Николай Жогин - Решая судьбу человека…
И вот на исходе второй день, а в папке заведенного уголовного дела не прибавилось ничего, кроме нескольких писем.
Кто же этот пасквилянт?
Во всяком случае человек, чем-то озлобленный, с гнилой душой, трус, шипящий за углом. Тимофеев упорно размышлял над материалом, по которому надо провести квалифицированное расследование.
Около 8 часов утра старшина Гайнуллин на трамвайной остановке обнаружил листок бумаги, приклеенный хлебным мякишем к газетной витрине. Прочел — и глазам не поверил: кто-то анонимно клеветал на советских граждан.
Старшина снял листок и вместе с рапортом передал дежурному по райотделу милиции. Рапорт старшины и пасквиль анонимщика пролежали в райотделе четыре дня, Никто из работников милиции не мог объяснить, как это получилось. Сам же Гайнуллин получил отгул на трое суток и, как пояснила его мать, уехал на рыбалку.
Рапорт старшины немногословен, нужно подробно побеседовать с Гайнуллиным. Следователь почему-то надеялся, что Гайнуллин поможет ему найти хотя бы первую ниточку.
Неизвестность беспокоила Тимофеева. «А если старшина ничего нового к рапорту не прибавит? Надо побывать в организациях, где имеются такие же бланки реестра, как и те, на которых изготовлены письма. Сложная, долгая и кропотливая работа».
Когда поступил рапорт Гайнуллина, оказалось, что имеются еще два письма с аналогичным текстом, написанные на таких же типографских бланках реестра — типовая форма № 869.
Все это позволяло предположить, что все три письма написаны одним лицом. Почерк всех трех писем также был одинаковым.
Бланки реестра предназначались только для получения кредита в банке. А организаций, пользующихся кредитом, очень много.
«В таком множестве организаций очень трудно установить, где взяты бланки, — с досадой размышлял Тимофеев. — Однако надо искать. Больше ничего не придумаешь».
Совсем стемнело. Снег делался все гуще, образуя белую пелену, сквозь которую едва проступали силуэты прохожих. Резкий телефонный звонок заставил Тимофеева вздрогнуть. Он взял трубку и по хриплому голосу, доносившемуся откуда-то издалека, с трудом узнал Минина, следователя, который работал по заданию Тимофеева. Минин звонил из автомата:
— Только что дома появился старшина, через час будем.
Небольшого роста, коренастый и смуглолицый, старшина явился в кабинет вслед за Мининым и с ходу быстро заговорил:
— Виноват, товарищ следователь, упустил женщину. Она могла рассказать больше.
Тимофеев сразу уловил в словах Гайнуллина что-то новое.
— Не торопись, — сказал он старшине. — Рассказывай по порядку, а мы запишем все в протокол.
— В то утро я немного проспал, — рассказывал старшина. — Мать не разбудила. В райотдел-то мне к восьми. Вот и мчался чуть ли не бегом. А когда проходил мимо газетной витрины, меня остановила женщина и говорит: «Товарищ милиционер, посмотрите, к витрине прилепили нехорошую бумажку». Посмотрел я — действительно, что-то наклеено. Народ возмущается. Я прочел и тут же сорвал.
Старшина умолк. Затем вопросительно посмотрел на Тимофеева, виновато улыбнулся и продолжал:
— Спохватился, а женщины уж нет. Кто-то сказал: «Это наверное тетка наклеила. Вон бежит».
Смотрю, женщина действительно спешит к трамваю. Я за ней. Кричу: «Гражданочка, подождите!» А она, такая маленькая, юркая, бежит от меня и кричит: «Некогда мне, на работу опаздываю…» и — прямо в трамвай. Я за свисток… Остановил трамвай, ссадил женщину и говорю: «Что это вы, гражданочка, от меня убегаете?» А она в слезы: «Чего, мол, пристал, на работу опаздываю».
Старшина вздохнул.
— В общем, рассказала она вот что. Около газетной витрины вертелся один дядька, лет под пятьдесят, в телогрейке, шапке-ушанке и очках. Она его знает — это спекулянт, живет на улице Зайни Султанова в одноэтажном деревянном доме. У его отца женщины краску покупают. Когда проходила мимо газетной витрины, дядька уже ушел. Предполагает, что бумажку он наклеил.
— Эту женщину вы раньше встречали?
— Нет, — ответил старшина.
— А почему не спросили фамилию, где живет?
Старшина смутился.
— Виноват, не предполагал, что понадобится… Учту, товарищ следователь. Я ведь в милиции недавно, в армии служил.
Тимофеев для пущей важности пожурил старшину за недогадливость, но видя, как переживает Гайнуллин свою ошибку, мягко сказал:
— Выше голову, старшина. Спасибо, что хоть с женщиной догадался поговорить.
Потом он поручил Минину выехать в райотдел милиции, связаться там с участковым уполномоченным и другими работниками и установить дом, о котором говорила женщина.
Оставшись один, Тимофеев вновь задумался. Допустим, дядька в очках отыщется. Но ведь это еще не все. Женщина ни словом не обмолвилась о том, что видела, как именно этот человек наклеивал листок. А может быть, виновен кто-то другой?
Между тем поиски злополучного дядьки затянулись. На улице Зайни Султанова деревянных домов было около десятка. В них проживало немало народу — рабочие, служащие. Конечно, многие из них имели телогрейки и ушанки.
Участковый уполномоченный бойко рассказал Минину о всех жильцах этих домов. Чувствовалось, что младший лейтенант милиции хорошо знает людей. Сообщил он и об одном доме, в котором живет дряхлый старик с женой и сыном-инвалидом.
Минин выслушал уполномоченного и сказал:
— Ты говоришь так, будто у всех в гостях побывал.
— Взять хотя бы этого старика, — продолжал младший лейтенант. — Говорят, он из бывших торговцев. Увидит на улице железку, гвоздь, щепку — все подбирает. Домой несет, как Плюшкин. Живет бедно, ходит чуть не в лохмотьях. А дома — шаром покати. Одни тряпки. Сын его — инвалид труда, пенсию получает.
— А кто из живущих в этих домах краску продает? — задал вопрос Минин. — И еще. Кто ходит в очках, телогрейке и шапке-ушанке?
— О продаже краски впервые слышу, — ответил участковый уполномоченный. — В очках что-то никого не примечал. А в телогрейках и шапках многие тут ходят…
Минин не придал значения этому разговору, сообщать о нем Тимофееву не стал.
Доводы Минина о невозможности проверить показания Гайнуллина выглядели убедительно. И в самом деле: около десятка домов, много людей. Кто из них негодяй, кляузник? На вид все люди как люди, ничего особенного.
— Александр Николаевич, — обратился Минин к Тимофееву. — Мне кажется, нужно усилить розыск аналогичных бланков реестра в организациях. Уверяю вас, что поиск в этих домах ничего не даст.
— А все-таки?
— Что «все-таки»? — рассердился Минин. — Даже если мы и отыщем этого человека, чем мы его уличим? Следов он не оставил, дома вряд ли улики держит. К тому же по одному лишь подозрению обыск мы делать не имеем права, не разрешит нам этого прокурор.
Минин был прав. Но бланки реестра стали прямо-таки неразрешимой проблемой. Через Госбанк выяснили, что такие бланки уже не употребляются несколько лет. А в свое время они были отпечатаны в типографии большим тиражом. Должны же быть где-то такие бланки. Но где?
«Да, анонимщик не из простачков, — размышлял Тимофеев. — Его голыми руками не возьмешь…»
Графическая экспертиза дала заключение, что все три письма написаны одним лицом. Но это научное доказательство было пока беспомощным. Не был известен человек — автор этих писем.
В один из дней Минин рано утром поехал на квартиру к участковому уполномоченному и, подняв того с постели, заставил еще раз рассказать о жильцах домов, особенно о старике. Он дополнительно узнал, что старик Ахмеджанов Фазыл проживает с женой и старшим сыном Ахметзяновым Тауфиком, жена которого, Разия, работает на кондитерской фабрике «Заря» счетоводом. Семья живет скрытно, в дом старик никого не впускает, мало общителен.
У Минина созрел план: проверить, нет ли таких бланков реестра на кондитерской фабрике.
И там Минину, как говорят, повезло… Он зашел к главному бухгалтеру и вдруг увидел на столе бланки реестра, исписанные карандашом. Минин изъял бланк, тот самый, который искали несколько следователей по всему городу. «Какая удача!» — подумал он, обнаружив на столе еще стопку таких бланков.
— Что-нибудь у нас случилось, товарищ следователь? — спросил главбух.
Взяв из стопки один бланк, Минин, как бы между прочим, спросил:
— Это документ строгой отчетности?
— Да нет, — пояснил главный бухгалтер. — Это старые бланки. Мы используем их для черновиков… Бумагу экономим.
— Меня интересует, кем и как работает Ахметзянова Разия? — задал вопрос Минин.
Главный бухгалтер недоуменно пожал плечами:
— Работает в бухгалтерии таксировщицей. Исполнительна. Материально обеспечена неважно. Живет с родителями мужа-инвалида. — И, подумав, продолжал: — Но мы ей помогаем. Вот недавно местком выделил ей триста рублей[1].
