Лариса Миронова - Детский дом и его обитатели
(Не зря же хорьки и другие небольшие звери перед боем визуально увеличивают свои размеры и принимают угрожающие позы!)
А если ещё и соблюдать спокойствие – десять очков можно смело записывать в свой актив.
И вот наступил переломный момент. Видя, что ситуация никак не разрешится «естественным путём», Людмила Семёновна наконец вмешалась в наш конфликт.
– По какому праву вы отказываетесь работать с детьми? Она смотрит зло и без каких-либо признаков намерения «уладить ситуацию».
Однако на меня это уже не действует. Я точно знаю – не «пирожок с повидлой» она мне принесла. И потому говорю спокойно, вежливо, но и не без слегка прикрытой наглости:
– Напротив.
– Чего… напротив чего?! – сердится она.
– На данном этапе это и есть самая эффективная форма работы.
– Работают с детьми в отрядной, а не с формами на этапе! – говорит она, сердясь всё больше.
– Разные методики бывают, – вконец обнаглев, говорю я всё тем же тоном.
И тогда она идёт ва-банк.
– Пустите детей в отряд, или поставим вопрос об увольнении по статье…
Я равнодушно пожимаю плечами.
– По статье так по статье. Это ваше право. А вот пока я воспитатель, пускать или не пускать мальчиков в отряд, будет решать общий сбор, который их и исключил. Я же в этом вопросе не имею права решающего голоса.
Она угрожающе поднимает указательный палец.
– Перед комиссией не общий сбор будет отчитываться, а вы и я.
– Простите, но у нас в отряде самоуправление. Вы же знаете… Это есть в плане, и план подписан вами собственноручно.
– Это лодыри придумали самоуправление (она произнесла это слово с такой брезгливостью, как будто оно могло означать что-либо ну уж очень отвратительное…). Чтобы подменить работу воспитателя. А честный педагог с детьми работает сам.
– Наша работа, в первую очередь, заключается в воспитании честного, активного, порядочного человека.
– Это всё?
– Ну, и принципиального, конечно же.
– Вот и воспитывайте, только делайте это в отрядной, со всеми вместе детьми.
Тут я набралась ещё больше наглости (благо, пример перед глазами), и сказала:
– Ой, Людмила Семёновна… А ведь можно вспомнить и бытовки, где детей держат сутками без еды и туалета один раз в день. И многое можно вспомнить из дозволенных вами методов. А всё это ой как нехорошо.
– Вы тоже так детей в бытовке запирали.
– Да, так да не так. Есть они ходили в столовую, школу и самоподготовку тоже посещали, а спали в своей постели. В бытовке они проводили лишь свободное время, к тому же, сидя на стуле, а не стоя в углу носом к стенке, да ещё на горохе или на соли.
– Я вижу, вы неплохо информированы.
– А то.
– Но это вам не поможет. Про те случаи никто ничего не докажет, а вот ваша ситуация очевидна всем.
И тогда я сказала жёстко:
– Ещё раз. Это каких-то два-три часа за день, не больше. И случаев такого запирания было всего несколько, и все – по решению совета. В других отрядах это обычная система – сутками, без еды и света, к тому же. Так что ещё ко мне у вас есть?
Она открыла рот, но так ничего и не сказала.
Хоть и не нравилось Людмиле Семёновне то, что происходит в нашем отряде, в открытый бой она уже, похоже, не рвалась. Как вскоре выяснилось – выжидала.
Глава 38. Плащ Пучкова? Дайте померить!
И опять у нас в гостях наш милый ТЮЗ! Самые-самые наши желанные гости.
Ну и мы кое-что из «номеров» подготовили к предстоящей встрече. Педагог ТЮЗа, Нина Петровна, наш добрый друг, контрабандой привезла нам кое-какой реквизит. И строго наказала:
– Смотрите не растеряйте! Особенно берегите плащ! В нём артист Пучков вечером в спектакле выступает.
– Ой, плащ Пучкова? Дайте примерить! – верещит Кузя, обмирая от счастья (Пучков – её новое театральное увлечение).
Кузя – наша самая заядлая театралка.
В отрядную заглядывает маленький Толик – он теперь второклассник и… не такой уже маленький.
Толик хмуро смотрит на артистов, примеряющих костюмы, потом на меня и наконец, задорно выдаёт:
– А у нас тоже Пучок есть.
– И что? – спрашивает вежливая Нина Петровна.
– Он отличник.
– Это замечательно, – говорит она и вновь принимается наряжать наших артистов.
Ханурик в наглую выпроваживает Толика за дверь.
– А ну брысь, мелюзга! И чтоб – навсегда. Ты меня понял?
Толик выскакивает в коридор и уже оттуда кричит:
– Ханурик ревнует! Ханурик дурак, его укусит рак!
Толика в отрядную возвращает Кира, а Ханурик получает вполне профессиональный щелбан в лоб. Она не терпит возрастной дискриминации. К тому же, второй класс – наши законные подшефные. Перед концертом зову всех ужинать. Специально столы для нашего отряда пораньше накрыли.
– Ребята, в столовую!
– А гости?
– В первую очередь!
К ужину мои девицы напекли фирменных блинов и обижаются всерьёз, когда артисты отказываются съедать более дюжины блинов кряду. Ну а после концерта – чай с пирогами, тоже сами испекли. Артисты, кто не был занят этим вечером в театре, остались и чаёвничать, теперь уже ели много. Кажется, девицы наши смеялись преувеличенно громко, особенно Кира. А вообще, как говорят в таких случаях, застолье удалось. Весь веер мальчишки-«протестанты» так и шныряли под дверью отрядной.
И уже совсем поздно, – после бесконечных бисов и бисквитов – обильного пирогопоедания и чая, когда мы, уставшие до чёртиков и счастливые, словно клад нашли, убирали отрядную, выгребая обрезки цветной бумаги и лоскутки пёстрой ткани из-под столов, – в дверь просунулась нахально-простодушная, с телячьми глазами, по пятаку, голова Беева.
– Ты чего?
– И, правда, чего это он?
Девчонки сердито уставились на Беева, а Кира уже изготовилась шваркнуть мокрой тряпкой по любопытному носу, однако Беев не оробел, игриво подмигнул и миролюбиво выдал неслыханную дерзость:
– Фёклы, давай помогу.
– Чево?! – хором выкрикнули сразу несколько голосов.
Свирепые амазонки тут же пошли в наступление, обступая плотным полукольцом незадачливого парламентёра-волонтёра. Но он не сдрейфил – наверное, потому, что за спиной ещё человек пять желающих последовать его примеру.
– А хочешь, пол пошвабрю, – говорит он Кире таким тоном, будто предлагает полцарства.
Но воиственность амазонок не знает границ – в Беева летят скомканные в шарики цветные бумажки. Дружный возмущённый вопль:
– Ольга Николаевна! Отщепенцы лезут в отряд!
Подхожу к ним и я.
– Ну что?
– Видите? Лезет! Ну, лезет же!!
– И пристает!
– Никуда я не лезу и ни к чему не пристаю.
– А что тогда?
– Ничего, просто так. Помочь что ли нельзя? – уже откровенно, просительным тоном клянчит он.
– Низзя!! – дружно кричат раззадоренные девицы.
– Совсем буржуями заделались, – обиженно говорит Беев и отворачивается, но не уходит. – Хоть бы воспитатель власть проявил…
– Ладно, входи, – говорю я.
Он несмело входит в отрядную, смотрит на меня – подбадриваю его взглядом.
– Совсем одичали без мужиков, – говорит, обращаясь лично к Кире осмелевший вдруг Беев.
– Тогда помогай, – командует Лиса и вручает ему ведро.
– А чё с ним делать? – без всякого энтузиазма говорит он.
– Для начала слетай в туалет за водой, а потом раздобудь где-нибудь ещё одну швабру. Поищи по этажам, может, где лишняя завалялась.
– Для кого?
– Для себя лично.
Беев веселеет и чисто фрондёрски заявляет:
– Швабры вааще-то по дэдэ не валяются, потому как не пьющие, Могу, если надо, во втором спереть.
– А Матрона?
– Я в долг и – на момент.
И он уже радостно и счастливо галопирует по коридору… Лиса выскакивает в коридор и, тряся своей огненной гривой, кричит ему вслед:
– Я те сопру! А вы куда, шпроты-переростки претесь?
Однако в отрядную всё же протискиваются новые «борцы за права человека».
– А так не честно! – вопит пронзительным дискантом возмущённый Огурец. – Бею так можно, а мне… ойёёё!
Но он так и не успевает довозмущаться – Лиса, похоже, перетянула его мокрой тряпкой.
– А ты предатель вдвойне!
– Малосольный Огуречина! А ещё командиром был!
– Ща на закуску пустим, под кефир!
– О, гля, позеленел от злости!
– Не, покраснел как помидор.
Огурца как ветром сдуло. Во всю щеку полыхнул румянец – то ли застыдился, то ли воспитательный след Лиса на его «овощной» физии оставила. В отрядную врывается Беев – во всеороужии: улыбка до ушей, швабра в одной руке, совок для мусора в другой. Лиса придирчиво осматривает реквизит – годится. Беев счастлив. Лиса у нас теперь за экономку. Ведёт строгий учёт всему нашему хозяйству, ни одна мелочь не останется без её внимания… И снова в двери торчит Огуречья голова.
– Ну что вам, жалко?
– Жалко у пчёлки!
– Ладно уже, пустите, а? Ольга Николаевна! Я по делу. А девки в отрядную не пускают!
Подхожу.
– Серёжа, это ты? Ушам своим не верю.
Смотрит влажным, искрящимся взглядом. Тоже мне, любимчик!