Игорь Зимин - Детский мир императорских резиденций. Быт монархов и их окружение
Столь суровая реакция царя, видимо, была связана с тем, что кражи во дворце в это время приняли систематический характер, и царь жестокими мерами хотел пресечь их. Тем не менее кражи продолжались, даже косвенно затрагивая самого императора. Известно, что когда однажды Император Николай Павлович потребовал сальную свечу, чтобы смазать нос по случаю насморка, то с тех пор в счетах выводилась ежедневно одна сальная свеча, якобы по требованию Государя440.
Очень любопытно «дело» истопника Киселева. Само по себе это дело граничит с безумием. Собственно история сводится к тому, что 18 декабря 1851 г. истопник Киселев, придя за жалованьем в казначейство Придворной конторы, занял очередь. Потом он взял висевшую на стуле шинель эрмитажного истопника Новикова и отправился в Апраксин двор, где тут же продал эту шинель за 5 руб. серебром. Затем Киселев спокойно возвратился в очередь. К этому времени истопник Новиков, получив жалованье, хватился шинели, и стоявшие в очереди указали на истопника Киселева. Киселев не стал отпираться и во всем тут же сознался. Оба истопника отправились в Апраксин двор, где Киселев выкупил шинель и тут же вернул ее хозяину. Несмотря на благополучное завершение этой истории, она тут же стала известна руководству Министерства Императорского двора. По традиции суть дела немедленно доложили императору, тот без всякого суда распорядился отдать истопника Киселева на 10 лет в крепостные арестанты441.
Конечно, не следует думать, что дворцовая челядь поголовно состояла из воров. Были эпизоды, когда можно было «взять» совершенно спокойно, без всяких последствий. Например, после Высочайшего выхода, который состоялся 1 января 1840 г., при уборке парадных залов слуги нашли потерянную бриллиантовую пуговицу. О находке немедленно доложили по инстанции, и выяснилось, что драгоценная пуговица была с парадного платья великой княжны Марии Михайловны. Слуг наградили «за честность»442.
Следует сказать, что это был, пожалуй, единственный случай проявления подобной честности. Во время балов украшений терялось много, поскольку не только дамы, но и мужчины были буквально усыпаны драгоценностями, однако эти потери традиционно «не находили», поскольку так же традиционно дворцовая прислуга считала эти потери своей «добычей». О том, насколько велика могла быть эта «добыча», свидетельствует французский художник О. Берне (18 мая 1843 г.): «Вчерашний бал был великолепен, – и кавалеры, и дамы являли собой нечто, усыпанное бриллиантами, не говоря уже о жемчуге и рубинах. Во время танцев или просто из-за тесноты в толпе украшения ломались, и приходилось все время наступать на жемчуг и рубины. Чтобы поверить этому, надо видеть собственными глазами»443.
На балах терялись иногда и уникальные вещи. В феврале 1903 г. во время знаменитого «исторического бала» младший брат царя великий князь Михаил Александрович потерял драгоценную большую алмазную застежку, которую он прикрепил в качестве украшения к своей меховой шапке. Застежка была «баснословно дорогой; некогда она принадлежала императору Павлу I, и вдовствующая императрица надевала ее крайне редко… Должно быть украшение упало у него с шапки во время танцев. Оба они – Мама и Михаил – были вне себя от отчаяния: ведь застежка принадлежала к числу сокровищ короны. В этот же вечер были внимательно осмотрены все залы дворца. Утром пришли сыщики и обшарили дворец от подвала до чердака, но бриллиантовую застежку так и не нашли. Нужно сказать, что на этих балах теряли множество драгоценных украшений, но я ни разу не слышала, чтобы хоть одно из них удалось отыскать!»444 – вспоминала сестра Николая II великая княгиня Ольга Александровна.
Иногда император мог простить проштрафившегося слугу. Лето 1847 г. царская семья проводила в Петергофе. Там произошел эпизод, который характеризует дворцовые нравы. В один из дней лакей Андреев, служивший при детях цесаревича Александра Николаевича, упал на балконе «в припадке падучей болезни». Естественно, его немедленно удалили из детских комнат, а взамен прислали нового лакея. Инцидент был исчерпан. Тем не менее неизвестные «доброжелатели» решили дать этому делу ход. Императору Николаю I донесли о случившемся, представив лакея пьяным. Император немедленно выговорил воспитателю Юрьевичу: «Это недосмотр и этого не должно быть ни где… что такого человека надо строго наказать: отдать в солдаты»445. Воспитатель сумел убедить императора, что его неверно информировали. Николай Павлович объяснения принял.
Однако через некоторое время, действительно, заметили пьяного лакея. Воспитатель Юрьевич в письме к цесаревичу описал это следующим образом: «После вечернего собрания, когда фрейлина графиня Гауке садилась в карету, Его Величество, вышел на крыльцо, заметил, что находящийся при ней лакей (Двора Вашего Высочества Перон) был в весьма нетрезвом виде, так, что едва держался на ногах». Император, увидев такое из ряда вон нарушение правил, «обратился ко мне с крайне недовольным видом, сказав: «Вот еще новое доказательство, в каком беспорядке прислуга Двора Его Высочества; это стыд, непростительно»». Затем Николай Павлович распорядился направить Перона в Кронштадтский линейный батальон в рядовые, и «ежели впредь узнает или услышит о таких беспорядках, то виновный так же будет отдан в солдаты»446. За слугу пытались заступиться, мотивируя заступничество тем, что у лакея Перона жена и семеро детей. Император внял просьбам и помиловал. Лакея вернули на прежнее место. Тем не менее Николай I выговорил Юрьевичу: «Мне крайне неприятно, что я должен употреблять такие меры. Ты возьми на себя, чтобы все было в порядке; сам наказывай виновных, как знаешь, лишь бы до меня не доходили подобные дрязги»447. Очевидно, что императору не доставляло удовольствия принимать столь жесткие решения, однако он был убежден, что «держать в руках» прислугу необходимо.
Наказывали и за непрофессионализм. Сохранился рапорт камер-фурьера Р. Инганио от 14 января 1884 г. Суть документа в том, что камер-фурьер неоднократно замечал небрежное исполнение «службы во время дежурства в Аничковом дворце у г. флигель-адъютантов лакея II-го разряда подвижного состава Евлампия Тимофеева». В результате рапорта лакея наказали «рублем», заменив лакейское жалованье на жалованье работника448.
Несмотря на все «показательные процессы», даже при Николае I в императорских резиденциях воровали. При либеральном Александре II эти факты только участились. Причем иногда утраты дворцовых интерьеров не всегда были связаны с банальным воровством. Например, в начале 1860-х гг. много старинной мебели вынесли из Зимнего, Таврического и других дворцов как хлам в кладовые и даже на склад императорского Александрийского театра. Это было связано с изменением приоритетов в представлениях о прекрасном. На смену пышным дворцовым интерьерам, в создании которых принимали участие ведущие художники и архитекторы своего времени, пришел буржуазный потоковый стандарт. К слову, очень удобный и комфортный. Вместо произведений мастеров-художников появилась, по распоряжению обер-гофмаршала графа Шувалова, немецкая, солидно-буржуазная обстановка из магазинов Гамбса и Тура.
Все эти «утраты» привели к тому, что когда в начале 1880-х гг. при Александре III министр Императорского двора граф И.И. Воронцов-Дашков пригласил Д.В. Григоровича сделать опись внутреннего дворцового убранства, тот со свойственной писателю выразительностью заклеймил порядок, при котором допущено было кричащее безобразие – в некоторых даже парадных комнатах рядом с восхитительными вещами стояли рыночные поделки449.
Воровали и впрямую. В 1858 г. на половине великой княгини Екатерины Михайловны были похищены бронзовые часы. Вещь была достаточно объемная, но, тем не менее, ее сумели вынести из дворца450. Явно «взяли» свои. Но при этом надо учитывать, что, несмотря на почетность и ответственность службы придворной челяди, их жалованье было очень маленьким и не менялось десятилетиями. По штатам, принятым в конце царствования Александра II, лакеи получали по 201 руб. в год. Пять личных камердинеров императора Александра III имели жалованье по 144 руб. в год. Старший камердинер, как и лейб-кучер, получали по 258 руб.451 Правда, прислуге, близкой к императору, приплачивали из «комнатных сумм»: к Пасхе, Рождеству, больничные, к отпуску и пр. Но было и множество других слуг, которые этих прибавок не получали.
Возникала парадоксальная ситуация. Служащие императорских резиденций, на руках которых в фактическом распоряжении находились драгоценное имущество на многие десятки миллионов рублей, оплачивались «до смешного ничтожными окладами… Людей как бы наталкивали на злоупотребления»452.
Злоупотребления, о которых мало известно, периодически выливались в громкие уголовные дела. Одно из очередных «уголовных дел» случилось летом 1868 г., когда из молельной комнаты Большого придворного собора Зимнего дворца украли 972 руб., принадлежавших «общественной сумме» Придворного духовенства. Преступников не нашли453.
