Андрей Ястребов - Наблюдая за мужчинами. Скрытые правила поведения
Юноша переносит любое хрестоматийное известие на свой жизненно-любовный опыт ожиданий. Услышал он, что 85 % поэтических размеров Пушкина – ямб, а 10 % – хорей, тотчас начинает рассуждать о пропорциях ложных и истинных чувств.
Юноша обожает грубые и рельефные образы и плачет над фразой: «Он ее целует, а она уже его убила».
Любовь в этом возрасте начинается как увлекательное приключение, а затем перерастает в страсть одержимости. Юношеская любовь похожа на акт вандализма и членовредительства.
Юноши и девушки очень любят целоваться. И занимаются этим делом, так старательно борясь языками и, главное, так долго, что могли бы стать моделями для нерасторопного скульптора.
Юноша порой напоминает котенка, решившего, что родился для неутомимого распутства. Жизнь обязательно предложит иные занятия. Патентованный самец часто терпит фиаско.
Случай Л. Н. Толстого: «…чем больше воздерживаешься, тем сильнее желание». Дневниковая запись (от 29 ноября 1851 года): «Я никогда не был влюблен в женщин. Одно сильное чувство, похожее на любовь, я испытал только, когда мне было 13 или 14 лет; но мне не хочется верить, чтобы это была любовь; потому что предмет была толстая горничная (правда, очень хорошенькое личико), притом же от 13 до 15 лет – время самое безалаберное для мальчика (отрочество): не знаешь, на что кинуться, и сладострастие в эту эпоху действует с необыкновенною силою».
1852 год. «Генваря 2. Когда я искал счастия, я впадал в пороки; когда я понял, что достаточно в этой жизни быть только не несчастным, то меньше стало порочных искушений на моем пути – и я убежден, что можно быть добродетельным и не несчастливым.
Когда я искал удовольствия, оно бежало от меня, а я впадал в тяжелое положение скуки – состояние, из которого можно перейти ко всему – хорошему и дурному, и скорее к последнему. Теперь, когда я только стараюсь избегать скуки, я во всем нахожу удовольствие.
Чтобы быть счастливу, нужно избегать несчастий; чтобы было весело, нужно избегать скуки».
1852 год, 20 марта. «Сладострастие имеет совершенно противоположное основание: чем больше воздерживаешься, тем сильнее желание.
Впрочем, нет. Так как это влечение естественное и которому удовлетворять я нахожу дурным только по тому неестественному положению, в котором нахожусь (холостым в 23 года), ничто не поможет, исключая силы воли и молитвы к Богу, избавить от искушения».
Слово наставника. Ф. М. Достоевский:«…он… молод, но в нем уж и теперь ясно виден будущий… человек». Дилемма русской культуры и каждого впервые влюбившегося молодого человека – не хочу учиться, а хочу жениться – решается в письме Достоевского к пасынку П. А. Исаеву: «Ну что же такое, что ты женишься, чем это может помешать тебе учиться? Чем образованнее человек, тем более он учится, и так всю жизнь. Одна уже неутолимая жажда к знанию, заставляющая, например, великого ученого в 70 лет все еще учиться, свидетельствует о благородстве и высоте его натуры и о глубоком отличии его от толпы. Для того же, чтоб заняться самообразованием, всегда можно найти время даже и при семейных тягостях и при служебных занятиях».
Когда заходит речь о возможной свадьбе двадцатидвухлетнего шурина Ивана Григорьевича Сниткина и его 18-летней избранницы, Достоевский дает молодому человеку следующую аттестацию, в равной степени применимую к любому, в ком серьезно проявилось желание сделать ответственный шаг: «Как он ни молод, но в нем уж и теперь ясно виден будущий честный, твердый, дельный человек. Он, конечно, слишком наивного, увлекающегося благородства, но на вещи он уже и теперь смотрит ясно и рассудительно и безрассудства не сделает. Ее он ставит сам выше себя. А она не по летам с характером и к тому же остроумна».
Препятствия женитьбе. Ф. М. Достоевский: «как сойти в жизни таким разнохарактерностям…». Ф. М. Достоевский в письме к А. Е. Врангелю (от 14 июля 1856 года): «Ей 29 лет; она образованная, умница, видевшая свет, знающая людей, страдавшая, мучавшаяся, больная от последних ее лет жизни в Сибири, ищущая счастья, самовольная, сильная, она готова выйти замуж теперь за юношу 24 лет, сибиряка, ничего не видавшего, ничего не знающего, чуть-чуть образованного, начинающего первую мысль своей жизни, тогда как она доживает, может быть, свою последнюю мысль. <…> Как сойтись в жизни таким разнохарактерностям, с разными взглядами на жизнь, с разными потребностями?… Ибо будь он хоть разыдеальный юноша, но он все-таки еще некрепкий человек. А он не только не идеальный…»
Злая мудрость. Что нужно знать о женщинах мужчине 17–24 лет
Опасно произносить искренние комплименты, ставящие под сомнение здравый смысл. Если молодой человек на первом свидании твердит интересующей особе: «Ваша красота ввергает меня в умственный кризис», девушка, как правило, не обольщается, напротив, начинает не на шутку беспокоиться и рассуждает примерно так: «Если он теряет рассудок от таких пустяков, как моя красота, то, значит, он вообще подвержен хвори, и не исключено, что после свадьбы его будут интересовать вопросы: почему он не астероид и есть ли секс в математике?».
Пора отбросить риторику бесстрастной вежливости и перейти на «ты». Разговор коснулся вещей почти пустяковых – жизни и смерти.
Все юноши начинают с метафизики, продолжают радикальной моралью, затем осваивают логику жизни и завершают бухгалтерией потерь.
Однажды юноша сделает вселенское открытие: все в мире, все, о чем мне рассказывали родители, все, чему меня учили в школе, все не так. Открытие, безусловно, тянет на Нобелевскую премию. Ну почти на нее. Родители и школа учат банальному, правдивому, ханжескому. Никто никогда не скажет правду, потому что никто не знает, какая она, эта правда. А если скажет… Лучше бы промолчали.
Чему учит школа? Пушкин гений, Менделеев молодец, Гондурас – это какой-то гандураз, вода – аш два о.
Чему учат родители? Учись, будь послушным, не ерепенься, пока не высовывай зад из травы.
Медоточивое лицемерие, интеллектуальные маневры и терминологическая полудрема наставников никогда не озвучат несколько главных правил жизни: деревья равнодушны, моральные ценности немы, тебя непременно обманут; у судьбы иммунитет к человечьим просьбам, ты никогда ничему не научишься, ты будешь не раз надеяться, тебя сотни раз продадут; потом пять – десять лет пьянки славно и с достойным усердием поработают над твоим характером и внешностью; мечты врут, возможно, жить тебе осталось недолго и есть еще тысяча разных опасностей; правила жизни придуманы не только для тебя, дурачок ты этакий, они придуманы для всех и каждого.
Подобные версии жизни хороши, только их слабость заключается в том, что они не объясняют ничего. В исполнении наставников, самых заботливых и искренних, правда подобна вещам, которые спокойно сидят перед фотоаппаратом и позируют для официального снимка реальности и будущего. Иными словами, это дистиллированная правда, не учитывающая 99 процентов того, что вскоре может случиться и обязательно случится.
Юноша оглядывается по сторонам и многозначительно произносит: «Нужно что-то делать! Сделать бы жизнь с кого…» Но что делать, с кого делать, он не знает. Вперив взгляд в телевизор, он осознает всю правду жизни: здесь собраны все те, кого осенило Божьей благодатью быть непохожими на всех. Видимо, Бог решил, что гламурные девки, ворюги, политики-пиздоболы и бизнесмены куда интереснее, чем те, кто кладет кирпичи, варит суп, учит детей – те, которых никто никогда не назовет бунтарями, стильными, ломающими каноны.
Любому человеку много чего приходится бояться. Поэтому, наверное, юноши не любят заглядывать слишком далеко – ни в каком направлении.
При помощи советов школы и родителей можно ходить в школу и слушать родителей или заниматься птицеводством. Жизнь совсем другая. Она не ходит в вязаных носках и подтяжках, не просит дать в долг немного деньжат. Оформляющие ее зубы напоминают патроны в патронташе садиста. Она – как свинья посреди картины Шишкина «Утро в сосновом бору», как трещина в стенах величественного собора. Патроны, свинья, трещины – из этого собрана жизнь, устремленная в анонимную бесконечность.
Каждого из нас подстерегают вопросы, и, что страшнее, бесконечные вопросы, а что такое бесконечность, никто не в силах постигнуть. Герой Тома Роббинса неплохо рассказал об этом: «Мое первое представление о бесконечности возникло, когда я в детстве рассматривал бутылки с молоком. На этикетке была изображена корова. Ее голова высовывалась из-за бутылки, на этикетке которой была такая же корова, высовывающаяся из-за бутылки, и так далее до бесконечности. Изображение постепенно уменьшалось до тех пор, пока не становилось совершенно неразличимым. Это было серьезным испытанием для моего детского сознания».
