалось подавленности, апатии и безнадежного отчаяния, присущих камерам "подследственников". Холодногорцы были бодры, духом не падали, на допросах стойко боролись за свое будущее, а о возможности расстрела не думали. Некоторые из них даже надеялись выйти на "волю". Объясняется это тем, что в Холодногорске набралось немало стойких, не сломленных следователями людей и они сумели эту камеру "обезволивания" превратить в место сопротивления, развить в ней товарищескую спайку, солидарность, поддержку сильными слабых и взаимопомощь. Никто из холодногорцев не чувствует себя одиноким и обреченным; каждый уверен, что товарищи и, прежде всего, "городской совет", в трудную минуту его как-то поддержат, по крайней мере морально. Многие заключенные находят утешение и черпают новые силы в молитвах и беседах со священниками.
Большинство холодногорцев уже осуждено на различные сроки заключения в концлагерях; мучительный следственный период для них кончился и расстрел им не грозит. Это также способствует укреплению морального состояния камеры. Есть еще одно обстоятельство, поднявшее бодрость духа у обитателей Холодногорска. Я был чрезвычайно поражен, узнав о нем впервые. Как-то в разговоре мною было упомянуто имя Ежова. В ответ на это я услышал удивительную новость:
— Чего о Ежове вспоминать, когда он теперь нуль без палочки.
— С каких это пор главный чекист нулем стал? — спросил я, думая, что мои сокамерники шутят.
— С недавних. Был главный, да кончился. Нету Ежова, — ответили мне.
— Как нету?!
— Вычистили ведь палача. Разве вы не знаете?
— В первый раз слышу…
Сообщение холодногорцев староста мне подтвердил:
— Да. Кровавая карьера Ежова закончилась. На пост наркома внутренних дел, вместо него, назначен Лаврентий Берия.
— А куда же девали Ежова?
— Об этом, пока что имеются три версии. По одной из них он, будто бы, сошел с ума и подох в психиатрической лечебнице. По второй, якобы, организовал заговор против ЦКВКП(б) с целью захвата власти в свои руки, а кремлевская охрана об этом пронюхала и, по приказу Кремля, ворвавшись на одно из тайных заседаний заговорщиков, перестреляла их, убив в том числе и Ежова. Наконец, версия третья, по-моему наиболее вероятная, объясняет падение Ежова тем, что он, проводя чистку "врагов народа", слишком зарвался и посадил за решетку более 80 процентов общего количества коммунистов. Свою вину в этой чистке кремлевцы свалили на него; он был арестован и без суда расстрелян. Какая из этих версий верна — покажет будущее…
Весть о падении Ежова вызвала и у меня надежду, — хотя и очень слабую, — на то, что, может быть, когда-нибудь и я вырвусь на "волю".
Условия жизни заключенных в Холодногорске были лучше, чем в других следственных тюрьмах Северного Кавказа. Несмотря на это, я считаю, что Холодногорск самая страшная камера из всех виденных мною. Она страшна своим многолюдством, тем, что это город арестантов, созданный советской властью…
Тюрьма в бывшем ставропольском холодильнике была ликвидирована осенью 1939 года. Заключенных оттуда перевезли в другие северо-кавказские тюрьмы.
Холодногорск не единственный в Советском Союзе. Там много таких тюремных камер. Одни из них больше, другие меньше. Но их — множество.
За границей количество заключенных в концлагерях СССР определяют в 15–20 миллионов, но при этом как-то забывают о советских тюрьмах. А ведь в них заключены тоже миллионы людей. В тех городах, где до революции было по одной тюрьме, теперь их обычно 3–5, всегда перегруженных узниками; в каждом крупном селе или деревне также есть тюрьмы. Да и на "воле" народ живет в тюремной атмосфере, хотя и не за решеткой.
Советский Союз — первое и единственное в мире тюремное государство.
Глава 3 СЛЕДСТВЕННАЯ ФАНТАСТИКА
Почти все статьи советского уголовного кодекса богато представлены в Холодногорске. Многие из холодногорцев обвиняются в разнообразнейших преступлениях, причем большинство без всяких к тому оснований, а просто по традиционному принципу энкаведистов: "Был бы человек, а дело найдется и статья пришьется". Некоторым "пришиты" статьи с такими чудовищными, дикими и глупейшими обвинениями, что я ошеломленно спрашивал обвиняемых:
— Как может человек выдумать это? Мне обычно отвечали молчаливым пожатием плеч, но один холодногорец как-то сказал:
— У следователей НКВД мало человеческого, но зато их фантазия безгранична. Они даже соревнуются в придумывании самых необыкновенных дел. Ведь чем необычайнее дело и чудовищней обвинение, тем больше у следователя шансов получить орден, премию или повышение в чине. Вот они и стараются…
